Период полудекаданса. Сборник
А.И.
Спасибо тебе за всё, что здесь есть.
Подпись
венеция.
кафе.
исписана стена.
я матовый бокал
допил до половины,
и, как весы,
рябая гладь вина
склоняется
на сторону картины.
там дымные столбы,
и в небесах металл,
бегущий мальчик,
на губах его —
улыбка,
и явственно видна
художника ошибка,
что чёлку
против ветра разметал.
ребёнок жив,
душа его чиста,
за горизонтом —
новые полотна,
и краток смех,
и счастье мимолётно,
и стёрта
подпись
в уголке холста...
Яд
слизан яд.
дочитан нид.
паче снега убелись-ка!
тянет улицу как нить
за иглою обелиска.
память брызнет смехом злющим.
в прессе климтописи сплющен
наш последний поцелуй.
скупердон стреляет метко.
голос мой — плевок в золу,
он — обломанная ветка:
надави — прогнётся, треснет.
всё, что было в этих песнях —
раз за разом перевру.
друг…
единосмертный друг!
перерезать шеи рук,
наглотаться белой пены,
цинком сердце обнести:
наркотической измены
я не выдержал, прости…
ад, мощёный (не со зла)
вдохновеньем эпигона.
на закуску — удила.
жаль, что Лотта не нашла
своего Лотреамона.
Стена теней
Стена теней — на белом — белых.
Цветной мелок меж пальцев — мелок.
В квартете газовых горелок
Не счесть фальшивых нот.
Личинка плавает в кагоре.
Я в мыслях, словно Геринг, горен,
И горше горя — только горе,
Что прочит поворот.
Пускай змея, но я не трус —
О пол шершавый брюхом трусь,
И каждый плинтус — как Эльбрус,
Зовёт, зовёт, зовёт —
Туда, за грань в ванильном небе,
Где пипл, обращаясь в пепел,
Танцует в ритме "Soul Rebel"
Вакхический гавот.
Пощечина одной ладонью
кого я вижу? очень рад,
звезда полуночного цирка!
(прости мой бред:
мигрень-чертёжник,
в окружность головы вписав квадрат,
взялась за циркуль...)
тебя такой я видел circa
тридцать лет
от Рождества.
о, голова…
сыграй, пока трезва,
потом хлебнём, что натекло из-под коровы,
за исцеление здоровых
и самовозгоранье темноты.
но ты —
ты —
ты — …
ты — двадцать лет в ногах петлявшая свирель,
нагая дива с расцарапанной гортанью
(проиграны рефлексы мастерству).
безумный шляпник, торжествуй!
в бору листов зелёных трепетание —
там кто-то делает детей,
о ствол картинно руки оперев,
как оперенье.
остановись, Прекрасно, ты — мгновенье!
—.
молчанье тормозов.
и вот
скулит пропоротый живот,
ушёл в кювет резной кивот,
где придорожный гравий
поперхнулся кварцевой искрой…
— старуха, дверь закрой!
но отвори окно тому,
кто свой давно ненужный мозг
нашпиговал эякулятом из свинца —
родился мальчик
без судьбы
и без лица.
Лицо
Я увидел тебя
В парке,
Где картины росли
В кадках,
Где без солнца всегда
Жарко,
Где без ветра всегда
Шатко.
На лицо ты была
Ала,
Я провёл по лицу
Пальцем —
И лицо полотном
Стало,
Словно ткань на тугих
Пяльцах.
Не заметила ты
Фальши,
Не умерила ты
Пыла,
И пошла ты гулять
Дальше
С полотном, где лицо
Было.
Под смешным углом
А ты помнишь то лето
Имени Боба Марли?
На старом фото, выбеленном от времени
И покрасневшем от стыда,
Я — простужен до рвоты,
В повязке из белой марли,
И ты — в своей белой вуали,
А платье — какие цвета! —
Свежевыжатой крови (ещё актуален!),
Хлорно-белого кафеля полоса,
Острый вырез чуть ниже бедра.
У меня — рога в изобилии,
У тебя — на затылке коса...
Вот так мы друг друга любили, и
Фото теперь под столом,
Как ты хотела,
Чтобы и впредь мы видели друг друга
Под смешным углом,
Кроваво-белым.
Одиннадцать месяцев
перепилено время гудком петуха
расплевались кукушками трупов гробы
и томятся томятся высокие лбы
лбы томятся один за другим эти лбы
в криокамерах теплятся юные львы
лицемеры все лицемертвы
месяца месяца
как облом кузнеца
вы осмысленны в этом аду ли
вас увы вас увы лишь один на д'цать
вы на торте свечу не задули
месяца месяца
половинки лица
в кожуре ожирелье в ажуре
словно ногти с руки мертвеца мертвеца
обкончал самолёт небеса небеса
растворяется сперма в лазури
Оплавленная плюсом зима
Оплавленная плюсом зима
Улыбнётся открывшейся дверью,
Встретит гололедицей тротуаров,
Поскользнёт, ударит оземь,
Обсмеёт прохожей гопотой,
Извинится сальными взглядами
Сорокалетних девушек.
Предложит прогуляться до магазина,
Как бы в шутку (у неё всегда так).
Подтверждая мои подозрения,
Обматерит бУхающим мерседесом
(Хотя шёл на зелёный), поцелует
Теплом магазинного тамбура,
Презрительно окинет взглядом
Продавщицы за пыльным прилавком,
Плюнет в лицо холодом,
До дома доведёт как бы в дружбу,
И, усыпив бдительность,
Ещё раз ударит оземь,
Разбив одну из бутылок
(Что купил в пыльном магазине).
Наигравшись вдоволь, отпустит
Домой, на прощание хлопнув
Игриво пониже спины
Дверью пустого подъезда.
Девочки играющие
Я сделал из вас взрослых,
Ненужные части сколов,
Я курю вас, как папиросы,
Сощёлкивая пепел с голов.
Дуйте в ржавые арматурины
Скинхедов, обритых до мозга,
Рисуйте нотами карикатуры на
"Браво!" предсмертные возгласы.
Слухолишённым идеалам
Рвите
сикель
грубо,
Чтоб корчился под одеялом
Пепельный Шикльгрубер.
Сыграйте на собственных венах
Смычками отточенных бритв —
Ступая по нотам неверно,
Не всегда попадая в ритм.
В мальчиков, членами хлипких,
Бетон возбуждения влейте,
Девочки, играющие на скрипке,
Девочки, играющие на флейте.
Горел ночник
Горел ночник, вытапливая ложь
Вспотевшей кожей мутных серых стёкол,
На полке книг, построены под нож,
Стояли в ряд Набоков и Софокл.
Не набралось ни мяса, ни костей
В истёкшем страстью подвенерном мире,
Лишь серый пепел — несколько горстей
По пепелищам тлеющих кумирен.
Пролился дождь, в листве затрепетав,
И смял циклон надломанные мили,
И заалели капли на холстах,
И дрогнул свет, и свечи задымили.
Седой рассвет бесстыдно оболгал
Нечёткий абрис в матовом тумане.
Лишь мягкий мох да долькою калган —
Средь корки сна, накрошенной в кармане...
Искатели вшей
Уже ль так скоро! Я прошу,
Пройдите в ко… Снимите шу…
А мне куда?
Присесть? Прилечь?
Как вам удобней? Больше свеч?
…А я боялся — не придут:
Ведь страшно жить в таком бреду!
Не видел сам, но ходит слух —
Уже загрызли двух старух,
И доводили вшей ряды
До брызгов крови детсады,
И в кабинетах под ковром,
На тёмных станциях метро —
Ютятся в каждом уголке,
Неузнаваемы никем.
Бывает, мысли тормошит
Вопрос: откуда эти вши?
Ответа — тресни — не найдёшь:
Ведь сей вопрос — он тоже вошь!
Чем вшей на стороне искать,
Открой-ка лучше книжный шкаф!
И в переписках зреет тож
Эпистолярва — злая вошь,
Кишащи вшами и кривы
Бумаговласные шкафы,
И документов лимита:
Густые пахи-паспорта,
Подмышки книжек трудовых...
А горше — участь головы:
О, нежнокожие умы!
Но есть лекарство от чумы —
Под гнётом ногтя сладок звук
Ненужных мыслей, тщетных мук,
И распрямится гребешком
Извилин беспокойный ком.
Стройней натянутой струны —
Вот как искатели стройны!
Шеврон с расчёской в плечи вшит,
И ни один из них не вшив,
Все молодцы, как на подбор!
Как властен выбритый пробор
И вертикален!..
Что, уже?
Ах, как прозрачно на душе:
Я — чист!
И я сегодня пью
За шерсть прекрасную мою!
Ад такой ад
Пришей гильотину мне к вороту свитера,
Танто привяжи к поясному ремню -
Я дёрну верёвку, с улыбкою п**ора
Живот зарублю на спирали Корню.
Смотри моё гуро, и смейся, и радуйся,
Сожми на прощание сердце в руке,
Столкни меня в реку, пока на параде все
Глядят на приапы восставших ракет.
А лучше - сложи между яркими клумбами,
Лицом к небесам, прикрывающим тьму,
Чтоб галстук сиреневый, "Made in Columbia",
Торчал, как издёвка... Ты_знаешь,_кому.
Тэги: танто, сеппуку, спираль корню, гуро, янка дягилева, приап, колумбийский галстук, колыбель для кошки.
Виселица
— What did one wall say to the other wall?
— Meet you at the corner.
J.D. Salinger, "For Esme with Love and Squalor"
пандемониум во льдах
в аду чертополох
чертоцид
если что
пароль IDDQD
впрочем ты помнишь
шлагбаумы устроили мальчишник
у кого на что стоит
лексусы
майбахи
обсуждают сально
мигалка фетиш вне конкуренции
застрочили по телесным тканям
швейные машинки
модели АК-74
храбрый портняжка
ростом с телебашню
выше его только звёздное вышиво
генералы заблевали друг другу
кителя орденами
все сёстры
сводные
милосердие было
единственным ребенком в семье
на 1 января 2010 года Адольф Гитлер
выполнил 8329
операций по
циркумцизии
из назначенных ему
адской канцелярией шести миллионов
виселица
как человеческая звонница
звонница как колокольная
виселица
вкручивал лампочку
заодно и повесился
Голова на блюде
Дыба уняла дрожь колен. Сплюснутый
маревом двух геенн, трамвай "Желание"
ждёт, пока игла переводит стрелки вен.
Короткий багряный вдох шприца — и выдох:
до стопора, до конца. Настройте колёсиком
частоту и слушайте радио "Капельница"!
Водонапорная башня-страпон тычется в
облачный тампон. Тёмную коду виниловых
волн убил оторвавшийся тромбон.
В зубастом анальном кольце колодца ц**ка
Луны от плевка рвётся. Хлюпает горло,
утратив голову: царь её царя — не её царь.
"Я не встречал пустоты бездонней ни после
глаз твоих, ни до них" — так говорила
моя голова на сомкнутом блюде твоих ладоней.
Клоун
Раскидало по карте
Твои ювенильные вина —
Не собрать мне букет.
Отрицает финиту Афина:
Мы ещё повоюем —
Орлы в однорядье и змеи!
И не лги мне про бога:
Я верю в него. Он сумеет.
Поцелуй меня в шею,
Дугой изогнувшись лестатно.
Онемела рука,
И играть бы уже перестать,
Но
Вечер просит ещё;
Мелким дребезгом бьётся в стекло он…
Обломился смычок
— это где-то повесился клоун.
Авалокитешвара
Наш поезд
Маршрутом "Авалон — Китеж-град — Карловы Вары"
Проследует без остановок до конца времени.
Нам крышка — есть, но нету дна.
И перед тем, как выпьешь ты вина —
Машину сна
Поставь-ка на Тарковку.
Авалокитешвара-надзиратель ловко
Стучит по прутьям клетки
Своею шестисложною дубинкой.
Язык сочит стихерму без запинки,
Но стоит отступить на шаг от сетки —
И сразу подступают рифматические боли:
Я для верлибра стар —
Сожрали ягодицы по фунту соли,
Никак не меньше.
Вопросы в пустоту:
Кому сейчас легко?
Андроид-гейша —
В ночных кошмарах видит электрических волков,
Наряженных в овечьи шкуры?
У дегустаторов сигар бывают перекуры?
И что родится
Через девять лунок срезанных ногтей
От длинного, как х**, ногтя мизинца?..
Читаю книги — говорят, что в них ответы.
А впрочем, стоит ли? А, Б, там…
Рвлёта
Птицы-тетради
В сетке календаря.
Вертятся б**ди,
Блики колен даря.
В порно упадок:
Мясо на дефиле.
Трах между складок
Раковых опухолей —
Канцерофилия.
Лошадь ушами
Мозг выпрядает свой.
Труполежанье —
Странное Рождество.
Труповставанье.
Трупошатанье. Блёв.
Рвота за money
Распродаётся влёт.
Рвлёта.
Рвлётся, где тонко —
Выкрики для житья.
Памяти онко-
Логия, логия:
Кошка на полке,
На бок склонённый ус,
Встрёпана холка,
В брюхе — консервов груз
И котята шевелятся.
Глядя на море,
Морной иглой играй.
Пьяная Мора —
Дикий приморский cry.
Тепло котят
Трещали статикой края
В холодной, тихой мгле.
Не грели,
Гаснуще кровя,
Углы пустых углей.
А я скоблил свои стихи
Трёхгранным языком,
Снимая стружь
Вопросов хитрых —
"Кто я" и "о ком".
Об утонувшем ремесле
Скрипела льдом река,
И мялся дым,
И ветер злел,
И дохли облака...
В мышино-серых плоскостях
Смороженного дня
Ползло на звук
Тепло котят
И слушало меня.
Делать больно
в прошлом свету места нет —
стрелки беглые, ускорьтесь!
венчан шаткий постамент
вековечным rigor mortis.
от строки и до строки —
пара тысяч нервных клеток.
капля крови
— не с руки:
забинтованные пледом,
мы храним fidelite:
в день свершения проклятья
мимо смерти пролететь —
мимо матери объятий.
стать холодною иглой,
стать стилета жадной сталью,
стать пилой,
да! —
стать пилой!
и, хрустя зубной эмалью,
зарываться в эту роль:
долго, много, бесконтрольно —
делать больно,
делать боль,
делать больно,
делать больно.
Блюз мертвых флагов
(Вольный поэтический перевод монолога
из композиции "The Dead Flag Blues"
группы "Godspeed You! Black Emperor")
в огне мотор,
и руль болтается без цели,
и в сточных водах -
суициды вязким селем,
и тёмный ветер тормошит
тяжёлый воздух,
и все чиновники -
в коррупции коростах.
мы обсадились;
дилер выдал всё, что мог, нам.
включён приёмник,
и зашторены все окна;
мы взаперти,
в кишках свихнувшейся машины,
чьи хлещут кровью
перерубленные жилы.
светило сверзилось
горящим урожаем,
дрожат билборды,
жадным взглядом провожая,
гниющей плотью
бьются стяги на флагштоках.
вот как всё было:
быстро, просто и жестоко -
дома сложились,
внутрь себя обрушив стены;
схватив детей,
прижав к груди самозабвенно,
бежали матери,
сквозь хлам ища дорогу,
и рвали волосы,
и звали на подмогу.
а горизонт,
роскошно пламенем играя,
ощерил остовов
уродливые грани.
как выцветающая
старая картинка,
смотрелся мир,
умыт оранжевою дымкой.
"так поцелуй меня," - сказал я,
"ты прекрасна,
последних дней идёт отсчёт..."
крестообразно
сцепивши руки,
мы нырнули в эту бездну,
как в лихорадку, в забытьё
чумной болезни...
однажды утром мы проснулись
и узнали:
ещё на йоту
провалилась твердь земная.
долина смерти под ногами -
час не ровен.
я открываю кошелёк:
он полон крови
Контрольный
вскружила голову кручёная петля
столы стреножены перчёны кренделя
мы бреемся мы шерстью обрастаем
обуреваемы мы бреем наголо
шажки по тропам где так тихо и тепло
снега с вершин стекают горностаем
пусты глазницы ну же пороху насыпь
зажмурься крепче и стреляй давай не ссы
я прикрываю сбоку ар-балетом
где пачки примы третий год не завезли
и балерины громко топая в пыли
кричат а впрочем стоит ли об этом
мой юный друг твоя претензия мелка
что тускл и пылен свет непыльного мирка
где фунты тяжелей длиннее мили
что луч ножа иль нож луча сам выбирай
слоёным тортиком где ад земля и рай
мы преломили.
Трептичие
S.
я так люблю стоять
и петь люблю когда внимает б**дь
и плеть люблю
с того конца где рукоять
мой дьявол из породы одноглазых
твой третий глаз
ты им увидишь скай "герр Мазох"
на эти пытки глядя
зарыдал бы даже дядя Торквемада
ты спросишь,
— мне уйти?
— андроиди&гиненадо
D.
мне снятся сны
небесной глубины
ночного утра
частых редкостей
не новых новостей
и поролоновых костей
но никуда не деться
от винтажа винта
от лживой ласки люси
до-ре-ми-шной дикси декса
и прочих радостей шизни
лизни-лизни
скажи какой из них
R.n.R.
по залу волны
это Мама
в толпе лишь пасторы, попы, имамы, ламы
связала всех от первого и до последнего
религия отогнутого среднего
в ударе тьятр
на сцене-сцилле мы
а в зале хари бдят
им волю дай
— не только длани прободят
коль нам не выжить — знай
я в каждой песне о тебе пел
опять не строит суперструнная любовь
фальшивит флейта источая кровь
но кто-то в сердце барабанит вновь
— тук-тук!
— кто там?
— я пепел.
Исход теней
Исход теней, и в каждой тени — ты.
Все с вечера перегорели свечи.
Давно пора на дно кровати лечь и
Солёной наглотаться темноты.
"О чём так тяжело смеются куры?
Уж не над тем ли, как вертит круги
На месте умозрительной руки
Нелепая культя моей культуры?
И почему раздумия со лба
На веки, словно сели, наползают?" —
Спросил я Ночь, но рот её был занят
Фелляцией фонарного столба.
Без названия
Стекла Луна
По плёнке проморгавшегося неба.
В подвале бьётся сердце дома,
Кричит, как человек.
Темно в сосущих окнах.
В открытой мышеловке козырька
Прогнивший сыр —
Мерцающий фонарь.
Пятно опорожнившейся бутылки.
Скамеллум у подъезда
Так странно красен.
Оркестр теней
И соло силуэта.
Ночь пьёт мой крик из горла.
Не расплетутся узелки суставов,
Лишь дрогнет крюк спины,
Когда наживку головы
Проглотит тьма.
Праща
Стежки-ресницы осознанием вспороты,
Открылись глаза, словно пара америк.
Грядёт олимпиада странного спорта —
Кто из нас сочинит глупее лимерик.
Праща в кулаке всё быстрее вращается.
Кошки боятся меня, а тебя — любят.
Кошки прощают… прощают… прощаются…
Праща раскрывается…
Улетает игрушечный кубик.
Из жолтых окон от тёмного люда —
Извечный ответ на просьбу погреться:
Осиновая кола — последнее, третье блюдо
Для ненасытных желудочков сердца.
Не узнает никто, ни в родильном, ни в хосписе,
Ни из ближнего, ни из дальнего круга,
Что на брудершафт мы оставили росписи
На гипсах сломанных жизней друг друга.
Распятый
распятый моррисон смотрел с обшарпанной стены, вытягивая радужные сны из каждой покосившейся струны. вздувая тягу занавесочных ветрил, струился бризом газ, и комната плыла. я что-то говорил про перья у орла, про нас, что мне с тобой так просто, что из твоих колодцев-глаз всегда видны все звёзды. что бог всего лишь мальчик, и что бессмысленно кричать ему "внемли!", воздушный шар земли давно он выпустил из рук и плачет. что кончится война с последним взрывом динамита, а кто в бою был бессердечен, катиться вниз удел их вечен по ступеням ритуальной пирамиды. что дальний берег изо льда, но стрелы метки. что птичьи провода надёжней переплавить в клетки. а ты кивала кротко, и каждый раз, проделав долгий путь из влажных глаз, слеза срывалась с подбородка. я говорил и говорил, без устали, усталый. едва лишь голоса не стало, ты прошептала с томной миною актрисы, что газ, подобно бризу, вздувает занавески как ветрила. и закурила.
Кольцо
этот город словно голод словно молот
его колокол на полтора расколот
и гудит от сокрушительного бреда
наковальня разможжённого рассвета
в каждом горе столько гари что не выпить
в каждой кружке отстоявшаяся припять
не рычит слоном раздавленная моська
напряжением замызганного мозга
размечтало по окрестностям осколки
вечно девственны безухие иголки
вечно путаны промасленные нити
с завещанием до Страшного хранить их
не хватает ни Зелёного ни слов нам
словно всплывшие утопленники словно
неродившиеся боги и богини
мы летим по закольцованной вагине
Мне хотелось бы
Мне хотелось бы напиться —
Впиться в скушенный сосок сентября,
В опавшую грудь осени.
Сезон для змей — третья змея заползла в колыбель.
Кому боль, кому вязкая мель.
Дебри непролазной лепры
Всё матёрее и злей,
И сжирают кожу рая
Гусеницы матерей.
В центробежной клумбе магнитного цветка,
На бетонном причале ожившего чёрного лебедя,
В радиации вечной непричастности доброго к разумному
Долго и бессмысленно ждало солнца,
Догнивая, несколько кусочков серой материи.
Три измерения — геометрический вальс,
По линейке гранитной плиты
Отмерено время взаимопадения нас.
Без тени сновидения, трезвый, как разбитый объектив,
Равнобедренный, как отец над трупом дочери,
В облике облака
Я укрываюсь твоим окном, словно рыжим протёртым одеялом,
И гасну вместе с ним.
Октябрь
Надкушенный год моего рождения
Был недолог, как долг.
Антиакустический октябрьский локолок
Глотает звуки, марет тишину,
Вымарывает неугодные листья из гербария.
Твоя кровь на вкус —
Словно горькие капли дождя,
Что идёт имманентно в моей голове.
Твоя кровь горька,
Но некому крикнуть нам.
Поэтому мы пьём
Под рокот шестерней восходящей монеты,
Или под звон чьего-то телефона,
Замурованного в стену.
Октябрьское небо получит инъекцию пороха,
Птицы снимутся разом с ветки и в кино
И цельнолитые гробы согнутся в поклонах
В надкушенный год моей смерти.
Мерцвет, часть 1. Рождение
(БУМММММММ)
— мертвец!
смотри, как полнится твоим любимым цветом
угластая прощелина под крышкой гроба
— ты — Мрак, ползи на свет
там воссоединитесь оба
(БУМММММММММММММММ)
— твой творливый создатель
посмотрел на тебя сквозь пальцы
ставшие решёткой меж вами
(БУМММММММММММММММММММММММММММ)
— сварными швами
хвастайся отныне
словно шрамами
— кипит гробовое мясо, снимите крышку!
(КРРРРРРАК
ХВЩЩЩЩЩ
КУММ)
комья разорванной земли
клей дождей полсотни осеней
мумии цветов
насест для птиц с останками поминок
— ааааахххххщщщщщщььь АААААААААААААААААААААААААкхха кхх кхх…
Мрак словно белый червяк гноя
из нарвавшей могилы
блюёт землёй и мокрицами
белые пальцы без ногтей
расцарапывают земляной панцирь на груди
ломаются и снова прирастают
— Кто… кто говорил со мной?!
— В эту лунную ночь
Земля погребена селеновой плитой
и людские могилы
как личинки опарышей в её плоти
что чувствуешь ты, выбравшийся на поверхность?
— Кто ты?!…
— Я —
— Я —
—Я—
—|—
—–
—
–
-
.
Универсальный указатель:
ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗДЕСЬ
беги, Мрак, беги меж могил и деревьев
ускоряясь тормози о кусты
за стеной кладбища
тебя ждёт
[=====]
Мерцвет, часть 2. Смерть
…гаснет меж секундами потеря,
пальцы непростительно слепы.
на зубах раскрытого партера
перетёрлось месиво толпы.
не видна тоска ни на челе, ни
на увязших в галстуке руках.
в щебете минутных впечатлений
корчится избитый Керуак.
запахи отсиженных присутствий.
тесный раздевалочный развал.
телеса, раскормленные вусвинь,
связи без особого родства.
свежий воздух.
лёгкая походка.
мысли — "…поцелуями без губ…" —
мысли — "…перевёрнутая лодка…" —
мысли — "…пробежаться по песку…" —
и
— финалом —
"…если бы не гнал он…" —
глядя, как в заохавшую фальшь
лживо кровоточит стоп-сигналом
бумер,
сбивший с мысли на асфальт.
Клуб
как неисповедимо глуп
кто не стремится в этот клуб
в шампанском купанных з**уп
и голосвязок в форме вульвы
мы так безбожно богохульны
посмотри
как тряпка в собственной пыли
очерчивает контуры земли
и вшиты пуговицы пулями
холодная стекает по виску
минута в собственной секу
я гордое VV секу
по острым мозга ягодицам
я неисповедимо глуп
я груб
я труп
живым проснуться по утру б
и влиться в анусы и в лица
я злее с каждым днём и злей
верёвка в собственном узле
пентакль
в собственном козле
последний могиканин
куплет бредов
закат бардов
давай с тобой до размкновенья ртов
засмотримся на лунь христовых вдов
в тягучих волнах проводов
и канем
PLAY
Голова рожает камень
Перерезаю петлю-пуповину
На плечах извёсточный послед
Мой стакан дзен наполовину
Выгоняю чертей пинками
Рекламные буклеты дурок
Пальцы жмут на о-курок
Но беломор холостой
В пепельнице догорели
Доггерели
Совесть работает как кочегар
Сутки через трое
Мой конь-сперматозоид
Уже несётся изрыгая пар
В твою маточную Трою
Выстрел из утробы
По мишени гроба
Ксерокопия царя
Соломона
Стерео Лиза Моно
Снимайся в порно
И будь как homo
Но не забывай
Что ты в чертях
Кровью грею пиво
Чтобы было теплей
Кассета со свежим криком
Вставлена в горло
PLAY
И будет день
и будет день, и будет ночь, и день опять,
и будут так же в ожидании стоять
на остановке одноликие студентки,
скрестивши ноги, как защёлку на п**де.
от пережженных леденцов газетных новостей
порой, бывает, снятся сны
о том, как непрожаренный петух весны
мне мажет ягодицы чем-то красным,
что у него на месте клюва, вырванного с мясом.
и, чувствуя, как матовый кастрах
холодным ужиком вползает в пах,
я открикаю рот —
и тут же кто-то что-то мне суёт.
но так и не поняв — то х** был или палец —
я просыпаюсь.
Негатив
молчит Фотограф,
негатив засвечен:
белы пальто,
гранит, река и вечер.
стекло воды
покрыто мелкой сыпью,
сотру следы,
заплачу выпью,
выпью...
и, сняв пальто, —
вдоль поручня витого.
ничей святой,
и ничего святого.
Грибы
лишь закапает кровь,
только солнце провалится —
мы займём чердаки,
где видны небеса.
там рисунок не нов —
облака повторяются,
я их видел такими
три жизни назад.
дождевая вода
собирается в лужицы,
красноватая сыпь
красит кожу реки.
птицы рвут провода,
люди пятятся в ужасе,
хрипло гавкают псы,
оборвав поводки,
словно дети лилит,
словно каина призраки,
позабыли про стыд
и сдались без борьбы.
этот дождь — для элиты,
для нас,
он для избранных,
так давай же расти —
как грибы,
как грибы.
Кладбище
Согнутые руки Солнца гоняются друг за другом по кругу. Земляной ветер шелестит корнями деревьев. Дежурная шутка для сторожа: "Отец, схорониться есть где?" На надгробиях — по две цифры: дата погребения и период полураспада. Подземные лодки высунули покосившиеся кресты-перископы, опарыши через окуляры-виньетки внимательно и с вожделением разглядывают нас, как ещё недозрелый урожай. Погляди в большие и печальные глаза червей — станет ясно: они явно знают о нас больше, чем мы сами. Молчать и слушать — таковы правила человеческого общесмертия. Сидим на примятой траве спиной к спине, позвоночники завиваются цепочкой ДНК. Просто молчать и слушать — такое возможно только здесь.
Когда-то Время работало на нас, но мы слишком долго задерживали ему зарплату.
Спасибо тебе за всё, что здесь есть.
Подпись
венеция.
кафе.
исписана стена.
я матовый бокал
допил до половины,
и, как весы,
рябая гладь вина
склоняется
на сторону картины.
там дымные столбы,
и в небесах металл,
бегущий мальчик,
на губах его —
улыбка,
и явственно видна
художника ошибка,
что чёлку
против ветра разметал.
ребёнок жив,
душа его чиста,
за горизонтом —
новые полотна,
и краток смех,
и счастье мимолётно,
и стёрта
подпись
в уголке холста...
Яд
слизан яд.
дочитан нид.
паче снега убелись-ка!
тянет улицу как нить
за иглою обелиска.
память брызнет смехом злющим.
в прессе климтописи сплющен
наш последний поцелуй.
скупердон стреляет метко.
голос мой — плевок в золу,
он — обломанная ветка:
надави — прогнётся, треснет.
всё, что было в этих песнях —
раз за разом перевру.
друг…
единосмертный друг!
перерезать шеи рук,
наглотаться белой пены,
цинком сердце обнести:
наркотической измены
я не выдержал, прости…
ад, мощёный (не со зла)
вдохновеньем эпигона.
на закуску — удила.
жаль, что Лотта не нашла
своего Лотреамона.
Стена теней
Стена теней — на белом — белых.
Цветной мелок меж пальцев — мелок.
В квартете газовых горелок
Не счесть фальшивых нот.
Личинка плавает в кагоре.
Я в мыслях, словно Геринг, горен,
И горше горя — только горе,
Что прочит поворот.
Пускай змея, но я не трус —
О пол шершавый брюхом трусь,
И каждый плинтус — как Эльбрус,
Зовёт, зовёт, зовёт —
Туда, за грань в ванильном небе,
Где пипл, обращаясь в пепел,
Танцует в ритме "Soul Rebel"
Вакхический гавот.
Пощечина одной ладонью
кого я вижу? очень рад,
звезда полуночного цирка!
(прости мой бред:
мигрень-чертёжник,
в окружность головы вписав квадрат,
взялась за циркуль...)
тебя такой я видел circa
тридцать лет
от Рождества.
о, голова…
сыграй, пока трезва,
потом хлебнём, что натекло из-под коровы,
за исцеление здоровых
и самовозгоранье темноты.
но ты —
ты —
ты — …
ты — двадцать лет в ногах петлявшая свирель,
нагая дива с расцарапанной гортанью
(проиграны рефлексы мастерству).
безумный шляпник, торжествуй!
в бору листов зелёных трепетание —
там кто-то делает детей,
о ствол картинно руки оперев,
как оперенье.
остановись, Прекрасно, ты — мгновенье!
—.
молчанье тормозов.
и вот
скулит пропоротый живот,
ушёл в кювет резной кивот,
где придорожный гравий
поперхнулся кварцевой искрой…
— старуха, дверь закрой!
но отвори окно тому,
кто свой давно ненужный мозг
нашпиговал эякулятом из свинца —
родился мальчик
без судьбы
и без лица.
Лицо
Я увидел тебя
В парке,
Где картины росли
В кадках,
Где без солнца всегда
Жарко,
Где без ветра всегда
Шатко.
На лицо ты была
Ала,
Я провёл по лицу
Пальцем —
И лицо полотном
Стало,
Словно ткань на тугих
Пяльцах.
Не заметила ты
Фальши,
Не умерила ты
Пыла,
И пошла ты гулять
Дальше
С полотном, где лицо
Было.
Под смешным углом
А ты помнишь то лето
Имени Боба Марли?
На старом фото, выбеленном от времени
И покрасневшем от стыда,
Я — простужен до рвоты,
В повязке из белой марли,
И ты — в своей белой вуали,
А платье — какие цвета! —
Свежевыжатой крови (ещё актуален!),
Хлорно-белого кафеля полоса,
Острый вырез чуть ниже бедра.
У меня — рога в изобилии,
У тебя — на затылке коса...
Вот так мы друг друга любили, и
Фото теперь под столом,
Как ты хотела,
Чтобы и впредь мы видели друг друга
Под смешным углом,
Кроваво-белым.
Одиннадцать месяцев
перепилено время гудком петуха
расплевались кукушками трупов гробы
и томятся томятся высокие лбы
лбы томятся один за другим эти лбы
в криокамерах теплятся юные львы
лицемеры все лицемертвы
месяца месяца
как облом кузнеца
вы осмысленны в этом аду ли
вас увы вас увы лишь один на д'цать
вы на торте свечу не задули
месяца месяца
половинки лица
в кожуре ожирелье в ажуре
словно ногти с руки мертвеца мертвеца
обкончал самолёт небеса небеса
растворяется сперма в лазури
Оплавленная плюсом зима
Оплавленная плюсом зима
Улыбнётся открывшейся дверью,
Встретит гололедицей тротуаров,
Поскользнёт, ударит оземь,
Обсмеёт прохожей гопотой,
Извинится сальными взглядами
Сорокалетних девушек.
Предложит прогуляться до магазина,
Как бы в шутку (у неё всегда так).
Подтверждая мои подозрения,
Обматерит бУхающим мерседесом
(Хотя шёл на зелёный), поцелует
Теплом магазинного тамбура,
Презрительно окинет взглядом
Продавщицы за пыльным прилавком,
Плюнет в лицо холодом,
До дома доведёт как бы в дружбу,
И, усыпив бдительность,
Ещё раз ударит оземь,
Разбив одну из бутылок
(Что купил в пыльном магазине).
Наигравшись вдоволь, отпустит
Домой, на прощание хлопнув
Игриво пониже спины
Дверью пустого подъезда.
Девочки играющие
Я сделал из вас взрослых,
Ненужные части сколов,
Я курю вас, как папиросы,
Сощёлкивая пепел с голов.
Дуйте в ржавые арматурины
Скинхедов, обритых до мозга,
Рисуйте нотами карикатуры на
"Браво!" предсмертные возгласы.
Слухолишённым идеалам
Рвите
сикель
грубо,
Чтоб корчился под одеялом
Пепельный Шикльгрубер.
Сыграйте на собственных венах
Смычками отточенных бритв —
Ступая по нотам неверно,
Не всегда попадая в ритм.
В мальчиков, членами хлипких,
Бетон возбуждения влейте,
Девочки, играющие на скрипке,
Девочки, играющие на флейте.
Горел ночник
Горел ночник, вытапливая ложь
Вспотевшей кожей мутных серых стёкол,
На полке книг, построены под нож,
Стояли в ряд Набоков и Софокл.
Не набралось ни мяса, ни костей
В истёкшем страстью подвенерном мире,
Лишь серый пепел — несколько горстей
По пепелищам тлеющих кумирен.
Пролился дождь, в листве затрепетав,
И смял циклон надломанные мили,
И заалели капли на холстах,
И дрогнул свет, и свечи задымили.
Седой рассвет бесстыдно оболгал
Нечёткий абрис в матовом тумане.
Лишь мягкий мох да долькою калган —
Средь корки сна, накрошенной в кармане...
Искатели вшей
Уже ль так скоро! Я прошу,
Пройдите в ко… Снимите шу…
А мне куда?
Присесть? Прилечь?
Как вам удобней? Больше свеч?
…А я боялся — не придут:
Ведь страшно жить в таком бреду!
Не видел сам, но ходит слух —
Уже загрызли двух старух,
И доводили вшей ряды
До брызгов крови детсады,
И в кабинетах под ковром,
На тёмных станциях метро —
Ютятся в каждом уголке,
Неузнаваемы никем.
Бывает, мысли тормошит
Вопрос: откуда эти вши?
Ответа — тресни — не найдёшь:
Ведь сей вопрос — он тоже вошь!
Чем вшей на стороне искать,
Открой-ка лучше книжный шкаф!
И в переписках зреет тож
Эпистолярва — злая вошь,
Кишащи вшами и кривы
Бумаговласные шкафы,
И документов лимита:
Густые пахи-паспорта,
Подмышки книжек трудовых...
А горше — участь головы:
О, нежнокожие умы!
Но есть лекарство от чумы —
Под гнётом ногтя сладок звук
Ненужных мыслей, тщетных мук,
И распрямится гребешком
Извилин беспокойный ком.
Стройней натянутой струны —
Вот как искатели стройны!
Шеврон с расчёской в плечи вшит,
И ни один из них не вшив,
Все молодцы, как на подбор!
Как властен выбритый пробор
И вертикален!..
Что, уже?
Ах, как прозрачно на душе:
Я — чист!
И я сегодня пью
За шерсть прекрасную мою!
Ад такой ад
Пришей гильотину мне к вороту свитера,
Танто привяжи к поясному ремню -
Я дёрну верёвку, с улыбкою п**ора
Живот зарублю на спирали Корню.
Смотри моё гуро, и смейся, и радуйся,
Сожми на прощание сердце в руке,
Столкни меня в реку, пока на параде все
Глядят на приапы восставших ракет.
А лучше - сложи между яркими клумбами,
Лицом к небесам, прикрывающим тьму,
Чтоб галстук сиреневый, "Made in Columbia",
Торчал, как издёвка... Ты_знаешь,_кому.
Тэги: танто, сеппуку, спираль корню, гуро, янка дягилева, приап, колумбийский галстук, колыбель для кошки.
Виселица
— What did one wall say to the other wall?
— Meet you at the corner.
J.D. Salinger, "For Esme with Love and Squalor"
пандемониум во льдах
в аду чертополох
чертоцид
если что
пароль IDDQD
впрочем ты помнишь
шлагбаумы устроили мальчишник
у кого на что стоит
лексусы
майбахи
обсуждают сально
мигалка фетиш вне конкуренции
застрочили по телесным тканям
швейные машинки
модели АК-74
храбрый портняжка
ростом с телебашню
выше его только звёздное вышиво
генералы заблевали друг другу
кителя орденами
все сёстры
сводные
милосердие было
единственным ребенком в семье
на 1 января 2010 года Адольф Гитлер
выполнил 8329
операций по
циркумцизии
из назначенных ему
адской канцелярией шести миллионов
виселица
как человеческая звонница
звонница как колокольная
виселица
вкручивал лампочку
заодно и повесился
Голова на блюде
Дыба уняла дрожь колен. Сплюснутый
маревом двух геенн, трамвай "Желание"
ждёт, пока игла переводит стрелки вен.
Короткий багряный вдох шприца — и выдох:
до стопора, до конца. Настройте колёсиком
частоту и слушайте радио "Капельница"!
Водонапорная башня-страпон тычется в
облачный тампон. Тёмную коду виниловых
волн убил оторвавшийся тромбон.
В зубастом анальном кольце колодца ц**ка
Луны от плевка рвётся. Хлюпает горло,
утратив голову: царь её царя — не её царь.
"Я не встречал пустоты бездонней ни после
глаз твоих, ни до них" — так говорила
моя голова на сомкнутом блюде твоих ладоней.
Клоун
Раскидало по карте
Твои ювенильные вина —
Не собрать мне букет.
Отрицает финиту Афина:
Мы ещё повоюем —
Орлы в однорядье и змеи!
И не лги мне про бога:
Я верю в него. Он сумеет.
Поцелуй меня в шею,
Дугой изогнувшись лестатно.
Онемела рука,
И играть бы уже перестать,
Но
Вечер просит ещё;
Мелким дребезгом бьётся в стекло он…
Обломился смычок
— это где-то повесился клоун.
Авалокитешвара
Наш поезд
Маршрутом "Авалон — Китеж-град — Карловы Вары"
Проследует без остановок до конца времени.
Нам крышка — есть, но нету дна.
И перед тем, как выпьешь ты вина —
Машину сна
Поставь-ка на Тарковку.
Авалокитешвара-надзиратель ловко
Стучит по прутьям клетки
Своею шестисложною дубинкой.
Язык сочит стихерму без запинки,
Но стоит отступить на шаг от сетки —
И сразу подступают рифматические боли:
Я для верлибра стар —
Сожрали ягодицы по фунту соли,
Никак не меньше.
Вопросы в пустоту:
Кому сейчас легко?
Андроид-гейша —
В ночных кошмарах видит электрических волков,
Наряженных в овечьи шкуры?
У дегустаторов сигар бывают перекуры?
И что родится
Через девять лунок срезанных ногтей
От длинного, как х**, ногтя мизинца?..
Читаю книги — говорят, что в них ответы.
А впрочем, стоит ли? А, Б, там…
Рвлёта
Птицы-тетради
В сетке календаря.
Вертятся б**ди,
Блики колен даря.
В порно упадок:
Мясо на дефиле.
Трах между складок
Раковых опухолей —
Канцерофилия.
Лошадь ушами
Мозг выпрядает свой.
Труполежанье —
Странное Рождество.
Труповставанье.
Трупошатанье. Блёв.
Рвота за money
Распродаётся влёт.
Рвлёта.
Рвлётся, где тонко —
Выкрики для житья.
Памяти онко-
Логия, логия:
Кошка на полке,
На бок склонённый ус,
Встрёпана холка,
В брюхе — консервов груз
И котята шевелятся.
Глядя на море,
Морной иглой играй.
Пьяная Мора —
Дикий приморский cry.
Тепло котят
Трещали статикой края
В холодной, тихой мгле.
Не грели,
Гаснуще кровя,
Углы пустых углей.
А я скоблил свои стихи
Трёхгранным языком,
Снимая стружь
Вопросов хитрых —
"Кто я" и "о ком".
Об утонувшем ремесле
Скрипела льдом река,
И мялся дым,
И ветер злел,
И дохли облака...
В мышино-серых плоскостях
Смороженного дня
Ползло на звук
Тепло котят
И слушало меня.
Делать больно
в прошлом свету места нет —
стрелки беглые, ускорьтесь!
венчан шаткий постамент
вековечным rigor mortis.
от строки и до строки —
пара тысяч нервных клеток.
капля крови
— не с руки:
забинтованные пледом,
мы храним fidelite:
в день свершения проклятья
мимо смерти пролететь —
мимо матери объятий.
стать холодною иглой,
стать стилета жадной сталью,
стать пилой,
да! —
стать пилой!
и, хрустя зубной эмалью,
зарываться в эту роль:
долго, много, бесконтрольно —
делать больно,
делать боль,
делать больно,
делать больно.
Блюз мертвых флагов
(Вольный поэтический перевод монолога
из композиции "The Dead Flag Blues"
группы "Godspeed You! Black Emperor")
в огне мотор,
и руль болтается без цели,
и в сточных водах -
суициды вязким селем,
и тёмный ветер тормошит
тяжёлый воздух,
и все чиновники -
в коррупции коростах.
мы обсадились;
дилер выдал всё, что мог, нам.
включён приёмник,
и зашторены все окна;
мы взаперти,
в кишках свихнувшейся машины,
чьи хлещут кровью
перерубленные жилы.
светило сверзилось
горящим урожаем,
дрожат билборды,
жадным взглядом провожая,
гниющей плотью
бьются стяги на флагштоках.
вот как всё было:
быстро, просто и жестоко -
дома сложились,
внутрь себя обрушив стены;
схватив детей,
прижав к груди самозабвенно,
бежали матери,
сквозь хлам ища дорогу,
и рвали волосы,
и звали на подмогу.
а горизонт,
роскошно пламенем играя,
ощерил остовов
уродливые грани.
как выцветающая
старая картинка,
смотрелся мир,
умыт оранжевою дымкой.
"так поцелуй меня," - сказал я,
"ты прекрасна,
последних дней идёт отсчёт..."
крестообразно
сцепивши руки,
мы нырнули в эту бездну,
как в лихорадку, в забытьё
чумной болезни...
однажды утром мы проснулись
и узнали:
ещё на йоту
провалилась твердь земная.
долина смерти под ногами -
час не ровен.
я открываю кошелёк:
он полон крови
Контрольный
вскружила голову кручёная петля
столы стреножены перчёны кренделя
мы бреемся мы шерстью обрастаем
обуреваемы мы бреем наголо
шажки по тропам где так тихо и тепло
снега с вершин стекают горностаем
пусты глазницы ну же пороху насыпь
зажмурься крепче и стреляй давай не ссы
я прикрываю сбоку ар-балетом
где пачки примы третий год не завезли
и балерины громко топая в пыли
кричат а впрочем стоит ли об этом
мой юный друг твоя претензия мелка
что тускл и пылен свет непыльного мирка
где фунты тяжелей длиннее мили
что луч ножа иль нож луча сам выбирай
слоёным тортиком где ад земля и рай
мы преломили.
Трептичие
S.
я так люблю стоять
и петь люблю когда внимает б**дь
и плеть люблю
с того конца где рукоять
мой дьявол из породы одноглазых
твой третий глаз
ты им увидишь скай "герр Мазох"
на эти пытки глядя
зарыдал бы даже дядя Торквемада
ты спросишь,
— мне уйти?
— андроиди&гиненадо
D.
мне снятся сны
небесной глубины
ночного утра
частых редкостей
не новых новостей
и поролоновых костей
но никуда не деться
от винтажа винта
от лживой ласки люси
до-ре-ми-шной дикси декса
и прочих радостей шизни
лизни-лизни
скажи какой из них
R.n.R.
по залу волны
это Мама
в толпе лишь пасторы, попы, имамы, ламы
связала всех от первого и до последнего
религия отогнутого среднего
в ударе тьятр
на сцене-сцилле мы
а в зале хари бдят
им волю дай
— не только длани прободят
коль нам не выжить — знай
я в каждой песне о тебе пел
опять не строит суперструнная любовь
фальшивит флейта источая кровь
но кто-то в сердце барабанит вновь
— тук-тук!
— кто там?
— я пепел.
Исход теней
Исход теней, и в каждой тени — ты.
Все с вечера перегорели свечи.
Давно пора на дно кровати лечь и
Солёной наглотаться темноты.
"О чём так тяжело смеются куры?
Уж не над тем ли, как вертит круги
На месте умозрительной руки
Нелепая культя моей культуры?
И почему раздумия со лба
На веки, словно сели, наползают?" —
Спросил я Ночь, но рот её был занят
Фелляцией фонарного столба.
Без названия
Стекла Луна
По плёнке проморгавшегося неба.
В подвале бьётся сердце дома,
Кричит, как человек.
Темно в сосущих окнах.
В открытой мышеловке козырька
Прогнивший сыр —
Мерцающий фонарь.
Пятно опорожнившейся бутылки.
Скамеллум у подъезда
Так странно красен.
Оркестр теней
И соло силуэта.
Ночь пьёт мой крик из горла.
Не расплетутся узелки суставов,
Лишь дрогнет крюк спины,
Когда наживку головы
Проглотит тьма.
Праща
Стежки-ресницы осознанием вспороты,
Открылись глаза, словно пара америк.
Грядёт олимпиада странного спорта —
Кто из нас сочинит глупее лимерик.
Праща в кулаке всё быстрее вращается.
Кошки боятся меня, а тебя — любят.
Кошки прощают… прощают… прощаются…
Праща раскрывается…
Улетает игрушечный кубик.
Из жолтых окон от тёмного люда —
Извечный ответ на просьбу погреться:
Осиновая кола — последнее, третье блюдо
Для ненасытных желудочков сердца.
Не узнает никто, ни в родильном, ни в хосписе,
Ни из ближнего, ни из дальнего круга,
Что на брудершафт мы оставили росписи
На гипсах сломанных жизней друг друга.
Распятый
распятый моррисон смотрел с обшарпанной стены, вытягивая радужные сны из каждой покосившейся струны. вздувая тягу занавесочных ветрил, струился бризом газ, и комната плыла. я что-то говорил про перья у орла, про нас, что мне с тобой так просто, что из твоих колодцев-глаз всегда видны все звёзды. что бог всего лишь мальчик, и что бессмысленно кричать ему "внемли!", воздушный шар земли давно он выпустил из рук и плачет. что кончится война с последним взрывом динамита, а кто в бою был бессердечен, катиться вниз удел их вечен по ступеням ритуальной пирамиды. что дальний берег изо льда, но стрелы метки. что птичьи провода надёжней переплавить в клетки. а ты кивала кротко, и каждый раз, проделав долгий путь из влажных глаз, слеза срывалась с подбородка. я говорил и говорил, без устали, усталый. едва лишь голоса не стало, ты прошептала с томной миною актрисы, что газ, подобно бризу, вздувает занавески как ветрила. и закурила.
Кольцо
этот город словно голод словно молот
его колокол на полтора расколот
и гудит от сокрушительного бреда
наковальня разможжённого рассвета
в каждом горе столько гари что не выпить
в каждой кружке отстоявшаяся припять
не рычит слоном раздавленная моська
напряжением замызганного мозга
размечтало по окрестностям осколки
вечно девственны безухие иголки
вечно путаны промасленные нити
с завещанием до Страшного хранить их
не хватает ни Зелёного ни слов нам
словно всплывшие утопленники словно
неродившиеся боги и богини
мы летим по закольцованной вагине
Мне хотелось бы
Мне хотелось бы напиться —
Впиться в скушенный сосок сентября,
В опавшую грудь осени.
Сезон для змей — третья змея заползла в колыбель.
Кому боль, кому вязкая мель.
Дебри непролазной лепры
Всё матёрее и злей,
И сжирают кожу рая
Гусеницы матерей.
В центробежной клумбе магнитного цветка,
На бетонном причале ожившего чёрного лебедя,
В радиации вечной непричастности доброго к разумному
Долго и бессмысленно ждало солнца,
Догнивая, несколько кусочков серой материи.
Три измерения — геометрический вальс,
По линейке гранитной плиты
Отмерено время взаимопадения нас.
Без тени сновидения, трезвый, как разбитый объектив,
Равнобедренный, как отец над трупом дочери,
В облике облака
Я укрываюсь твоим окном, словно рыжим протёртым одеялом,
И гасну вместе с ним.
Октябрь
Надкушенный год моего рождения
Был недолог, как долг.
Антиакустический октябрьский локолок
Глотает звуки, марет тишину,
Вымарывает неугодные листья из гербария.
Твоя кровь на вкус —
Словно горькие капли дождя,
Что идёт имманентно в моей голове.
Твоя кровь горька,
Но некому крикнуть нам.
Поэтому мы пьём
Под рокот шестерней восходящей монеты,
Или под звон чьего-то телефона,
Замурованного в стену.
Октябрьское небо получит инъекцию пороха,
Птицы снимутся разом с ветки и в кино
И цельнолитые гробы согнутся в поклонах
В надкушенный год моей смерти.
Мерцвет, часть 1. Рождение
(БУМММММММ)
— мертвец!
смотри, как полнится твоим любимым цветом
угластая прощелина под крышкой гроба
— ты — Мрак, ползи на свет
там воссоединитесь оба
(БУМММММММММММММММ)
— твой творливый создатель
посмотрел на тебя сквозь пальцы
ставшие решёткой меж вами
(БУМММММММММММММММММММММММММММ)
— сварными швами
хвастайся отныне
словно шрамами
— кипит гробовое мясо, снимите крышку!
(КРРРРРРАК
ХВЩЩЩЩЩ
КУММ)
комья разорванной земли
клей дождей полсотни осеней
мумии цветов
насест для птиц с останками поминок
— ааааахххххщщщщщщььь АААААААААААААААААААААААААкхха кхх кхх…
Мрак словно белый червяк гноя
из нарвавшей могилы
блюёт землёй и мокрицами
белые пальцы без ногтей
расцарапывают земляной панцирь на груди
ломаются и снова прирастают
— Кто… кто говорил со мной?!
— В эту лунную ночь
Земля погребена селеновой плитой
и людские могилы
как личинки опарышей в её плоти
что чувствуешь ты, выбравшийся на поверхность?
— Кто ты?!…
— Я —
— Я —
—Я—
—|—
—–
—
–
-
.
Универсальный указатель:
ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗДЕСЬ
беги, Мрак, беги меж могил и деревьев
ускоряясь тормози о кусты
за стеной кладбища
тебя ждёт
[=====]
Мерцвет, часть 2. Смерть
…гаснет меж секундами потеря,
пальцы непростительно слепы.
на зубах раскрытого партера
перетёрлось месиво толпы.
не видна тоска ни на челе, ни
на увязших в галстуке руках.
в щебете минутных впечатлений
корчится избитый Керуак.
запахи отсиженных присутствий.
тесный раздевалочный развал.
телеса, раскормленные вусвинь,
связи без особого родства.
свежий воздух.
лёгкая походка.
мысли — "…поцелуями без губ…" —
мысли — "…перевёрнутая лодка…" —
мысли — "…пробежаться по песку…" —
и
— финалом —
"…если бы не гнал он…" —
глядя, как в заохавшую фальшь
лживо кровоточит стоп-сигналом
бумер,
сбивший с мысли на асфальт.
Клуб
как неисповедимо глуп
кто не стремится в этот клуб
в шампанском купанных з**уп
и голосвязок в форме вульвы
мы так безбожно богохульны
посмотри
как тряпка в собственной пыли
очерчивает контуры земли
и вшиты пуговицы пулями
холодная стекает по виску
минута в собственной секу
я гордое VV секу
по острым мозга ягодицам
я неисповедимо глуп
я груб
я труп
живым проснуться по утру б
и влиться в анусы и в лица
я злее с каждым днём и злей
верёвка в собственном узле
пентакль
в собственном козле
последний могиканин
куплет бредов
закат бардов
давай с тобой до размкновенья ртов
засмотримся на лунь христовых вдов
в тягучих волнах проводов
и канем
PLAY
Голова рожает камень
Перерезаю петлю-пуповину
На плечах извёсточный послед
Мой стакан дзен наполовину
Выгоняю чертей пинками
Рекламные буклеты дурок
Пальцы жмут на о-курок
Но беломор холостой
В пепельнице догорели
Доггерели
Совесть работает как кочегар
Сутки через трое
Мой конь-сперматозоид
Уже несётся изрыгая пар
В твою маточную Трою
Выстрел из утробы
По мишени гроба
Ксерокопия царя
Соломона
Стерео Лиза Моно
Снимайся в порно
И будь как homo
Но не забывай
Что ты в чертях
Кровью грею пиво
Чтобы было теплей
Кассета со свежим криком
Вставлена в горло
PLAY
И будет день
и будет день, и будет ночь, и день опять,
и будут так же в ожидании стоять
на остановке одноликие студентки,
скрестивши ноги, как защёлку на п**де.
от пережженных леденцов газетных новостей
порой, бывает, снятся сны
о том, как непрожаренный петух весны
мне мажет ягодицы чем-то красным,
что у него на месте клюва, вырванного с мясом.
и, чувствуя, как матовый кастрах
холодным ужиком вползает в пах,
я открикаю рот —
и тут же кто-то что-то мне суёт.
но так и не поняв — то х** был или палец —
я просыпаюсь.
Негатив
молчит Фотограф,
негатив засвечен:
белы пальто,
гранит, река и вечер.
стекло воды
покрыто мелкой сыпью,
сотру следы,
заплачу выпью,
выпью...
и, сняв пальто, —
вдоль поручня витого.
ничей святой,
и ничего святого.
Грибы
лишь закапает кровь,
только солнце провалится —
мы займём чердаки,
где видны небеса.
там рисунок не нов —
облака повторяются,
я их видел такими
три жизни назад.
дождевая вода
собирается в лужицы,
красноватая сыпь
красит кожу реки.
птицы рвут провода,
люди пятятся в ужасе,
хрипло гавкают псы,
оборвав поводки,
словно дети лилит,
словно каина призраки,
позабыли про стыд
и сдались без борьбы.
этот дождь — для элиты,
для нас,
он для избранных,
так давай же расти —
как грибы,
как грибы.
Кладбище
Согнутые руки Солнца гоняются друг за другом по кругу. Земляной ветер шелестит корнями деревьев. Дежурная шутка для сторожа: "Отец, схорониться есть где?" На надгробиях — по две цифры: дата погребения и период полураспада. Подземные лодки высунули покосившиеся кресты-перископы, опарыши через окуляры-виньетки внимательно и с вожделением разглядывают нас, как ещё недозрелый урожай. Погляди в большие и печальные глаза червей — станет ясно: они явно знают о нас больше, чем мы сами. Молчать и слушать — таковы правила человеческого общесмертия. Сидим на примятой траве спиной к спине, позвоночники завиваются цепочкой ДНК. Просто молчать и слушать — такое возможно только здесь.
Когда-то Время работало на нас, но мы слишком долго задерживали ему зарплату.
Метки:
