Он писал...

Он писал... И решительно помнил,
Лишь о том, что не нужно бы знать.
Поднимаясь наутро, был сонный.
И его не пускала кровать.

Был, как перст. Но, не так, чтобы очень.
За стеной кто-то громко храпел...
Даже днём, но особенно ночью.
Словно бык, на арене хрипел.

Приходя с одинокой прогулки,
Пил холодную воду, как пёс.
И курил втихаря, в закоулке.
Он не брился, и сильно зарос.

У него нет жены, и хозяйки.
Только те, кто приходят поспать.
Пара брюк, три разорванных майки.
И всё та же, слепая кровать.

Без разбора, и прочих претензий.
Без тепла, что дают напрокат.
Поливал на окошке гортензию.
Сам себе и товарищ, и брат.

А когда к нему в гости, с друзьями,
Приходили, и пили вино...
Те, которые без изъяна,
И которым твой мир... Всё равно...

Ты ложился. Когда допивая,
И не помня, зачем этот шлак...
Ту, которая есть, обнимая,
Уводил на продрогший чердак.

В сером мареве дикого рая.
С ней одной, и не только. Потом,
Отключался на миг, замирая.
Необычным, пугающим сном...

Ночь пройдя по этапам, и стенам,
Проникали лучи на чердак.
Так хотелось в Душе перемены.
Размечтался, убогий дурак.

Он писал не о том, что хотелось.
И творил, и страдал, не о том.
А когда суть, вдали, загорелась...
Ждал его не чердак, а дурдом!