Слезам Давида

СЛЕЗАМ ДАВИДА

Вперемежку с землею, что вдох
Задувает в растенья – колышет.
Говорили мне вслед – где твой Бог,
Тот в кого так отчаянно дышишь?

- Ты не ходишь по свету – летишь –
И полёт твой глаза ослепляет.
- Посмотри, как пронзительна тишь
И внутри – никого не бывает..

Над излучиной белой руки
Что роняет свой жест безвозвратно
Слепнет кружево тайной строки,
Где эротика глаза невнятна.

Не затем, где ступает нога –
Голубике раздавленной таять.
Сквозь одежды, раздев донага,
Будут взоры голодные пялить.

Сквозь елейный и грязный ручей,
Что подобен гадюке укусу,
Будут требовать - пробы ничьей,
Что она и какая по вкусу.

А, затем, не дождавшись смотреть,
Обратятся к своим постояльцам.
Перейдут на обычную снедь,
Что приятнее глазу и пальцам.

Тихий обморок плеч и крыла
Им закроет соцветия свыше.
Рухнут с неба воды зеркала,
Станет - тоньше, прохладней и тише.

А затем, мимо тени крыла
Поплывут похоронные – маршем –
Не поняв, неужели была
Эта жизнь скоротечная наша.

И, оскалившись, псы подойдут
Чтоб от крыл оторвать напоследок,
И нескладно гробы содрогнут,
В чьих объятьях покоится предок.

И росой полоснёт синева,
Утомленная днем угловатым,
Не забыв, что звонка и жива
Капля неба, зажатая в атом.

Что сказать вам – неслышащим суть,
Тем лишенным и слуха и зренья.
Как вам пламень духовный раздуть
В сердцевине распада и тленья?

В диких шорах, взирая на мир,
От пустого в коленях дрожанья,
Усмехнется умерший сатир
Вашей вечной игре подражанья.

А вокруг есть еще небеса
И морей голубые провалы.
- Где твой ангел – жужжала оса
И надгробный пион целовала.

- Где твой Бог – вопрошали вдали.
- Что твой крест в твоей смертной натуре?
Лишь летящие в ночь корабли
Предвещали распятие бури.

Было жарко. Всё плыло рябя.
Пахло сыростью алой с Аида.
Я не Бог. Но я слышу тебя
Моего неземного Давида.

2

Мой Давид, это было давно и не здесь
После гибели Майи, Атланты, Помпеи,
В трёх пещерах искали мы воду и есть
В день, когда о тебе вопрошали Зифеи.
Полон роз, дикий остров раздаривал дань
Всем, кому не дано возродиться Дедалом.
Помнишь – черной скалой - тихо падала лань
Вниз, туда, где толпа, воспаленная жалом
Возводила мосты – для язычников трон,
И клубился вулкан семицветием магмы
Как был близок закат – как был мозг воспалён,
Как смогли мы пройти этой пропастью, как мы?
Устояли – нетронуты бесом в ночи,
Пусть хоть миг, но какой – даже в разных столетьях.
Мой Давид, не рассказывай больше. Молчи.
Мои плечи рубцами останутся, в плетьях.
Вне царей и народов, знамений – знамён
Верой впился в рассвет наш с тобой дирижабль.
Не бывает конца. Не бывает времён.
Только истина есть – это Бог и корабль.
Кто тебе диктовал жить и петь напролёт
Эту вечную веру – генетикой свыше?
Моя жизнь – это твой двадцать первый псалом
Мой Давид, а теперь – полуголосом – тише.
Бог - огромен. Корабль его полон любви,
По вселенским волнам он плывет бесконечно.
Мой Давид, доплыви до него, доплыви
И небес молоко расплескается свечно.
И как видно, увы, высока и качель,
Что несет в облака всех подобных изгоев.
Как легко и небрежно оплавилась ель
Золотым янтарем Атлантиды и Трои.
Вот тебе мой поклон. Припадаю на век
К твоим древним подножиям строчек и пыли.
Я ведь так же как ты – тоже лишь человек –
Только с большим размахом раздавленных крыльев.
И теперь после стольких расправ надо мной,
В миг, когда я могла донести - дар горенья -
- Где твой Бог – кто-то спросит, шипя за спиной.
Затаённо молчу. Ни к чему объясненья.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Люди – жертвы сует. Суета есть пустырь.
Только маятник – Время стучит это знанье.
Сквозь века проникаю в твой вечный Псалтырь.
А вокруг только Бог и корабль. И зиянье.

+ + +