О поэзии и поэтах. Подборка стихов
ПОЧЕМУ БЕЗУМСТВУЮТ ПОЭТЫ?..
Почему безумствуют поэты?
Думаю, все это потому,
Что летят неистовые светы,
Видимые только одному.
Что звучат умолкшие сказанья
Лишь ему повсюду и всегда.
Жизнь поэта – самоистязанье,
Самоистребленье иногда.
Пусть молва толкует по-другому
Путь его в бессмертие и тьму, -
Страшен шепот,
но бесшумны громы
И безвредны молнии ему.
ТОСТ
Я сам это счастье себе напророчил
На горе…
Посмейтесь, ханжи и канальи:
Меня доконали беззвездные ночи,
Бесплодные мысли меня доконали.
Я жил без оглядки
и видывал виды,
В глаза и на солнце смотрел не моргая,
Прощаю измены, прощаю обиды,
Бокал поднимая,
бокал поднимая.
За женщин чужих – без имен и без отчеств, -
Всех тех,
кто лишал и тепла и ночлега,
За долгие ночи моих одиночеств,
За белые хлопья бумаги и снега.
За редкость костров на пути непреклонном,
За клеток домашних надежные дверцы,
За желтые вспышки в мозгу опьяненном,
За новую боль в нетрезвеющем сердце.
За все, что случилось,
за то, что случится,
За бред листопадов и ландыши мая,
За горькую радость – поэтом родиться
Бокал поднимаю,
бокал поднимаю.
* * *
Во всех столетьях сходятся приметы
С приметами сегодняшнего дня:
Неровные
и нервные поэты –
Не ровня никому
и не родня.
Отчаявшись, но вовсе не отчаясь,
Они живут и гибнут – за других,
Лишь отчествами слабо различаясь,
А отчества не пишутся у них.
СВЕЧИ
Дни будущие выстроились в ряд –
Горящие, сияющие свечи…
К. Кавафис
1
Мы не вошли,
ещё стоим в дверях,
Ещё не верим скуке назиданий,
Ещё для нас
на пыльных пустырях
Цветут цветы нечаянных свиданий…
Вот солнечный подстриженный бульвар,
Дом с башенкой,
в который вхож не всякий,
А в нём – миниатюрный генерал
С пройдохой внучкой
и большой собакой.
Живут в подвале грустные коты,
Уже не веря ни в мышей, ни в кошек,
И осеняет их цветной горошек,
Торжественно свисая с высоты.
В бетоне спят усатые сверчки –
Ночные музыканты и пролазы,
Забыв свои концерты и проказы,
Повесив инструменты на крючки.
Здесь время останавливало бег,
Герань горела в застекленной раме, -
Швейцару неизвестный человек
Сюда ходил когда-то вечерами.
Красивый был он,
что ни говори,
Незаменимый в драке и застолье,
Но сквозь глаза светился изнутри
Какой-то неосознанною болью.
Он медлил,
будто слушая в дверях
Сквозь шорохи прохожих и растений,
Как время шелестит на пустырях
Бумажными цветами погребений.
2
Когда стихами поздно говорить, -
Случается у смертных и такое, -
И нету телефона под рукою,
Чтоб другу без причины позвонить,
И друга нет –
он злобу затаил,
Он мелочен,
он пестует обиды, -
Тогда иди,
наглаженный для вида
И благодушный из последних сил.
Ступая по асфальтам голубым,
Всё по местам рассудком расставляя,
Прислушивайся, ран не растравляя,
К своим воспоминаниям любым.
Как в прошлом все отчетливо сейчас!
Ни сожалеть,
ни каяться не надо!..
Цыганщина – последняя отрада,
Её не допускают на Парнас.
3
Скребёт ли ветер шиферную крышу,
Тоскуют ли в траве перепела,
Мне безразлично:
я уже не слышу
Той музыки, которая была.
Так и живу, зачисленный в уроды,
Исполненный в простом карандаше.
Нарушена гармония природы,
И что-то переломлено в душе.
4
А мы гуляли с нею по аллеям,
И хлеб клевали лебеди с руки, -
О молодости грешной сожалея,
Смотрели вслед тугие старики.
А было нам всего по восемнадцать,
До старости оттуда – не достать.
Та жизнь
без гонораров и оваций
Лишь молодым и любящим под стать.
Все было так,
и не было эксцессов
Из-за того,
что прямо на виду
Способная на выдумки принцесса
Бессовестно купается в пруду.
5
Ты говорила,
что творится сказка,
Что без меня не жизнь, а трын-трава.
Теперь,
катая детскую коляску
И мужа обнимая,
ты – права?
Простить тебя – стыда не оберешься,
Ударить – не поднимется рука.
А ты мне всё
бессовестно смеёшься
Из своего далёка – далека.
6
Досмотрим же классические сны,
Любовь и страсть безжалостно даруя,
Как прежде –
бескорыстны и честны
От помыслов своих
до поцелуя.
Мой старый друг,
мы вновь сейчас вдвоём
Под соснами чистейшими Солотчи.
Давай поговорим,
но молча,
молча!..
И думая о чём-нибудь своём.
8
Есть маленькие милости судьбы:
Цветущая картошка на балконе,
Поющий кот
на крыше у трубы,
Концерт сверчков в асфальте и бетоне.
Есть маленькие в мире чудеса:
Вдруг деревце
возьмет и приживётся,
Пожалуется чибис, что роса,
Прискачет жаба,
эхо отзовется.
Чего ещё?..
Придумывай стихи,
Не бойся говорить высокопарно.
Есть многие на свете пустяки,
Которые мешают жить бездарно.
* * *
Вот ругают…
значит –раскусили.
Значит кой-кому не по себе.
У меня в запасе пол-России,
И ещё полжизни по судьбе.
Мне ли придорожною травою
У обочин жаться и лежать, -
Наступай, признанье роковое,
Всё равно тебя не избежать.
П о э т ы
Не верят ни в бога, ни в черта,
Ни в маму, шагнув за порог.
Умеют завидовать мертвым:
“Смотрите, какой некролог!”
Хлопочут
и пишут в газеты,
И грудью могучею прут, -
Ах, сукины дети – поэты!
Надейтесь. Авось, издадут.
02.09.84.
* * *
Не делаю того, что надлежит,
Разумное и вечное не сею, -
Меня давно поэзия смешит
Бесстыдной задушевностью своею.
Краснею и сгораю со стыда,
Читая стих, составленный убого.
Увы, не все зависит от труда,
Талант пока по-прежнему от Бога.
* * *
Поэтам хорошо – когда им плохо:
Работают на полный разворот,
И взнузданная с вечера эпоха
Копытом землю роет у ворот.
Поэзия-
Сплав радости и гнева,
Отливки строф, поставленные в ряд,-
Они еще белы от перегрева
И, как аккумуляторы, искрят.
Наградой ли поэтов отмечают,
Венчают ли,
Гогочут ли, гоня,-
Они молчат –
Лишь сердце отвечает
На каждый камень
Высверком огня.
* * *
А. Васильеву
Не верьте
уверениям поэта:
Поэзия –
не скачка,
не езда.
Поэзия – ожившая планета,
А вовсе не сверхновая звезда.
Звезда бушует,
блеском поражая,
Саму себя растратив под шумок, -
Планета
для грядущих урожаев
Упрямо синтезирует белок.
Летят за миллионом
миллиарды
Мгновенных лет,
и в свой урочный срок
Из хаоса
зеленою петардой
Вымахивают стебель и цветок.
Одна – в потоках пепельного цвета,
Добро и нежность бережно храня,
Едва мерцает малая планета,
Живая
в море мертвого огня.
* * *
Когда тревожит тысячи сердец
Весенних вод и солнца изобилье,
Когда свистит и щелкает скворец,
Закинув голову и растопырив крылья,
Я выбираю новые пути
И выхожу по слякоти и грязи,
Чтоб эту синь и свежесть пронести
Сквозь жизнь свою, не расплескав ни разу.
А вешний ветер взламывает лед,
И травы прорастают через камень.
Меня сама поэзия ведет
Веселыми и легкими руками.ъ
* * *
В моей душе уверенности нет:
Закат пророчит завтрашние драмы –
Нежданные, как гибель, телеграммы,
Смертельно окантованный портрет.
Что вспомню я, заканчивая путь? –
Речной воды ужиное скольженье,
Большого сердца бешеное жженье
И молодость,
которой не вернуть.
Всё пережить – и ничего не взять,
Но щедрым быть и в скудости последней.
Чем жизнь беспечней,
тем она бесследней,
Тем явственней забвения печать.
Что унесу, не выдав никому? –
Сомненья в правоте моей
и праве,
Отчаянье ночей,
мечты о славе
И небо застилающую тьму.
Пусть будет чудом каждая строка! –
Душа ещё способна на растраты.
Пируй и пой
до смерти, до расплаты,
Люби зверьё,
леса и облака
И редкую удачу стереги,
Пока в толпе,
в тайге ли, на привале,
Как будто их тебе продиктовали,
Всё без оглядки пишутся стихи!..
* * *
* * *
1
Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится,
Открыл окно –
давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чье-то имя вымолвлю едва,
Я слушаю –
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова:
?Да, я светла
И все же не святая,
Иначе бы
откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй:
я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину
Иль начата настолько же она?..?
Я слушаю –
Морозный воздух льется
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
тени ветел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она –
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому – сжигать,
Кому – мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило –
И гуще тьма,
и новому гореть.
2
Все мечем бисер,
Все слова тасуем,
Поскольку мир в душе не обретен…
Поэт – посредник,
Он ненаказуем,
Он всех времен
слепой парламентер.
И жизнь его – не служба,
А служенье.
Сам для себя
провидец и тиран,
Он – рядовой бескровного сраженья,
Ни разу не убивший ветеран.
ФРАНСУА ВИЙОН
П.Г. Антокольскому
В ночные драки,
кражи и пожары,
Больные ноги еле волоча,
Он выйдет злой,
растерянный,
поджарый,
Как висельник,
завидев палача.
На свете есть и благостная Мекка,
И древний Рим,
и многоликий бог…
Гнилой Париж пятнадцатого века
Его окатит с головы до ног.
Кропать стихи,
впадая в святотатство,
Смущая неосмысленных парней?..
Не все ль равно,
кем быть –
и кем считаться,
Когда ограбить проще и верней…
Он выйдет злой,
забывчивый,
жестокий,
Не верящий в поступки и слова,
Сродни шуту –
смертельно одинокий,
Утративший надежды и права.
Несущий непомерные вериги
Сегодняшних
и будущих времен:
Тюремный бред,
неизданные книги,
Любовь,
которой
недостоин он.
Мир перед ним – бездарный и жеманный –
Опять сияет,
кровь и копоть смыв,
А в нем витает
орлеанской Жанны
Безумный и мучительный призыв.
Зловещее,
монашеское братство,
Закон петли,
костра и топора.
Прощать –
и жить,
как проще,
как удастся,
Не веря в завтра,
позабыв вчера.
И ничего не в силах изменить –
Пройти по свету
нищим пилигримом,
Чтоб жизнью заплатить
за право быть
Непонятым,
неправым,
нелюбимым.
* * *
Раз душа –
Это спутница света,
Значит, ум –
Порождение тьмы.
Потому и призванье поэта –
Тешить души, смущая умы.
Кто диктует
Судьбу и дорогу?
Кто внушает
Отвагу и спесь?
В этом всё-таки
Что-то от Бога
И, конечно,
От дьявола есть.
Полу-ангелы,
Полу-уроды,
Всюду дома
И всё же в гостях.
Не изменят им
Лишь непогоды
На земных
И на звёздных путях.
Дети света,
Исчадия мрака,
Опалённые смертной тоской, -
В них одних
Оправданье двоякой
И двуликой природы людской.
РОЯЛЬ
В районе,
Где силос да куры,
Где лужи грязные кругом,
Огромный
жёлтый Дом культуры
Стоял пасхальным пирогом.
Там был рояль.
На нем играли
Всю жизнь без правил и без прав.
И только на ночь запирали,
Изрядно за день растерзав.
Когда случалась вакханалья,
Когда утраивался гам,
Рояль какая-то каналья
С размаху била по зубам.
Он не особенный, не странный,
Как ни верти, как ни смотри:
Всего лишь – ящик деревянный
И сталь певучая внутри.
Но было:
Не приснилось – было:
К роялю девочка одна
Пришла и руки уронила
И прогостила дотемна…
С трудом выдавливая звуки,
Для всех холодный, словно морг,
Он помнит,
помнит эти руки –
Их неумелость и восторг,
Их ласку, их неосторожность,
Порыв, испуг и немоту,
И радость ту. И невозможность
Шагнуть за крайнюю черту.
Кружились звуки, как шутихи,
Сочился в форточки апрель,
А счастье было тихим – тихим,
И тихо тикала капель…
Нет, не пройдет и не отпустит,
Всегда при нем его весна.
Он верен памяти и грусти,
Он полон музыки и сна.
СКОМОРОХ
Очнулся, разметав постель,
Беспамятный - безгрешный.
Кричу:
- А где моя сопель
И мой гудок потешный?-
Ору:
- Куда ушла жена?
Лишь в ней мое спасенье.-
Мне отвечают:
- Сожжена
В святое воскресенье.
Сам знаешь, ведьмою слыла –
Тебя очаровала,
Снимала след,
овсы плела,
На образа плевала.
- А где же дочери, сыны?
- Отправились по свету,
Все потаскухи да вруны,
Актерки да поэты.
- Ну, а товарищи мои,
Соратники и братья?
- Всех этих пьяниц погребли
Без слез и без проклятья.
Ты двадцать лет валялся здесь,
Безмолвный, недвижимый.
Холодный весь и
белый весь,
Похмельем одержимый.
Молчи и благодарен будь,
Что те, кто ныне в силе
Еще твою худую грудь
Железом не пронзили.
ГОЛОС
Крохоборы!
Вас сделал такими труд.
Нас другими спроворил Бог:
Мы – движенье столетий
И бег минут,
Каждый атом
и каждый слог.
Мы земные,
Но знаем концы начал
И начала новых начал,
И ничуть не печальна наша печаль,
И не тяжко нашим плечам.
Как алмазы вкраплены в кимберлит –
Мы разбросаны
по векам,
Если даже у вас иногда болит,
Каково же порою нам?
Мы-то помним восходы иных светил,
Озаренья сонат и строф, -
Кто-то щедрый подумал и отпустил
Нам заранее сонм грехов.
Кто-то раз
Испытал на краю судьбы
Холод бездны и ужас тьмы,
Потому и беспечность вложил в умы,
Потому и бессмертны мы.
Нас осудят:
Судили,
рядили всласть
В скоморохов и дураков.
Но пребудет над миром
Лишь наша власть,
Замыкая кольцо веков.
* * *
Ещё народ похмельно спит,
Но серый, словно глыба,
Ко мне ползёт антисемит
Московского пошиба.
И с митинговых площадей,
Ободранный на диво,
Ко мне скребётся иудей
Одесского разлива.
А я, в отставке офицер,
“Совок” – по мненью многих –
Беру бутылку “на прицел”,
Чтоб исцелить убогих.
- Сейчас воскреснем – и споём. -
Я говорю при этом …
И дружно грянули втроём
Российские поэты.
* * *
Я устал от препон и запретов,
Но одно поимейте ввиду:
К поголовью союза поэтов
В подпевалы уже не пойду.
Сколько лет тишина разрасталась
И смыкаясь, твердела вокруг,
И сомненья, и ужас, и старость
Мне перо вышибали из рук.
Пусть придется платить неустойку,
Пусть уже не сносить головы,
Но плевал я на ту перестройку,
Где ряды перестроите – вы!
МОЛОДОМУ ПОЭТУ
И я не знаю: надо ли об этом,
Удача это
или же беда? –
Был человек – как все,
а стал поэтом,
Поэтом стал без всякого труда.
Его душа – одна большая рана,
И боль ее бездонна и резка, -
Однажды в ней сошлись меридианы,
Космические трассы – и тоска.
Сошлись любовь с последнею надеждой,
Смятение, достоинство и честь,
И энциклопедисты,
и невежды,
И ярость, и пророческая весть.
Пусть даже просто
бойкий перекресток –
Его нетерпеливая душа,
Как он поднимет – мальчик – недоросток –
Всю тяжесть моего карандаша?
И. Олейникову
Обложила тоска, и достойного выхода нет.
Всё сижу и вздыхаю: - О, слава! О, юность! О, старость!
У меня появился один осторожный поэт.
?Вы подправьте слегка, - говорит,- я в долгу не останусь.
Я нигде не учился, я в рифме и слоге грешу…?
Не печатают, значит, ты мастер, берись и спасай де…
- Я смогу,- говорю,-
я такое тебе напишу,-
Моментально прославят, а может быть, даже посадят.
Я отдам тебе, малый, космический свой неуют,
Только ты берегись: заплюют, забранят, затаскают.
Осторожные люди плохие стихи издают,
Неохотно и долго сквозь пальцы свои пропускают.
Типовые квартиры родня типовых гаражей…
Без претензий и прав пропаду добровольно в глубинке.
Осторожные женщины ищут доходных мужей,
Слава Богу, что я не котируюсь больше на рынке.
Я живу без обузы, к последней дороге готов,-
Беспристрастен к себе, невнимателен к лести и чуши.
Осторожные кошки обходят бродячих котов,
Осторожные черти не трогают вольные души.
1986
* * *
Мне не было ни голоса, ни знака,
Мы просто шли по мартовскому льду,
Брели за мной бездомная собака
И женщина, узнавшая беду.
И так был пуст простор перед рассветом,
Так бесприютно было в снежной мгле,
Как будто мы впервые в мире этом,
На этой неприкаянной Земле.
Мела пурга – и не было дороги,
Исчезла указующая нить.
Я так сказал:
- Нас трое, мы не боги,
Нам нечего терять и находить.
Мой глаз пока неутомим и меток,
Шаг лёгок и крепка моя рука…–
Развёл костёр и сплёл шалаш из веток,
Из мёрзлого седого тростника.
Не стало одиночества и мрака.
Ушёл и страх за ними в свой черёд, –
И разлеглась у ног моих собака,
С мохнатой лапы скусывая лёд.
И женщина сквозь пламя улыбалась,
И помнить не хотела ничего,
И время не текло и не кончалось,
А, может, просто не было его.
* * *
Плывёт мое окно над Загорянкой,
Как будто на буксире у луны, -
А я всё занят будничной огранкой
Созвездий, листопада, тишины.
Я наконец везучий и богатый:
Мне весело таскать по одному
Из тьмы осенней чёрные агаты
Созвучий, не доступных никому.
Как азиат, колдующий над пловом,
Я над страницей – чародей и маг –
Глаза прикрою, упиваясь словом,
Лицом зароюсь в ворохе бумаг.
Я опьянён занятьем окаянным
И плохо понимаю, что со мной? –
Плывёт окно над океаном,
Озвученным осеннею луной.
Тьма – просто свет, но только – наизнанку.
В неё ли, в свет ли всё погружено? ..
Стоят, как замки, дачи Загорянки.
Плывёт окно, плывёт мое окно.
* * *
Проворонило время меня,
В немоту и вражду уронило.
Так и жил, не копя, не храня
Ни обид, ни надежды, ни силы.
Да и незачем было беречь
Ни себя, ни мечты, ни отваги.
Оставалось, злорадствуя, жечь
И дома, и мосты, и бумаги.
Грязь да камень – как цикл нулевой.
И, воздушные строя палаты,
Оставалось качать головой,
Воспалённой, больной и патлатой.
И за собственный свой упокой
Лишь тоски и юродства отрада:
Что вы, братцы!
Я тоже такой,
Как и вы, как и все, –
как и надо.
Где ты, колокол мой вечевой?
Чистый голос не слышится что-то.
Не идет у меня ничего –
Ни любовь, ни судьба, ни работа.
Только тают глухие огни,
Только меркнут бесцветные звуки
В неподвижном чаду беготни,
В неразъёмных объятьях разлуки.
Только сердце цветком у огня
Почернело, усохло и сжалось.
Проворонило время меня
Или просто узнать побоялось.
* * *
Я покидаю этот мир:
С меня хватило.
Отыгран кон, окончен пир –
Судьбу на мыло.
Страны исчезнувшей кумир
И враг халтуры,
Я покидаю страшный мир
Литературы.
Идут по улицам стада,
Стада овечьи.
До скорой встречи, господа,
До скорой встречи.
Я все канаты обрубил,
И пир оплачен.
Я покидаю этот мир…
Не надо сдачи.
1994 г.
* * *
Я оприходовал
Свою былую жизнь:
Собрал стихи
и старые бумаги, -
Как часто
не хватало мне отваги,
Как верил,
Если скажут – не ершись!
Теперь другой –
Невиданный расклад:
Отвергнутый
И дружбою, и славой,
Я говорю
Печально и лукаво,
Что, в сущности,
Ни в чём не виноват.
Хотелось быть
Не просто деловым,
Не просто умным,
Сильным и жестоким,
Хотелось видеть
Собственные строки
Среди других,
Под соусом любым.
А ныне –
Полыхает голова,
И день - не в день,
И ночи все бессонны…
Я берегу
Последние слова,
Как берегут
Последние патроны.
1980 декабрь.
* * *
1
Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится,
Открыл окно –
давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чье-то имя вымолвлю едва,
Я слушаю –
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова:
?Да, я светла
И все же не святая,
Иначе бы
откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй:
я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину
Иль начата настолько же она?..?
Я слушаю –
Морозный воздух льется
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
тени ветел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она –
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому – сжигать,
Кому – мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило –
И гуще тьма,
и новому гореть.
2
Все мечем бисер,
Все слова тасуем,
Поскольку мир в душе не обретен…
Поэт – посредник,
Он ненаказуем,
Он всех времен
слепой парламентер.
И жизнь его – не служба,
А служенье.
Сам для себя
провидец и тиран,
Он – рядовой бескровного сраженья,
Ни разу не убивший ветеран.
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Я сам скажу, кем был среди живых,
Молчите лишь и мифов не творите,
Не клевещите на судьбу и стих,
Не делайте бессмысленных открытий.
Когда ревел взбесившийся фугас
Над вашей колыбелью безмятежной,
Я спас мечту, но сердце сжёг для вас,
Себе оставив только пепел снежный.
Для песни жизни – пепел и зола,
Мои пути другие проложили,
Пожар страстей другая даль взяла,
Моим огнем горят сердца чужие.
Я не скрывал под маскою лица,
Не хоронил души своей в пустыне,
Виною неизбывной до конца
Терзаться мне: любовь моя не стынет.
Я поклонялся веку и стране,
Всё отдал им, не ожидая сдачи.
Стакан вина иль горсть пшеницы мне
Дадут порой – я королей богаче.
Пусть я родился в ледяном году,
Был пламень сердца жарким и цветистым,
Вам говорю, как Страшному суду:
Оно сгорело – значит, было чисто.
Почему безумствуют поэты?
Думаю, все это потому,
Что летят неистовые светы,
Видимые только одному.
Что звучат умолкшие сказанья
Лишь ему повсюду и всегда.
Жизнь поэта – самоистязанье,
Самоистребленье иногда.
Пусть молва толкует по-другому
Путь его в бессмертие и тьму, -
Страшен шепот,
но бесшумны громы
И безвредны молнии ему.
ТОСТ
Я сам это счастье себе напророчил
На горе…
Посмейтесь, ханжи и канальи:
Меня доконали беззвездные ночи,
Бесплодные мысли меня доконали.
Я жил без оглядки
и видывал виды,
В глаза и на солнце смотрел не моргая,
Прощаю измены, прощаю обиды,
Бокал поднимая,
бокал поднимая.
За женщин чужих – без имен и без отчеств, -
Всех тех,
кто лишал и тепла и ночлега,
За долгие ночи моих одиночеств,
За белые хлопья бумаги и снега.
За редкость костров на пути непреклонном,
За клеток домашних надежные дверцы,
За желтые вспышки в мозгу опьяненном,
За новую боль в нетрезвеющем сердце.
За все, что случилось,
за то, что случится,
За бред листопадов и ландыши мая,
За горькую радость – поэтом родиться
Бокал поднимаю,
бокал поднимаю.
* * *
Во всех столетьях сходятся приметы
С приметами сегодняшнего дня:
Неровные
и нервные поэты –
Не ровня никому
и не родня.
Отчаявшись, но вовсе не отчаясь,
Они живут и гибнут – за других,
Лишь отчествами слабо различаясь,
А отчества не пишутся у них.
СВЕЧИ
Дни будущие выстроились в ряд –
Горящие, сияющие свечи…
К. Кавафис
1
Мы не вошли,
ещё стоим в дверях,
Ещё не верим скуке назиданий,
Ещё для нас
на пыльных пустырях
Цветут цветы нечаянных свиданий…
Вот солнечный подстриженный бульвар,
Дом с башенкой,
в который вхож не всякий,
А в нём – миниатюрный генерал
С пройдохой внучкой
и большой собакой.
Живут в подвале грустные коты,
Уже не веря ни в мышей, ни в кошек,
И осеняет их цветной горошек,
Торжественно свисая с высоты.
В бетоне спят усатые сверчки –
Ночные музыканты и пролазы,
Забыв свои концерты и проказы,
Повесив инструменты на крючки.
Здесь время останавливало бег,
Герань горела в застекленной раме, -
Швейцару неизвестный человек
Сюда ходил когда-то вечерами.
Красивый был он,
что ни говори,
Незаменимый в драке и застолье,
Но сквозь глаза светился изнутри
Какой-то неосознанною болью.
Он медлил,
будто слушая в дверях
Сквозь шорохи прохожих и растений,
Как время шелестит на пустырях
Бумажными цветами погребений.
2
Когда стихами поздно говорить, -
Случается у смертных и такое, -
И нету телефона под рукою,
Чтоб другу без причины позвонить,
И друга нет –
он злобу затаил,
Он мелочен,
он пестует обиды, -
Тогда иди,
наглаженный для вида
И благодушный из последних сил.
Ступая по асфальтам голубым,
Всё по местам рассудком расставляя,
Прислушивайся, ран не растравляя,
К своим воспоминаниям любым.
Как в прошлом все отчетливо сейчас!
Ни сожалеть,
ни каяться не надо!..
Цыганщина – последняя отрада,
Её не допускают на Парнас.
3
Скребёт ли ветер шиферную крышу,
Тоскуют ли в траве перепела,
Мне безразлично:
я уже не слышу
Той музыки, которая была.
Так и живу, зачисленный в уроды,
Исполненный в простом карандаше.
Нарушена гармония природы,
И что-то переломлено в душе.
4
А мы гуляли с нею по аллеям,
И хлеб клевали лебеди с руки, -
О молодости грешной сожалея,
Смотрели вслед тугие старики.
А было нам всего по восемнадцать,
До старости оттуда – не достать.
Та жизнь
без гонораров и оваций
Лишь молодым и любящим под стать.
Все было так,
и не было эксцессов
Из-за того,
что прямо на виду
Способная на выдумки принцесса
Бессовестно купается в пруду.
5
Ты говорила,
что творится сказка,
Что без меня не жизнь, а трын-трава.
Теперь,
катая детскую коляску
И мужа обнимая,
ты – права?
Простить тебя – стыда не оберешься,
Ударить – не поднимется рука.
А ты мне всё
бессовестно смеёшься
Из своего далёка – далека.
6
Досмотрим же классические сны,
Любовь и страсть безжалостно даруя,
Как прежде –
бескорыстны и честны
От помыслов своих
до поцелуя.
Мой старый друг,
мы вновь сейчас вдвоём
Под соснами чистейшими Солотчи.
Давай поговорим,
но молча,
молча!..
И думая о чём-нибудь своём.
8
Есть маленькие милости судьбы:
Цветущая картошка на балконе,
Поющий кот
на крыше у трубы,
Концерт сверчков в асфальте и бетоне.
Есть маленькие в мире чудеса:
Вдруг деревце
возьмет и приживётся,
Пожалуется чибис, что роса,
Прискачет жаба,
эхо отзовется.
Чего ещё?..
Придумывай стихи,
Не бойся говорить высокопарно.
Есть многие на свете пустяки,
Которые мешают жить бездарно.
* * *
Вот ругают…
значит –раскусили.
Значит кой-кому не по себе.
У меня в запасе пол-России,
И ещё полжизни по судьбе.
Мне ли придорожною травою
У обочин жаться и лежать, -
Наступай, признанье роковое,
Всё равно тебя не избежать.
П о э т ы
Не верят ни в бога, ни в черта,
Ни в маму, шагнув за порог.
Умеют завидовать мертвым:
“Смотрите, какой некролог!”
Хлопочут
и пишут в газеты,
И грудью могучею прут, -
Ах, сукины дети – поэты!
Надейтесь. Авось, издадут.
02.09.84.
* * *
Не делаю того, что надлежит,
Разумное и вечное не сею, -
Меня давно поэзия смешит
Бесстыдной задушевностью своею.
Краснею и сгораю со стыда,
Читая стих, составленный убого.
Увы, не все зависит от труда,
Талант пока по-прежнему от Бога.
* * *
Поэтам хорошо – когда им плохо:
Работают на полный разворот,
И взнузданная с вечера эпоха
Копытом землю роет у ворот.
Поэзия-
Сплав радости и гнева,
Отливки строф, поставленные в ряд,-
Они еще белы от перегрева
И, как аккумуляторы, искрят.
Наградой ли поэтов отмечают,
Венчают ли,
Гогочут ли, гоня,-
Они молчат –
Лишь сердце отвечает
На каждый камень
Высверком огня.
* * *
А. Васильеву
Не верьте
уверениям поэта:
Поэзия –
не скачка,
не езда.
Поэзия – ожившая планета,
А вовсе не сверхновая звезда.
Звезда бушует,
блеском поражая,
Саму себя растратив под шумок, -
Планета
для грядущих урожаев
Упрямо синтезирует белок.
Летят за миллионом
миллиарды
Мгновенных лет,
и в свой урочный срок
Из хаоса
зеленою петардой
Вымахивают стебель и цветок.
Одна – в потоках пепельного цвета,
Добро и нежность бережно храня,
Едва мерцает малая планета,
Живая
в море мертвого огня.
* * *
Когда тревожит тысячи сердец
Весенних вод и солнца изобилье,
Когда свистит и щелкает скворец,
Закинув голову и растопырив крылья,
Я выбираю новые пути
И выхожу по слякоти и грязи,
Чтоб эту синь и свежесть пронести
Сквозь жизнь свою, не расплескав ни разу.
А вешний ветер взламывает лед,
И травы прорастают через камень.
Меня сама поэзия ведет
Веселыми и легкими руками.ъ
* * *
В моей душе уверенности нет:
Закат пророчит завтрашние драмы –
Нежданные, как гибель, телеграммы,
Смертельно окантованный портрет.
Что вспомню я, заканчивая путь? –
Речной воды ужиное скольженье,
Большого сердца бешеное жженье
И молодость,
которой не вернуть.
Всё пережить – и ничего не взять,
Но щедрым быть и в скудости последней.
Чем жизнь беспечней,
тем она бесследней,
Тем явственней забвения печать.
Что унесу, не выдав никому? –
Сомненья в правоте моей
и праве,
Отчаянье ночей,
мечты о славе
И небо застилающую тьму.
Пусть будет чудом каждая строка! –
Душа ещё способна на растраты.
Пируй и пой
до смерти, до расплаты,
Люби зверьё,
леса и облака
И редкую удачу стереги,
Пока в толпе,
в тайге ли, на привале,
Как будто их тебе продиктовали,
Всё без оглядки пишутся стихи!..
* * *
* * *
1
Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится,
Открыл окно –
давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чье-то имя вымолвлю едва,
Я слушаю –
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова:
?Да, я светла
И все же не святая,
Иначе бы
откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй:
я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину
Иль начата настолько же она?..?
Я слушаю –
Морозный воздух льется
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
тени ветел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она –
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому – сжигать,
Кому – мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило –
И гуще тьма,
и новому гореть.
2
Все мечем бисер,
Все слова тасуем,
Поскольку мир в душе не обретен…
Поэт – посредник,
Он ненаказуем,
Он всех времен
слепой парламентер.
И жизнь его – не служба,
А служенье.
Сам для себя
провидец и тиран,
Он – рядовой бескровного сраженья,
Ни разу не убивший ветеран.
ФРАНСУА ВИЙОН
П.Г. Антокольскому
В ночные драки,
кражи и пожары,
Больные ноги еле волоча,
Он выйдет злой,
растерянный,
поджарый,
Как висельник,
завидев палача.
На свете есть и благостная Мекка,
И древний Рим,
и многоликий бог…
Гнилой Париж пятнадцатого века
Его окатит с головы до ног.
Кропать стихи,
впадая в святотатство,
Смущая неосмысленных парней?..
Не все ль равно,
кем быть –
и кем считаться,
Когда ограбить проще и верней…
Он выйдет злой,
забывчивый,
жестокий,
Не верящий в поступки и слова,
Сродни шуту –
смертельно одинокий,
Утративший надежды и права.
Несущий непомерные вериги
Сегодняшних
и будущих времен:
Тюремный бред,
неизданные книги,
Любовь,
которой
недостоин он.
Мир перед ним – бездарный и жеманный –
Опять сияет,
кровь и копоть смыв,
А в нем витает
орлеанской Жанны
Безумный и мучительный призыв.
Зловещее,
монашеское братство,
Закон петли,
костра и топора.
Прощать –
и жить,
как проще,
как удастся,
Не веря в завтра,
позабыв вчера.
И ничего не в силах изменить –
Пройти по свету
нищим пилигримом,
Чтоб жизнью заплатить
за право быть
Непонятым,
неправым,
нелюбимым.
* * *
Раз душа –
Это спутница света,
Значит, ум –
Порождение тьмы.
Потому и призванье поэта –
Тешить души, смущая умы.
Кто диктует
Судьбу и дорогу?
Кто внушает
Отвагу и спесь?
В этом всё-таки
Что-то от Бога
И, конечно,
От дьявола есть.
Полу-ангелы,
Полу-уроды,
Всюду дома
И всё же в гостях.
Не изменят им
Лишь непогоды
На земных
И на звёздных путях.
Дети света,
Исчадия мрака,
Опалённые смертной тоской, -
В них одних
Оправданье двоякой
И двуликой природы людской.
РОЯЛЬ
В районе,
Где силос да куры,
Где лужи грязные кругом,
Огромный
жёлтый Дом культуры
Стоял пасхальным пирогом.
Там был рояль.
На нем играли
Всю жизнь без правил и без прав.
И только на ночь запирали,
Изрядно за день растерзав.
Когда случалась вакханалья,
Когда утраивался гам,
Рояль какая-то каналья
С размаху била по зубам.
Он не особенный, не странный,
Как ни верти, как ни смотри:
Всего лишь – ящик деревянный
И сталь певучая внутри.
Но было:
Не приснилось – было:
К роялю девочка одна
Пришла и руки уронила
И прогостила дотемна…
С трудом выдавливая звуки,
Для всех холодный, словно морг,
Он помнит,
помнит эти руки –
Их неумелость и восторг,
Их ласку, их неосторожность,
Порыв, испуг и немоту,
И радость ту. И невозможность
Шагнуть за крайнюю черту.
Кружились звуки, как шутихи,
Сочился в форточки апрель,
А счастье было тихим – тихим,
И тихо тикала капель…
Нет, не пройдет и не отпустит,
Всегда при нем его весна.
Он верен памяти и грусти,
Он полон музыки и сна.
СКОМОРОХ
Очнулся, разметав постель,
Беспамятный - безгрешный.
Кричу:
- А где моя сопель
И мой гудок потешный?-
Ору:
- Куда ушла жена?
Лишь в ней мое спасенье.-
Мне отвечают:
- Сожжена
В святое воскресенье.
Сам знаешь, ведьмою слыла –
Тебя очаровала,
Снимала след,
овсы плела,
На образа плевала.
- А где же дочери, сыны?
- Отправились по свету,
Все потаскухи да вруны,
Актерки да поэты.
- Ну, а товарищи мои,
Соратники и братья?
- Всех этих пьяниц погребли
Без слез и без проклятья.
Ты двадцать лет валялся здесь,
Безмолвный, недвижимый.
Холодный весь и
белый весь,
Похмельем одержимый.
Молчи и благодарен будь,
Что те, кто ныне в силе
Еще твою худую грудь
Железом не пронзили.
ГОЛОС
Крохоборы!
Вас сделал такими труд.
Нас другими спроворил Бог:
Мы – движенье столетий
И бег минут,
Каждый атом
и каждый слог.
Мы земные,
Но знаем концы начал
И начала новых начал,
И ничуть не печальна наша печаль,
И не тяжко нашим плечам.
Как алмазы вкраплены в кимберлит –
Мы разбросаны
по векам,
Если даже у вас иногда болит,
Каково же порою нам?
Мы-то помним восходы иных светил,
Озаренья сонат и строф, -
Кто-то щедрый подумал и отпустил
Нам заранее сонм грехов.
Кто-то раз
Испытал на краю судьбы
Холод бездны и ужас тьмы,
Потому и беспечность вложил в умы,
Потому и бессмертны мы.
Нас осудят:
Судили,
рядили всласть
В скоморохов и дураков.
Но пребудет над миром
Лишь наша власть,
Замыкая кольцо веков.
* * *
Ещё народ похмельно спит,
Но серый, словно глыба,
Ко мне ползёт антисемит
Московского пошиба.
И с митинговых площадей,
Ободранный на диво,
Ко мне скребётся иудей
Одесского разлива.
А я, в отставке офицер,
“Совок” – по мненью многих –
Беру бутылку “на прицел”,
Чтоб исцелить убогих.
- Сейчас воскреснем – и споём. -
Я говорю при этом …
И дружно грянули втроём
Российские поэты.
* * *
Я устал от препон и запретов,
Но одно поимейте ввиду:
К поголовью союза поэтов
В подпевалы уже не пойду.
Сколько лет тишина разрасталась
И смыкаясь, твердела вокруг,
И сомненья, и ужас, и старость
Мне перо вышибали из рук.
Пусть придется платить неустойку,
Пусть уже не сносить головы,
Но плевал я на ту перестройку,
Где ряды перестроите – вы!
МОЛОДОМУ ПОЭТУ
И я не знаю: надо ли об этом,
Удача это
или же беда? –
Был человек – как все,
а стал поэтом,
Поэтом стал без всякого труда.
Его душа – одна большая рана,
И боль ее бездонна и резка, -
Однажды в ней сошлись меридианы,
Космические трассы – и тоска.
Сошлись любовь с последнею надеждой,
Смятение, достоинство и честь,
И энциклопедисты,
и невежды,
И ярость, и пророческая весть.
Пусть даже просто
бойкий перекресток –
Его нетерпеливая душа,
Как он поднимет – мальчик – недоросток –
Всю тяжесть моего карандаша?
И. Олейникову
Обложила тоска, и достойного выхода нет.
Всё сижу и вздыхаю: - О, слава! О, юность! О, старость!
У меня появился один осторожный поэт.
?Вы подправьте слегка, - говорит,- я в долгу не останусь.
Я нигде не учился, я в рифме и слоге грешу…?
Не печатают, значит, ты мастер, берись и спасай де…
- Я смогу,- говорю,-
я такое тебе напишу,-
Моментально прославят, а может быть, даже посадят.
Я отдам тебе, малый, космический свой неуют,
Только ты берегись: заплюют, забранят, затаскают.
Осторожные люди плохие стихи издают,
Неохотно и долго сквозь пальцы свои пропускают.
Типовые квартиры родня типовых гаражей…
Без претензий и прав пропаду добровольно в глубинке.
Осторожные женщины ищут доходных мужей,
Слава Богу, что я не котируюсь больше на рынке.
Я живу без обузы, к последней дороге готов,-
Беспристрастен к себе, невнимателен к лести и чуши.
Осторожные кошки обходят бродячих котов,
Осторожные черти не трогают вольные души.
1986
* * *
Мне не было ни голоса, ни знака,
Мы просто шли по мартовскому льду,
Брели за мной бездомная собака
И женщина, узнавшая беду.
И так был пуст простор перед рассветом,
Так бесприютно было в снежной мгле,
Как будто мы впервые в мире этом,
На этой неприкаянной Земле.
Мела пурга – и не было дороги,
Исчезла указующая нить.
Я так сказал:
- Нас трое, мы не боги,
Нам нечего терять и находить.
Мой глаз пока неутомим и меток,
Шаг лёгок и крепка моя рука…–
Развёл костёр и сплёл шалаш из веток,
Из мёрзлого седого тростника.
Не стало одиночества и мрака.
Ушёл и страх за ними в свой черёд, –
И разлеглась у ног моих собака,
С мохнатой лапы скусывая лёд.
И женщина сквозь пламя улыбалась,
И помнить не хотела ничего,
И время не текло и не кончалось,
А, может, просто не было его.
* * *
Плывёт мое окно над Загорянкой,
Как будто на буксире у луны, -
А я всё занят будничной огранкой
Созвездий, листопада, тишины.
Я наконец везучий и богатый:
Мне весело таскать по одному
Из тьмы осенней чёрные агаты
Созвучий, не доступных никому.
Как азиат, колдующий над пловом,
Я над страницей – чародей и маг –
Глаза прикрою, упиваясь словом,
Лицом зароюсь в ворохе бумаг.
Я опьянён занятьем окаянным
И плохо понимаю, что со мной? –
Плывёт окно над океаном,
Озвученным осеннею луной.
Тьма – просто свет, но только – наизнанку.
В неё ли, в свет ли всё погружено? ..
Стоят, как замки, дачи Загорянки.
Плывёт окно, плывёт мое окно.
* * *
Проворонило время меня,
В немоту и вражду уронило.
Так и жил, не копя, не храня
Ни обид, ни надежды, ни силы.
Да и незачем было беречь
Ни себя, ни мечты, ни отваги.
Оставалось, злорадствуя, жечь
И дома, и мосты, и бумаги.
Грязь да камень – как цикл нулевой.
И, воздушные строя палаты,
Оставалось качать головой,
Воспалённой, больной и патлатой.
И за собственный свой упокой
Лишь тоски и юродства отрада:
Что вы, братцы!
Я тоже такой,
Как и вы, как и все, –
как и надо.
Где ты, колокол мой вечевой?
Чистый голос не слышится что-то.
Не идет у меня ничего –
Ни любовь, ни судьба, ни работа.
Только тают глухие огни,
Только меркнут бесцветные звуки
В неподвижном чаду беготни,
В неразъёмных объятьях разлуки.
Только сердце цветком у огня
Почернело, усохло и сжалось.
Проворонило время меня
Или просто узнать побоялось.
* * *
Я покидаю этот мир:
С меня хватило.
Отыгран кон, окончен пир –
Судьбу на мыло.
Страны исчезнувшей кумир
И враг халтуры,
Я покидаю страшный мир
Литературы.
Идут по улицам стада,
Стада овечьи.
До скорой встречи, господа,
До скорой встречи.
Я все канаты обрубил,
И пир оплачен.
Я покидаю этот мир…
Не надо сдачи.
1994 г.
* * *
Я оприходовал
Свою былую жизнь:
Собрал стихи
и старые бумаги, -
Как часто
не хватало мне отваги,
Как верил,
Если скажут – не ершись!
Теперь другой –
Невиданный расклад:
Отвергнутый
И дружбою, и славой,
Я говорю
Печально и лукаво,
Что, в сущности,
Ни в чём не виноват.
Хотелось быть
Не просто деловым,
Не просто умным,
Сильным и жестоким,
Хотелось видеть
Собственные строки
Среди других,
Под соусом любым.
А ныне –
Полыхает голова,
И день - не в день,
И ночи все бессонны…
Я берегу
Последние слова,
Как берегут
Последние патроны.
1980 декабрь.
* * *
1
Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится,
Открыл окно –
давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чье-то имя вымолвлю едва,
Я слушаю –
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова:
?Да, я светла
И все же не святая,
Иначе бы
откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй:
я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину
Иль начата настолько же она?..?
Я слушаю –
Морозный воздух льется
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
тени ветел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она –
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому – сжигать,
Кому – мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило –
И гуще тьма,
и новому гореть.
2
Все мечем бисер,
Все слова тасуем,
Поскольку мир в душе не обретен…
Поэт – посредник,
Он ненаказуем,
Он всех времен
слепой парламентер.
И жизнь его – не служба,
А служенье.
Сам для себя
провидец и тиран,
Он – рядовой бескровного сраженья,
Ни разу не убивший ветеран.
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Я сам скажу, кем был среди живых,
Молчите лишь и мифов не творите,
Не клевещите на судьбу и стих,
Не делайте бессмысленных открытий.
Когда ревел взбесившийся фугас
Над вашей колыбелью безмятежной,
Я спас мечту, но сердце сжёг для вас,
Себе оставив только пепел снежный.
Для песни жизни – пепел и зола,
Мои пути другие проложили,
Пожар страстей другая даль взяла,
Моим огнем горят сердца чужие.
Я не скрывал под маскою лица,
Не хоронил души своей в пустыне,
Виною неизбывной до конца
Терзаться мне: любовь моя не стынет.
Я поклонялся веку и стране,
Всё отдал им, не ожидая сдачи.
Стакан вина иль горсть пшеницы мне
Дадут порой – я королей богаче.
Пусть я родился в ледяном году,
Был пламень сердца жарким и цветистым,
Вам говорю, как Страшному суду:
Оно сгорело – значит, было чисто.
Метки:
