Актёр второго плана

(Посвящается памяти Смирнова Алексея Макаровича)

Он был просто смешным и добрым,
Был актёром вторых ролей,
Неуклюжим, большим и толстым
В одинокой жизни своей.

Тихий двор на Фурштадтской зябнет,
Над Таврическим снег метёт.
В дом его никто не заглянет,
Дом его никто не найдёт.

Подставляя ветрам перекрёстки,
Этот город плывёт вдоль Невы.
На перилах следы извёстки
И кривые по стенам швы.

У парадной темно и сыро,
Тлеет лампочка под потолком.
А когда-то довольно мило
Здесь пестрели цветы кругом.

Первых чувств не растраченных, нежных
Опустилась на землю волна,
Но любовь в двух колечках небрежно
Оттолкнула седая война.

Письма шли сквозь войну и горе,
В месяцах слишком много дней.
?Мы увидимся, милая, вскоре!?
?Возвращайся, любимый, скорей!?

Он вернулся с войны убитым,
Нет, он жил, но не так, как тогда.
И прогнав её сдавленным криком,
Плакал он у слепого окна.

Мать и он, две свечи в мирозданье,
Жизнь замкнулась, работа и дом.
Он с экрана дарил обаяние,
А судьба его била кнутом.

Это позже она узнала,
По прошествии многих дней,
Что война у него отняла
Шанс иметь и растить детей.

Замуж шла, всем двором встречали,
Гости шумно хвалили стол.
А за дверью цветы лежали,
Согревая холодный пол.

Два колечка в платочке белом,
Как остатки былой любви,
Очень робко и неумело
Он отдал ей, сказал: ?Прости!?

Среди книг и спиртовых банок,
В коих живность почила век,
Словно брошенный на полустанок,
Одинокий стоял человек.

Тёплым ветром качало листья,
Жизнь спешила. Куда бежать?
И однажды в одежде чистой
Отошла в мир иной его мать.

И никто не пришёл проститься,
Словом тяжесть с души убрать.
Как же было с тоски не напиться,
Если не с кем могилу копать?

Дворник сжалился, крикнул второго,
Весь кортеж, сколько прозы в глазах!
Никому не сказал он ни слова,
Гроб неся на застывших руках.

И исчез, испарился из жизни,
Боль, пытаясь пройти стороной.
Средь теней полумрачных, капризных,
Он ушёл с головою в запой.

Так случилось, о нём забыли,
Мало ль в мире таких людей?
Даже те, кто его хвалили
За бесценность вторых ролей.

Затянуло его, засосало,
Отпускать не хотел дурман.
И на грани, уже устало,
Теребил он пустой карман.

Друг приехал из дальних далей,
Неожиданно снегом пал.
И как в детстве его называли,
Друг из бездны его позвал.

Словно солнца комочек тёплый
Сквозь глаза на душевный лёд
Опустился и начал скромный,
Но уверенный к жизни взлёт.

Друг уехал, оставив радость
И надежду на новый день.
И обычного чая сладость
Уже гнала тупую лень.

Среди белых больничных коек
Оживала большая душа.
И над жёлтыми пятнами моек
Он смывал с себя боль, не дыша.

В День рожденья далёкого друга
Он впервые за много дней
Улыбнулся врачам без натуги,
Сам дошёл до палатных дверей.

В окна солнце плескалось морем,
Город плыл по реке Неве,
Оставляя разлуку и горе
Белым чайкам на пенной волне.

Застоявшийся воздух улиц,
Разметала небесная высь.
И как будто дома встрепенулись,
И навстречу авто понеслись.

Символический тост за друга
Оборвали чужие слова.
Словно с неба, из ни откуда,
Весть о смерти в сознанье вошла.

Он, поставил стакан на столик,
Очень тихо ушёл к себе.
И средь белых больничных коек
Растворился в ином бытие.

Тихий двор на Фурштадтской зябнет,
Над Таврическим снег метёт.
В дом его никто не заглянет
И могилу никто не найдёт.

Он был просто смешным и добрым,
Был актёром вторых ролей,
Неуклюжим, большим и толстым
В одинокой жизни своей.