Египет

Книга сонетов

Жертва доброму гению великого египтолога Огюста Мариетта


ПУТЕШЕСТВИЕ

Таинственной души седьмая часть…
Она, как толковали египтяне,
способна, непонятными путями,
в страну иную молнией упасть.

Прозренье-Эб… Почувствуй эту власть:
ловить столетья тяжкими сетями,
тревожить вновь – утраченную память,
чужую жизнь у Хроноса украсть.

Ступай, душа моя, в страну видений,
в молчанье их ночей, и в жаркий день их,
прочти на свитках связанную быль!

Стрелой лети, прицельней и быстрее,
покуда в темноте стихами реет
египетских ветров сухая пыль.



ИГРА В СЕНЕТ

Если тысячелетий напиток выпит,
ежели ты доверился детской вере,
то заключён навеки в тебе Египет –
в сердце твоём, и крови твоих артерий.

Будут в ночи видения виться скопом
из позабытой пыли его раскопок.

Точно игра в сенет – только жребий бросьте:
это от скучной смерти – его лекарство!
Передвигайте фишки слоновой кости –
и обретёте счастье в загробном Царстве.

Будут шептаться призраков вереницы –
там, где учёный вычертил карты края,
где Мариэтт у двери своей гробницы
с богом Анубисом ночью в сенет играет.



ПЕРВЫЙ ФАРАОН

Бездонный Абидос – бессмертья вещий лотос
Хранитель царских душ и таинник пещер!
…И храмов и дворцов узорчатые соты
пустыне вопреки построил Хор-Нармер;

из этого гнезда, из царского оплота
он выступил в поход и ворога низверг,
собрав и Верх и Низ, богатства и красоты,
навеки повязав смешенье рас и вер.

Великая душа! – и как ты смог вместиться
в загробной тесноте и в крошечной гробнице?
Лишь царская печать связала письмена…

Но слышится и в ней Египта гулкий голос!
…И высится страна – волшебный хлебный колос
из брошенного в персть священного зерна.



ЛАДЬЯ КАРНАКА

Феллах уснул в одной из колоннад…
И тысячеколонный храм Карнака
озвучил вдруг нежданный струнный лад –
напев, богами сотканный из мрака.

Вдоль озера плыла, как будто явь,
окованная золотом ладья…

И пела в ней неведомая дева,
и арфа чаровала звёздный прах;
а зритель, околдованный напевом,
воскликнул в исступленье: ?О, Аллах!?

И дева и корабль исчезли сразу,
пленив беднягу в горестном житье,
оставя только память… и рассказы
о той, одетой золотом, ладье…



СТРОИТЕЛИ ПИРАМИД

Нет, я не царский раб. Товарищи со мной
по воле собрались – призывами Исиды
покой царя укрыть за каменной хламидой,
когда оставит он постылый мир земной.

Осирис-фараон, он царствует весной,
разливы летних вод теряются из виду,
когда горит огонь на пике Пирамиды
и правит вечный вождь великою страной.

Чтоб Солнце и Луна вставали над Могилой,
и чтоб священный Нил наполнил нивы илом,
чтоб не был покорён заветный край никем,

все мы, как муравьи, сошлись в единый город,
и грузим груды глыб – усиленно и споро,
храня свою страну по имени Та-Кем.



ОТЕЦ УЖАСА

Закованный песком среди пустыни бренной
на страже колдовской Дороги Пирамид
из гулкой тьмы веков загадкою томит
на туловище льва – великий лик Хефрена.

Зачем он изведён из каменного плена –
забытый древний Зверь пред вечными дверьми?
Молчит… И только Ночь лиловый аксамит
раскинула над ним расшитою Вселенной.

Зловещая скала, гробы хранящий Сфинкс!..
И только россыпь звёзд и жуткий лунный диск
струят холодный свет на капища пустыни.

И в ужасе бежит случайный бедуин,
застигнутый в пути, покинуть мрак равнин, –
и холодом веков живое сердце стынет.



НЕФР-ЭТ

В одной тебе таит магический Египет
румяную зарю и храма смуглый свет,
а жаркий Солнце-бог вослед песками сыплет,
и шепчет, и зовёт по имени: Нефр-эт.

Стремительна, как ветр, прелестна, точно лебедь,
светла, как фимиам, разлитый в гулком небе!

Кому – улыбка уст и кожи лёгкий зной,
Кому – через века струится взор влюблённый?
Кому ты отдалась усладой неземной –
царю-еретику и брату-фараону?

Иль вся твоя любовь – слепящий яркий диск,
ласкающий уста лучами огневыми?
…Обрушился в пески великий обелиск
и стёрто со стены таинственное имя.



ТУАЛЕТНЫЙ СТОЛИК

Твой облик ожерельями украшен –
сияют сердолик и бирюза;
всю шею, грудь и ушки обнизав
узорами горят янтарь и яшма.

Пленяют удлиненные глаза,
теней заняв из выточенной чаши,
О женщины!.. Уловки эти ваши
всё те же, что пять тысяч лет назад!

Но есть ещё особые флаконы,
где сладко дремлет запах благовонный,
сокрытый в разноцветное стекло.

И, сжатое навек духами теми,
вздыхает остановленное Время,
которое ещё не истекло.



НАДПИСЬ НА ГРОБНИЦЕ

Прохожий, подожди! Взгляни на камень этот,
пойми, что злой удел мне сведать довелось:
забыт людьми, лишён молитвы и привета –
нет сына у меня, чтоб мне воды принёс,

молитву прошептав у тяжкой двери мрака;
и нету дочерей, чтобы меня оплакать…

Я, точно древо бед, исторгнутое с корнем;
а праведником был, и нет греха на мне;
надёжною стезёй ходил, богам покорный,
но вот – лежу один, немея в тишине.

Прохожий, сотвори надгробную молитву!
Совсем не тяжкий труд – одно дыханье уст…
Но дорого оно усопшим и забытым,
когда спадёт с души сиротства горький груз.



КОТ

Хозяину – по чину и почёт:
в надёжном доме нету места горю.
Но мы с женой о первенстве не спорим,
ведь в нашем доме самый главный – кот.

Пушист и горд, он гостем в Ночь уйдёт
и лишь под утро дверь ему отворят,
едва лишь замурчит – покормят вскоре,
потрётся – и ко всем найдёт подход.

Когда же он простится с жизнью бренной,
то мумией предстанет драгоценной,
в узорчатом ларце покинув свет.

Он будет мёртв, но это понарошку.
…Душа его сойдёт к богине-кошке –
прекрасной и загадочной Бастет!



ДОЛИНА ЦАРЕЙ

Сеется ветром песчаный шёпот,
слышится скал неземное эхо:
древние тени слетелись скопом
в горном ущелье – фиванской вехой.

К ним не добраться и не доехать;
прежних грабителей рвутся тропы,
шепчут гробницы пустой прорехой,
шорохом тщетным зашит мешок их.

Только владетели трёх династий –
призраки прежней безмерной власти
помнят о роскоши царских склепов!

…Только жрецы в потайном бесшумье
снова схоронят десятки мумий
в жалкой скале, в темноте вертепа.



ПРОЩАНИЕ

Когда мы извлекли останки фараонов
из каменной скалы, пещеры-тайника,
те мумии богов, что в тёмные века
припрятали жрецы, ещё во время оно,

Послышались вокруг надгробный вой и стоны:
арабы шли в ночи, текла огней река,
и пели жёны их и плакали, пока
носилки эти шли суровою колонной.

Они рыдали так, как будто их родные
покинули вот-вот селения земные,
и Ночь одела их во тьму – печальный врач.

Так двигались цари, повиты пеленами…
И странная толпа, стеная, шла за нами,
и реял над Рекой тысячелетний плач.



ПОХВАЛА ПИСЦАМ

Пророки и писцы не знали пирамид,
не делали гробов из бронзы или меди;
Детей не обрели… Их вечное наследье –
священное письмо, что Знание хранит.

Строений и гробниц рассыпался гранит,
о возгласах жрецов лишь только ветер бредит.
Но память их жива в записанной беседе,
что сложена давно, в неведомые дни!

Жрецами для писцов – преданье становилось…
Их славная семья – палетка и папирус,
а лучшее дитя – перо из тростника!

Разрушены дворцы: колонны, стены, двери…
…Но вещие слова о жизни и о вере
нетленные, звучат, летя через века.



СНЫ

О, царственная гарь таинственной страны –
как будто в алтарях – дыханье фимиама!
И дышат в тишине магическим бальзамом
закутанные в ночь египетские сны…

В узорные гробы цари заключены,
ловушками полны закопанные храмы,
где шествуют у стен, торжественно и прямо,
процессии богов и царские чины.

…Но краше всех гробниц – изваянная тонко,
в невидимой воде плывущая девчонка
с коробочкой мастик в протянутых руках.

Мечта прелестных дев – резьба слоновой кости,
косметика, совсем не тяжкая для горсти,
что, словно светлый сон, – изящна и легка.



ДАРЫ БОГОВ

Горячей печью пахнет пресный хлеб,
и чувствуется соль в сушёной рыбе,
говядина румянится в золе,
блестят арбузы, финики и фиги,

и здесь же – лук, и перец, и чеснок,
и курицы, и утки – снедью птичьей,
с медовою начинкою пирог,
и пряная, в жиру, горчинка дичи,

бутыли заповедного вина
с печатями и датами разлива;
кладовая корчагами полна,
а в них таится тьма хмельного пива…

Осирис, сделай так, чтобы всегда
была со мною вся эта еда!



ПРЕКРАСНАЯ

Как сверкающий Сириус в небе в Начале года,
эта дева желаннее всех для меня! Так сияет кожа,
лучезарны глаза, а реченья струятся мёдом,
добродетель её – среди всех восхищенье множит.

Горделивая шея у ней над сверкающей грудью,
благовонные кудри мерцают живым лазуритом,
очертание рук лучезарней, чем злато будет,
словно венчики лотоса, длани её раскрыты.

Величава походка, а бёдра – как будто спорят
меж собой на пути – кто прекраснее всех на свете.
Восхищается взор мой, когда, преклоненью вторя,
величаво кивнёт она, взор мой случайно встретив.

Только из дому выйдет – и все, кто моложе ста лет,
провожают очами, привет ей послав устами!



ПОУЧЕНИЕ ПТАХОТЕПА

К брату или другу входишь в дом –
помни при малейшем приближенье:
как бы ты ни дорог был, при том,
обходи с опаской здешних женщин.

Кто поймёт, шарахаясь во тьме,
что у этих женщин на уме?

Близость их губительна для нас –
сколько тысяч сгинуло в их лоне!..
Их тела прохладны, как фаянс,
а затронешь – огненный сардоникс.

Им неведом нравственный закон,
нагло, как хотят, друзьями вертят.
…Обладанье ими – краткий сон,
а познанье их – подобно смерти!



СОВЕТЫ ПИСЦА НАХТ-СОБЕКА

Когда войдёшь к возлюбленной-Сестре,
пошли ей песни сладкие и взгляды,
и пусть пьянящий ветер во дворе
колеблет у стены цветов гирлянды.

Подай ей драгоценного вина
и, сколько хочет, выпьет пусть она.

И дом преобразится в этот миг,
начнутся песни, музыка и танцы;
когда ты в сердце хитрое проник,
сама захочет, чтобы смог остаться.

И ты вознаградишь её в ночи,
и сладко промурчит Сестра-девица:
?О, вновь меня в объятья заключи!?
…И всё это назавтра повторится.



У ДОМА ВОЗЛЮБЛЕННОЙ

Загородный дом Сестры моей –
с вечера к садам нисходит холод…
Распахнули створы у дверей,
изнутри откинули щеколду;

только вот любимая бранится,
что же – перед ней склоняюсь ниц я.

Зажигая жаркую свещу,
вновь меня отчитывает дева,
снова, как мальчишка, трепещу
принимая злые волны гнева.

Ах, меня в привратники возьми!
Злил бы я тебя: нарочно, вечно –
лишь бы только слышать за дверьми
гневный голос твой и эти речи…



МОЛИТВА ДЕВУШКИ

До милой двери – только шесть локтей…
А дом внутри был радостным и пёстрым:
стоял он возле матери своей,
и рядом льнули братики и сёстры.

Но матушке пошлю один упрёк,
(о, добрая Хатор, открой ей очи!),
ведь я пришла, а той и невдомёк
что я люблю его нежнее прочих.

Случайный взор он бросил мне сквозь смех –
душа ликует, жажду в сердце будит!
…Смогла бы целоваться я при всех
с тем мальчиком – и пусть блазнятся люди!

О, если бы, Хатор, помочь могла ты
мне – шесть ночей подряд! – взирать на Брата…



МУТР-ДИ, ЖРИЦА ХАТОР

О сладостная, сладкая любовью! –
взывает зачарованная жрица.
О сладостная, сладкая любовью! –
в устах Царя молитва повторится.

О сладостная, сладкая любовью! –
от женщин и мужчин звенит цевницей,
и молится к Хатор в напевном зове
Царя меньшая дочь, отроковица.

Темнее ночи, тон причёски чёрен,
а отблески зубов ровнее зёрен, –
она стройней ножа из кремня будет!

И фиников и винограда слаще
её уста, и золотом блестящим
упруги и остры девичьи груди!



ИЗ ?СЛАДОСТНЫХ ПЕСЕН?

Цветок портулака в венок вплетаю…
И как два меха – легко сравнять их! –
так наши сердца наравне витают,
и я всем сердцем – в твоих объятьях.

Моё желанье – очам лекарство:
тебя созерцая, они лучатся.
К тебе прижалась – бери и царствуй!
О муж мой, сердцу ты стал печатью!

Прекрасный час! О, пускай умножен
пребудет он и продлится вечность!
С тех пор как с тобою легла на ложе,
ты сердцу с небом устроил встречу.

И, в счастье будь оно в иль в печали,
со мной оставайся, не разлучаясь!



СОЛНЕЧНЫЙ ДВОР

Пугает храма тёмный небосклон –
покинем же владенья Нут и Геба!
Вот – каменные лотосы колонн
развёрнуты в сияющее небо;

не храмовую тьму, не гулкий склеп –
просторный двор возвёл Аменхотеп!

С улыбкою на пламенном челе
оставил Ра подземную пещеру;
и чудится иной удел земле,
и отблески иной, нездешней веры.

И кажется, что кедр его дверей,
и весь его тысячелетний опыт
скрывают лишь огни монастырей
и тихая беседа старых коптов….



ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

Вроде подходит время – прощаться надо…
Каменные колоссы во тьме немеют,
стынут гробницы и храмовые громады,
созданные от Нармера до Птолемеев.

Выгнулись на коронах златые змеи:
царские амулеты – святые гады…
Но я в иные двери войти посмею,
и у других очагов отыщу отраду!

Горести и насмешки простых египтян,
собранные в осколках, в подземной крипте,
в беглых стихах и письмах звучат живее.

…Выйдя из дымной зыби тысячелетий,
тяжко дыша, возвращаюсь в родные клети
с призрачною корзиной своих трофеев!