Из цикла геометрия и искусство

Александру Горобцову


1

Старая осень - пора торжественного очищения,
когда окружающее нас пространство
становится
прозрачным -
исчезают краски, исчезает материя.
Геометрия Лобачевского - вот что остаётся!

Эти стеклянные нити сложных поверхностей, разбегающиеся
параболоиды, разомкнутые сферы, графитный скелет
мироздания -
и ни одной прямой...


Везде чёрные стволы,
толстые переплетения белёсых ветвей -
тяжёлые и воздушные штрихи Пикассо!
Странно,
но отсюда, с балкона, ветви не кажутся голыми.


Множества. Структуры. Пространства.
Древесная топология!


Этот диаметрально иной мир властно притягивает меня своей
общностью с вечной картиной Вселенной. Вопрос, на котором
я помешался, из-за чего все надо мной подтрунивают,
вопрос геометрической структуры мира - здесь
предо мной,
во всём своём разрешении.


Это смешно,
но я чувствую себя в центре,
в полюсе действия решительных сил,
в медленном вращении живых масс.
Я чувствую движение Вселенной,
оно происходит - во мне.


Старая осень -
время прослушивания всего, что живёт извне.
Время открытия смысла неорганической мессы,
этого пенья
огромных скалистых кубов,
маленьким осколком которых
является
З е м л я
со всеми её блеклыми реками,
ленивыми камышами по берегам озёр,
тайфунами в океанах и облаках,
слепящими бездонными пустынями,
влажным кошмаром сельвы,
стальной мерзлотой Якутска.


Миллиарды миллиардов
мошек,
кузнечиков,
птичек и птиц,
крыс и кошек,
собак и оленей,
кенгуру и акул,
яков,
леопардов,
коров ...
Скопище скачущих жизней!

И над всем этим, где-то там, в облаках пирамиды, -
социальная структура устройства, именуемого
Ч е л о в е ч е с т в о м,
главным пультом империи
роботов.


Ничего себе!!
Чем не микромир?


В этаком крошечном множестве летящей планетки -
3000
других и огромных,
один
огромней
другого,

г и г а н т с к а я к и с т ь к а м е н н о г о
в и н о г р а д а !


И здесь, осенью,
это
особенно чувствуется.



2

С некоторых пор я увлечён математикой.
О, не волнуйтесь!
Я - совершенный здесь дилетант и конкурировать и поучать
не собираюсь.

Но я почувствовал главное,
я ощутил вкус
этого бестелесного манго,

как ощущают вкус ф и з и к и ,
увидев однажды четырёхмерный мир рядом, ярко сверкающий
в каждой росистой травинке; катящей по своему зелёному
гибкому своду
каплю
за каплей -
один блестящий шар из другого,
точно такого же;

или вкус н е л и н е й н ы х к о л е б а н и й ,
когда безумная вязкая жидкость
мечется в стеклянном сосуде,
вспухая живым блестящим животом и застывая, как женщина
в родах,
как будто и не было сил притяжения;

или ещё
вкус а н г л и й с к о г о я з ы к а ,
когда после всех этих " the" ,
застревающих вязко в зубах,
и носоглоточных "n", непроглатываемых, как кусок пастилы,
вы вдруг увидели стройное тело закона созвучий иных,
вы ощутили всю прелесть движенья по волнам Ла-Манша.

Да,
много лет назад (наверное, 15)
я (как и вы)
широко улыбался,
когда слышал от своего друга, что математика и поэзия так
схожи,
и перепутать их - проще простого.
Для тогдашних моих ушей это звучало
вычурной чушью!

И я не знал ещё геометрии Пастернака
и засыпал на хоралах Гаусса и Фурье.

Но вот с некоторых пор
я обрёл зрение и слух и чувствую гимны Вселенной!


Формулы, формулы, формулы!
Логика, логия, логос...
дифференциальная топология -
какое широкое
слово!
Посмотрим - на дерево...
Оно именуется - "древо"!
Кора - шершава и серая. Но ветви - все в белом!!
Хрустальная топография, законы всемирного инея.
Умрите! И здесь - м а т е м т и к а !
А слово - бессильно, как глина.


Наверное, гений - Глинка.
Но в "Игоре" Бородина
р у с с к а я - г о р ь к а я ! - Нике
формулой
возрождена!


Мир - весь из узлов топологии,
из чудных бутылок Клейна,
из замкнутых линий жизни (каждая - в строгом квадрате
супрематизма
Малевича!),
из шуточек "Алисы" Кэрролла
и шерстяной структуры моего кота!



А ночью - очнёшься от похоти -
вопит труба Лобачевского,
на миллионы парсеков
звёздная
Ж и з н и гортань.





3. Упрёки Геометра


О, молчащая Фанфара! О, Жрица, совершенная телом
своим, как пантера Египта, чувствительная, как приборы
обсерватории.

Ты - отвечающая только глазами, - ты
любишь молодого кентавра, живущего на краю
африканских гор.

Игривый, появляется он один раз в семь дней
и говорит весело и туманно языком птиц и цветов,
и ещё –
языком вулкана.

Трели в зарослях, тропический аромат под
ногами и даже вверху, жар бегущего в панике воздуха –
вот речи его для тебя.

И тогда ты краснеешь; лицо меняется, как
поверхность лагуны, и взгляд неотрывно твердит,
что ростом он выше двух метров, длинноног и
совершенно беспечен, как морской конёк. "Он - бог
каждой женщины!", - это кричит тебе нюх твой.
Именно это ужасно. Ревность, как перец, горит
в твоём горле.


Что могу сказать тебе я? Геометр! Больше, чем Бог!
Евклид разуменья. Чем рискну исправить небесную
несправедливость? И где те весы, на которых ты взвесишь
мою абсолютную Правду, узнаешь моё неизменное Время?
Здесь Гюйгенс бессилен...

Это немыслимо! Геометры - существа
совершенно иные; по устройству души - антиподы
вам, молящимся жрицам. Великая логика - вот
настоящий язык для двоих. Доказательство - радость
и пир потрясённого чувства! Ясность трёхмерности -
это ли не величайший подарок в Любви?!


В строгом храме моём, где нет лжи изваяний
ленивых богов, где вместо невежества духа -
Кардано и Гаусс с плафона взирают серьёзно, я
мог бы построить из Длины, Ширины и Отвесности
прекрасный зверинец тяжёлых гранёных объёмов
и стаи летающих сфер расселить. Всё пело бы
хором, всё рычало и выло, свистело и тренькало,
всё восхваляло б законы любви Геометра,
ясной, как самое раннее утро в степи; как
векторное движение воздуха из начала отсчёта
нового дня, из сверкающей точки Декарта,
где солнце свой пульт дирижёра
вручило - тебе!


У меня бы хватило отваги (клянусь!)
вместить в этот правильный мир ВСЁ, что
не зная веленья Закона, живёт произвольно на
Земле, в Океане и в Небе. И даже - твоего
золотого кентавра с его ортами: e1 , e2 и e3
на хвосте –
пусть скачет, как хочет.


Но ты - Жрица, - ты не ведаешь
я с н о с т и. И мой Храм для тебя -
ЭРЕБ!!