rефлексия спонтанных поступков
I
Удержать тебя у самой двери
так хочется.
Хочется.
За рукав или за руку,
признанием в любви –
чем угодно:
поцелуем,
пощечиной.
Пожалей,
ты же знаешь, как больно в груди –
невозможно, невыносимо.
и не смей уходить –
помолчи.
Помолчи.
Я еще не нашла в себе силы.
Твой голос сорвался,
метнулся ввысь.
невозможно слушать.
Заткнись!
Заткнись.
Невозможно больно,
и мне дышать невозможно,
не желаю свободы,
подлой и ложной.
Уходи завтра,
ведь еще не поздно,
еще только девять,
еще есть время.
Но успеть на трамвай
здесь, поверь, невозможно.
И мне дышать невозможно –
задохнусь, без сомнений.
Старые фильмы,
пыльный винил,
пепел, открытки,
раздавленный кафель.
Мягкий вельвет…
Не уходи.
Может быть, завтра?
Может быть, завтра…
Ветер с балкона,
минута как час.
Только прошу:
не сейчас.
Не-сей-час .
Ненавижу Весну,
потому что ревную,
потому что Ей можно
и ты ее любишь,
и ты сам ей звонишь,
назначаешь свидания.
А я задыхаюсь,
ревную,
прощаю.
II
Сказано все.
И хочется действий.
Но позволены только слова.
Стихи стали хуже,
строчки сложнее –
Исправлены тормоза.
Казалось бы глупость -
скрывать чувства!
Так делают все:
и ты, и я.
Дурацкие правила:
Измерять по минутам,
Завтракать в восемь,
Обедать в два,
Возвращаться вечером,
желательно в десять,
Расстилать постель,
Иногда пить чай.
Почему мне не нравится,
никто не ответил,
Почему ты не рядом –
Никто не сказал.
И еще интересно
(наверное, временно):
возможно,
ты просто устал
Любить песни,
Ненавидеть Арбенину,
Приглашать вечером,
Провожать по утрам.
И, может быть, завтра
мы все изменим:
возьмем билеты,
сорвемся,
уедим,
отменим границы
суток на трое
(я думаю, хватит
для нас с тобою),
соберем вещи,
аспирин и не только,
заветных три грамма любви,
в карманы денег –
и лучше, побольше,
и спрятать подальше
вещие сны.
Я буду рада,
и, может, после,
спокойно стану
смотреть в глаза,
не мучить тебя,
не задавать вопросов,
завтракать в восемь,
обедать в два.
III
Я не люблю белокурых богинь
за то, что им поклонялся ты.
Нет ничего страшнее любви,
которая требует: отпусти!
Нет ничего горячее тепла,
которое греет в последний раз,
как нет жарче взгляда,
чем тот, что я
чувствую не поднимая глаз.
Измятая скатерть как мятая простынь
без лишних вопросов расстелена на пол.
Цветаевским жестом в дым папиросы
укутать бы запах твой
В надежде спрятаться.
Удержать тебя у самой двери
так хочется.
Хочется.
За рукав или за руку,
признанием в любви –
чем угодно:
поцелуем,
пощечиной.
Пожалей,
ты же знаешь, как больно в груди –
невозможно, невыносимо.
и не смей уходить –
помолчи.
Помолчи.
Я еще не нашла в себе силы.
Твой голос сорвался,
метнулся ввысь.
невозможно слушать.
Заткнись!
Заткнись.
Невозможно больно,
и мне дышать невозможно,
не желаю свободы,
подлой и ложной.
Уходи завтра,
ведь еще не поздно,
еще только девять,
еще есть время.
Но успеть на трамвай
здесь, поверь, невозможно.
И мне дышать невозможно –
задохнусь, без сомнений.
Старые фильмы,
пыльный винил,
пепел, открытки,
раздавленный кафель.
Мягкий вельвет…
Не уходи.
Может быть, завтра?
Может быть, завтра…
Ветер с балкона,
минута как час.
Только прошу:
не сейчас.
Не-сей-час .
Ненавижу Весну,
потому что ревную,
потому что Ей можно
и ты ее любишь,
и ты сам ей звонишь,
назначаешь свидания.
А я задыхаюсь,
ревную,
прощаю.
II
Сказано все.
И хочется действий.
Но позволены только слова.
Стихи стали хуже,
строчки сложнее –
Исправлены тормоза.
Казалось бы глупость -
скрывать чувства!
Так делают все:
и ты, и я.
Дурацкие правила:
Измерять по минутам,
Завтракать в восемь,
Обедать в два,
Возвращаться вечером,
желательно в десять,
Расстилать постель,
Иногда пить чай.
Почему мне не нравится,
никто не ответил,
Почему ты не рядом –
Никто не сказал.
И еще интересно
(наверное, временно):
возможно,
ты просто устал
Любить песни,
Ненавидеть Арбенину,
Приглашать вечером,
Провожать по утрам.
И, может быть, завтра
мы все изменим:
возьмем билеты,
сорвемся,
уедим,
отменим границы
суток на трое
(я думаю, хватит
для нас с тобою),
соберем вещи,
аспирин и не только,
заветных три грамма любви,
в карманы денег –
и лучше, побольше,
и спрятать подальше
вещие сны.
Я буду рада,
и, может, после,
спокойно стану
смотреть в глаза,
не мучить тебя,
не задавать вопросов,
завтракать в восемь,
обедать в два.
III
Я не люблю белокурых богинь
за то, что им поклонялся ты.
Нет ничего страшнее любви,
которая требует: отпусти!
Нет ничего горячее тепла,
которое греет в последний раз,
как нет жарче взгляда,
чем тот, что я
чувствую не поднимая глаз.
Измятая скатерть как мятая простынь
без лишних вопросов расстелена на пол.
Цветаевским жестом в дым папиросы
укутать бы запах твой
В надежде спрятаться.
Метки: