Жизняночка

ЖИЗНЯНОЧКА

* * *
Твоего письма — в пустыне дождя —
о любви и верности ожидал, вечерами исписывая листы,
как умирают, не приходя
никуда с корзинкой, на небе аисты.

* * *
В кинотеатре фильм — дурацкая ?Годзилла? —
и я ушёл с него: утешит разве? Ай,
как было глупо всё — она ведь не любила,
и вот, пожалуйста: ?Забудь меня. Прощай!?

Иду к Балтийскому вокзалу потихоньку
и бормочу под нос: — За всё благодарю:
за этот город, за любовь, за комнатёнку,
за то, что боль пройдёт — исчезнет к сентябрю.

Синее купола на Троицком проспекте
сегодня небо у меня над головой.
Я говорю на том, на божьем, диалекте,
который музыка:
— Спасибо, что живой!

* * *
Ночь построит парами облака —
закольцует старый сюжет. И вот…
вот она, бедовая, у ларька:
— Хочешь кофе?
— Хочешь! А знаешь, как
эликсир готовится от забот?
Рукавичкой узкой махнёт: — Пока!..

Да ведь как же — снегом накрыло мир,
а на ней фисташковый пуховик.
И смешное счастье — сказал Шекспир —
только миг прозрения. Только миг.

Так пойдём же мимо метро туда,
где поёт, мерцая, небесный хор,
где любовь не кончится никогда
и везёт на Мойку ночной мотор.

* * *
Вся дрожит, как словно бы замёрзла.
Золотой браслет роняет: — Чья ты?
Ты троянка?.. Брошенные вёсла,
под ногами крепкие канаты.

Нежный свет в глазах и близко губы,
и рука скользит всё ниже, ниже….
— Кто же ты? Печальной ты Гекубы
вестница, я знаю. Говори же!..

— Не надейся, не скажу. Надежды
привели напрасно к нам Елену…
Дышит часто, скинула одежды,
как морскую стряхивают пену.

* * *
Что же сидишь, бесценная,
щуря глаза так сладко?
Кротость — твоя вселенная,
нежность — твоя загадка.

Хочешь, луну на блюдечке
или звезду в тарелке?
Я тебя спрячу в муфточке
из настоящей белки.

Стану поить рассветами,
озеро дам в подарок,
ящичек мой с секретами,
книжечка без помарок.

Лет мне, возможно, тысячи
здесь не сыскать другую!
Фидий тебя ли высечет
мраморную, нагую?

Так я всю жизнь батистово,
как адвокат сестерций,
кинусь любить неистово —
до замиранья сердца.

* * *
Если что-то нравится в мире нашем,
то, конечно, это… луна и звёзды!
Поднимаешь голову — мир украшен,
как струна звенит молчаливый воздух,
бесконечный, тонкий, как шёлк, певучий,
с ароматом нежным — сухим шалфеем.
Это счастье, может быть, только случай —
Минотавр убитый легко Тезеем.
Бычьей кровью — звёздами небо брызжет!
Ах, Елена, в этот весенний вечер —
пусть твоё дыхание близко — ближе
подойди, поцелуй, обними покрепче!

* * *
Ах, жизни крохотная скляночка
разбита на осколков тысячи!
Меня, волшебница, Жизняночка,
целуй! Целуй — душа не выскочит!

Я с нею, словно на Успение
к святому божьему причастию,
к тебе, и будет наводнение,
но не смертельное, по счастию.

Оно от чувств несвоевременных,
от всей нахлынувшей сумятицы…
О, жизнь!.. Она из непроверенных
от воскресенья и до пятницы!

* * *
Заплутаю по тёмным души оврагам,
словно я пациент на кушетке Фрейда.
Ты идёшь к телефону спокойным шагом,
говоришь — твой голос звучит, как флейта.
Нежно в трубку запела, не то сказала.
Я невольно слушаю, потрясённый:
ты стоишь прекрасная, как Валгалла.
О, какие небесные обертоны!
Как пугают они ледяной купелью!
Улыбнёшься: — О чём ты, Серёжа?.. — Флейта,
мне сопрано твоё оправдает землю!..
— Землю только? Мой милый, а голос чей-то?..

* * *
Ты девически целомудренна,
не накрашена и скромна —
непослушная прядка убрана.
Так не надо тебе, не на…

говорить, что меня не любишь ты
потому, что уже нельзя,
потому, что на сердце вышиты
роковые твои князья.

У стены монастырской яблоко
кисло-сладкое подари
мне на… Ах, как седое облако
нежно гасит пожар зари!

* * *
На улице дождь. На будильнике пять —
утра или ночи? Не спится и вряд ли
научишься ровно, спокойно дышать.
По стёклам ползут осторожные капли,

сливаются в струйки, почти в ручейки.
Волнуешься, свет зажигаешь, вставая.
Надеешься слышать, всему вопреки,
хотя бы на улице дребезг трамвая!

Лишь тьма без просвета в холодном окне.
Подумаешь: ?Кто же я в жизни, с которой
никак не расстаться?? И здесь в тишине
закрыть эту тьму собираешься шторой.

Четыре строфы о любви, о дожде
ты пишешь, и лампа, листы освещая,
напомнить готова, что всё же везде,
повсюду смертельная жизнь дорогая.

* * *
Белым зерном накормит февраль город моих надежд,
каменных львов, медных коней, уток возле моста,
и облачится Нева в стекло своих ледяных одежд —
станет сильней золотой магнит кораблика и креста.

Быстро согрею в карманах я пальцы озябших рук.
Автобус, фыркая, захрапит, как бешеный дромадер,
и пьяный ветер, офонарев, сделает сальто вдруг,
срывая афишу: ?Любовь живёт три года. Ф. Бегбедер?.

Мост переедем АнИчков, ?Эй, — скажет кондуктор мне, —
оплачивай! Нечего тут сидеть, даром смотреть в окно!?
Сойду, и во двор поверну, и вот надписи на стене:
?Вера плюс Маша?, ?Nirvana?, ?Тролль, не попадайся!? Но

?Я люблю тебя потому, что болит? Или это болит…?,
?Эльфийка?… Да-да, конечно, именно здесь
девочка Дина, динь-динь, дон-дон, маленькая Лилит…
Воспоминанья, туман и бензин — счастья и боли смесь!

* * *
Как плач, падучая звезда
над миром дольним пролетает.
Судьбы своей никто не знает,
идут к вокзалам поезда.

А снег ложится там и тут
на станций скучные перроны,
где на перилах спят вороны,
и люди новой жизни ждут.

Она внезапна, как потоп,
и сердце часто-часто бьётся.
Подходит женщина, смеётся,
и мальчик в валенках топ-топ…

* * *
Она: — Смотри, какой балдёж!
А я сказал: — Да ты простудишься!
И через лужи мчался дождь,
Расстанная бежала улица.

А мы до ниточки почти —
сквозь платье всю фигурку ладную…
— Не надо, миленький, пусти!
Пойдём, я знаю здесь парадную.

Но так туда и не пошли,
стояли, скинув обувь тесную.
О да, две нежности земли,
два кандидата на небесную.

Ещё не знали мы: летит
за годом год и снег нетающий.
Что ж летний дождь в окно стучит?
Опять судьбу пересекающий?

* * *
Тут озвереешь хошь не хошь:
когда в иных мирах живёшь,
то можно просто спятить.
Так астронавты, кстати,
летают в небо, где звезда.
Я на другой планете, да,
ты знаешь, обитаю
и по утрам читаю
тебя, как папскую буллу.
Что значит: я твою люблю
сомнительную нежность,
и хрупкость, и беспечность.
И если только буду жив,
куплю модем четыре джи,
и скайп как раз настрою.
Поговори со мною!
Ведь если счастье где-то есть,
то к ноутбуку можно сесть
за стол немного боком
и стать обычным
Богом…

* * *
Шёл по жизни, как по лесенке,
распевал смешные песенки,
и влюблялся в нежных девушек —
в ту, красивую, и в ту.

И ходили слухи разные —
прямо скажем, безобразные —
что одну зарезал ножичком,
а другую задушил.

А на самом деле, хромую,
он любил одну бездомную,
и катал её в колясочке,
и Шушарой называл.

Голубые горы двигались,
прямо с неба звёзды сыпались
потому, что были счастливы
эти двое. А вокруг

люди жили глуповатые
и, в любовь не веря, прятали
завидущие, недобрые,
нехорошие глаза.

* * *
На берегу реки по имени жизнь,
на берегу реки по имени страсть
камушек плоский с размаху кинь,
чтобы он мог десять раз упасть.
То-то круги разойдутся вслед,
тихо растают, как ложь и боль.
Но через тысячу тысяч лет
вспомнишь по-прежнему эту соль
кожи упругой — как ты на ней
все пересчитывал волоски:
губы скользили плотней, нежней
вдоль по атласу родной руки.
Как же волшебно, спадая, прядь —
нет, не забудешь! — вилась тогда.
Что обещала!.. Ах, боже, взять
это не может с собой вода
в русле реки по имени жизнь,
в русле реки по имени страсть…