Метаморфозы
Для П.К.
№ 1
Серыми утра клочьями,
Синими моря милями,
Почвой стали и почтой мы,
Трезвучием вроде ми ля ми.
Аккордом вроде квартсекста и
Пасьянсом вроде косынки,
Лицами из коллекции
Сигналитических снимков.
Сословием и пословицей.
Секундой для секунданта.
Падением, невесомостью,
Командой лететь обратно,
Чтобы пропасть в неизвестности.
Мантрой ?Save Our Souls?,
Бессонной небесной бестией
Отсутствием ставивших голос,
Запомнивших нас как отче наш
Не смотря узнаваемых милыми.
Серыми утром клочьями,
Синими морем милями...
№ 2
Слив в умывальнике превращается в барабан револьвера.
Сон - в отсутствие тела, тела рядом или предела.
Человек в маслину в чьей-то чужой солянке,
Время в различные лабораторные склянки.
Воздушный корабль, плывущий по взбитым сливкам,
В истребителя на мундире очередную нашивку.
Возвращение в утренний город становится поцелуем вампира,
Мир превращается в мало целого мира.
В струны, страницы – когда-то любимые пальцы,
Изведенные ночи – в названия станций и операций.
Часы проведенные – в кушанья предвкушенье,
Жизнь остается в себя из себя превращеньем.
№ 3
И от тебя остался
чай на утренней кухне,
Конкурс дурацких рисунков
и укротителей крыс,
Сто отпечатков пальцев,
депрессия в новолунье,
Безумие в полнолунье
и самоуверенный чиз
Со стены, возвещающей редкость
прогулок по телу свободы,
Не той, которая янки,
а той, что почти что ты.
Простуды, кино и madness,
какие-то люди ходят,
И в ванне из валерьянки
не спрятаться от пустоты
Серый остывший воздух
липнет, как будто так надо,
Чтоб от тебя остался
ходячий макет любви,
Вечный комфортный отдых
в нежных объятиях стада,
Блестящая глянцем калька,
зазубренный алфавит.
№4
Warning! sharp blade!
Жуткая штука -
Взгляд в меня брошенный.
Неповторим этот бред
По числу окурков
На единицу площади.
На рыночной площади
Жгут, как будто
Других дураков нет.
Убийца ты, нож - один
Взгляд. Жгут - и жутко
Warning! sharp blade!
№ 5
Захлебнулась пеной из бешеной пасти псина,
Подавилась коркой зеленого апельсина.
А глаза, даром, что пропиты раньше,
Боятся больше уже фальцета, чем даже фальши.
Мореплаватель помер. По мертвому морю
Руками с ремнем приведенные в мой Рим
Пробудились сразу, как не было бы патронов
По одному на любого из умалишенных.
Теперь все желанное напоминает смайлик
Тем как радуется, что далеко. Не так ли
Были звуки последними из опилок
В голове и лезвие, дернувшись, приостыло.
И всего остается, что ждать неожиданной встречи
С убивающими, твердо уверенными, что лечат
№ 6
Ускоренным фильмом Скорсезе,
И устраненной был Троей,
Пришедшим в упадок местом,
Ушедшим в себя изгоем.
За окнами падали лица
В лужи, которым мало,
Что город не изменился,
Виляя своим вокзалом.
Глаза упирались в пробки,
Время кромсало подушки,
Глобус лизал гоблин,
Океан становился глубже.
Спокойной ночи в качелях
И доброго утра в канаве!
Заметает, что делать, земеля,
Заносит, что делать, ай лав ю.
Забудет – не значит отпомнит,
Который стал черным квадратом,
Отстроившейся Троей,
Духом бумажно крылатым,
Намыленною веревкой
И календарным железом,
Тканью, из коей соткан,
Замедленным фильмом Скорсезе.
№ 7
Начиналось и продолжалось утро. Протекала весна в открытые форточки. Теплое небо было безумно, отдавая себя синими милями, серыми клочьями. Единственное, что еще спасает чай, и утро, и кухню – это ты, пьющий чай на утренней кухне, хоть и укачало тебя за столько лет вокруг солнца, заводной апельсин, смешная мясная кукла. Еле слышно, но не оборвется телефонный провод, которым душили правду. Оставаться со своими плохая примета, псина. Находи себе нового хозяина, ему таскай тапки, его называй мессиром или даже мессией. Если бы быть веслом твоим, если б быть ослом твоим, счастье. Так больно, что даже не слышно, что говорят в прогнозах. Только дети точно знают, что будет поздно, поэтому только утром приходится расставаться, когда и так, а тут еще нате party – из коня вылезают люди, погибла Троя, если б было нас только двое, а нас миллиарды, и против рати комбатантов не воины мы в чистом поле. Остается очнуться в какой-то пропахшей кашей палате, возиться с газетами в тумбочке до обеда, когда придут и скажут: ты стал собою, жизнь превращает всех в себя, даже столь недостойных, выпишем-ка тебя, пьющий чай на утренней кухне, выпишем завтра прямо на небо.
№ 1
Серыми утра клочьями,
Синими моря милями,
Почвой стали и почтой мы,
Трезвучием вроде ми ля ми.
Аккордом вроде квартсекста и
Пасьянсом вроде косынки,
Лицами из коллекции
Сигналитических снимков.
Сословием и пословицей.
Секундой для секунданта.
Падением, невесомостью,
Командой лететь обратно,
Чтобы пропасть в неизвестности.
Мантрой ?Save Our Souls?,
Бессонной небесной бестией
Отсутствием ставивших голос,
Запомнивших нас как отче наш
Не смотря узнаваемых милыми.
Серыми утром клочьями,
Синими морем милями...
№ 2
Слив в умывальнике превращается в барабан револьвера.
Сон - в отсутствие тела, тела рядом или предела.
Человек в маслину в чьей-то чужой солянке,
Время в различные лабораторные склянки.
Воздушный корабль, плывущий по взбитым сливкам,
В истребителя на мундире очередную нашивку.
Возвращение в утренний город становится поцелуем вампира,
Мир превращается в мало целого мира.
В струны, страницы – когда-то любимые пальцы,
Изведенные ночи – в названия станций и операций.
Часы проведенные – в кушанья предвкушенье,
Жизнь остается в себя из себя превращеньем.
№ 3
И от тебя остался
чай на утренней кухне,
Конкурс дурацких рисунков
и укротителей крыс,
Сто отпечатков пальцев,
депрессия в новолунье,
Безумие в полнолунье
и самоуверенный чиз
Со стены, возвещающей редкость
прогулок по телу свободы,
Не той, которая янки,
а той, что почти что ты.
Простуды, кино и madness,
какие-то люди ходят,
И в ванне из валерьянки
не спрятаться от пустоты
Серый остывший воздух
липнет, как будто так надо,
Чтоб от тебя остался
ходячий макет любви,
Вечный комфортный отдых
в нежных объятиях стада,
Блестящая глянцем калька,
зазубренный алфавит.
№4
Warning! sharp blade!
Жуткая штука -
Взгляд в меня брошенный.
Неповторим этот бред
По числу окурков
На единицу площади.
На рыночной площади
Жгут, как будто
Других дураков нет.
Убийца ты, нож - один
Взгляд. Жгут - и жутко
Warning! sharp blade!
№ 5
Захлебнулась пеной из бешеной пасти псина,
Подавилась коркой зеленого апельсина.
А глаза, даром, что пропиты раньше,
Боятся больше уже фальцета, чем даже фальши.
Мореплаватель помер. По мертвому морю
Руками с ремнем приведенные в мой Рим
Пробудились сразу, как не было бы патронов
По одному на любого из умалишенных.
Теперь все желанное напоминает смайлик
Тем как радуется, что далеко. Не так ли
Были звуки последними из опилок
В голове и лезвие, дернувшись, приостыло.
И всего остается, что ждать неожиданной встречи
С убивающими, твердо уверенными, что лечат
№ 6
Ускоренным фильмом Скорсезе,
И устраненной был Троей,
Пришедшим в упадок местом,
Ушедшим в себя изгоем.
За окнами падали лица
В лужи, которым мало,
Что город не изменился,
Виляя своим вокзалом.
Глаза упирались в пробки,
Время кромсало подушки,
Глобус лизал гоблин,
Океан становился глубже.
Спокойной ночи в качелях
И доброго утра в канаве!
Заметает, что делать, земеля,
Заносит, что делать, ай лав ю.
Забудет – не значит отпомнит,
Который стал черным квадратом,
Отстроившейся Троей,
Духом бумажно крылатым,
Намыленною веревкой
И календарным железом,
Тканью, из коей соткан,
Замедленным фильмом Скорсезе.
№ 7
Начиналось и продолжалось утро. Протекала весна в открытые форточки. Теплое небо было безумно, отдавая себя синими милями, серыми клочьями. Единственное, что еще спасает чай, и утро, и кухню – это ты, пьющий чай на утренней кухне, хоть и укачало тебя за столько лет вокруг солнца, заводной апельсин, смешная мясная кукла. Еле слышно, но не оборвется телефонный провод, которым душили правду. Оставаться со своими плохая примета, псина. Находи себе нового хозяина, ему таскай тапки, его называй мессиром или даже мессией. Если бы быть веслом твоим, если б быть ослом твоим, счастье. Так больно, что даже не слышно, что говорят в прогнозах. Только дети точно знают, что будет поздно, поэтому только утром приходится расставаться, когда и так, а тут еще нате party – из коня вылезают люди, погибла Троя, если б было нас только двое, а нас миллиарды, и против рати комбатантов не воины мы в чистом поле. Остается очнуться в какой-то пропахшей кашей палате, возиться с газетами в тумбочке до обеда, когда придут и скажут: ты стал собою, жизнь превращает всех в себя, даже столь недостойных, выпишем-ка тебя, пьющий чай на утренней кухне, выпишем завтра прямо на небо.
Метки:
