Иешуа
Пролог
(Посвящается М. А. Булгакову)
Полубессмысленные фразы
Неидеальных компонент,
Полубезумных парафразы,
И фарисеев паритет.
Наш мир опасен и в беде,
Противоречий массы м;ртвы,
И гекатомбы жертв везде,
Кто не охотник, те и жертвы.
Глава I
Приговорённый Иешуа,
Людьми и небом ко кресту,
Средь боли, крови, крика, шума,
Копьем проколот на лету.
Он мир простил, он был поэт,
И был философ безобидный,
Вся боль его сошла на нет,
Потух Пилата взгляд ехидный.
Умыты руки, смыта кровь,
Но не с душонки обреченной,
Дорожкой лунной льется боль,
В глазах томится потаенно.
И бесконечной добротой,
Жестокий всадник поцелован,
Не побежден свет грубой тьмой,
Но тьмою свет перевербован.
Но боль, она всего лишь боль,
Хоть на словах, хоть пикой в рёбра,
Насыпав щедро в язву соль,
Нельзя смотреть на это дОбро.
И слогом истин прописных,
Приправленных оливок маслом,
Нельзя лечить глухих, немых,
Крестом лечить людей опасно.
Фехтуя лживости хвостом,
Нельзя жонглировать слезами,
Пусть понукающий ослом
Морковку делит меж ослами.
Пусть трижды отречется друг,
Не продержавшись до рассвета,
Спокойно смотрит Солнца круг
На драму нового завета.
Глава II
Невозмутимый Крысобой,
Хозяина приказ свершая,
Хлыста ударом вызвал вой,
В террасы пол Его вбивая.
Но ясен у бродяги голос,
Лишь шрам горит над правым веком.
"Женат?" Спросили. "Нет, я холост,
Являюсь добрым человеком".
" Зачем смущал народ речами,
Грозился храм разрушить новый?
И ночью тёмной под свечами
Явился в город сей бедовый?
Злодеев сколько за тобой?
И кто послал тебя за нами?"
"Я сам, один. И Бог со мной.
Ослицы нет. Хожу ногами."
Повторно взвился бич над ним:
"Шутить надумал с игемоном?
Будь осторожен, божий сын! "
Смеялся тот, кто был законом.
На арамейском языке,
Негромко, глядя мимо мира,
Хитона край держа в руке,
Он говорил, как шепчет лира.
"Не беден я, и не богат,
Я не ищу себе прибытка,
Я знаю, каждый другу брат,
Любви дано нам всем в избытке. "
И удивленный игемон
Задал вопрос тому, иному.
"Ты видишь шрам, убийцы он,
Его оружие слепое.
На клочья рвали нас враги,
Подобно псам голодным в сваре,
Но многим псам разбив мозги,
Мы разметали их в ударе.
И что ты скажешь мне теперь?
Се тоже добрые все люди?"
"Да, игемон, ведь жизнь как дверь,
За нею Бог всех нас возлюбит.
За правду всех вознаградит,
Воздастся всем по их надеждам,
Та воля крепче, чем гранит,
Что видит душу, не одежды."
"Что есть та правда, ты ведь бредишь? "
Смутился, но не подал знака,
"И что теперь ты мне ответишь?"
Судья спросил: "Что есть в том благо?"
"В чём правда, добрый человече?
Та в том, что болью головною
Твой бедный разум искалечен,
Убийцей ходит за тобою.
Ведь так и есть, ты щуришь глаз,
Страдая болью злой и грубой,
Но вот пройдет она сейчас,
Как лук стрелу метнет упруго."
***
Глава III
И в самом деле, спала боль,
Полголовы переизмучив,
И запульсировала кровь,
Рассеялись на челе тучи.
Глубокий вдох, почти в испуге,
Ладонью осенил лицо,
И колокольчик для прислуги,
Уже зовет их на крыльцо.
"Ты врач великий? Отвечай мне!
Или колдун, продавший душу?
Какое это вдохновенье
К тебе пришло, запрет нарушив?
Как посягнул на чтенье мыслей,
Что стало страшно игемону?
Каким же зельем ты упился,
Или же бред то неведомый?"
"Простого проще углядел
Твой голос, жесты, облик хмурый,
Твой верный пёс у ног сидел
И морду свесил вниз понуро.
Твой добрый пёс - хороший друг,
Твоё второе я - то видно,
Его надежней нет вокруг,
Его с руки кормить не стыдно.
Он как свою почуял боль
Твою, и этим угнетался,
И сквозь клыки неслышным воем,
К тебе в сочувствии признался."
"О, да" - признался игемон,
"Ты - врачеватель горькой боли,
Услышал мой неслышный стон,
Да буду я тобой доволен".
И разум просветленный дал
Ответ всему, простой и ясный,
Чтобы безумием признал,
Бродяги речи. И негласно
На острове своём держать,
Того, чьей речью не напиться,
От боли больше не дрожать,
От гемикрании-убийцы.
Летали ласточки под небом,
И прокуратор был доволен,
Кормить его вином и хлебом,
Библиотекарем в неволе.
Глава IV
"Так, что еще ему грозит?
Понятно мне все дело это".
Дрожащий писарь говорит,
"Честь кесаря при всех задета".
"Вся власть греховна, спору нет,
Что не от Бога, то лукаво,
Свободен добрый человек,
Вовек веков, на то есть право".
"Нет воли выше Рима воли,
Преславен кесарь наш пресветлый! "
Воскликнул громко Рима воин,
Срывая голос, прежде блеклый.
"Вся жизнь твоя на волоске,
Ты думай, прежде чем озвучить,
Тиверий-кесарь, лев в броске,
Не может быть сей власти лучше! "
"Не спорю, жизнь моя хрупка,
Но ведь не ты её подвесил
Нить перережет воля та,
Перед которой все ответят."
"Ты зазнаешься, человек,
Гляди, вокруг тебя кинжалы,
Могу я лишь движеньем век,
Твой бред пресечь, такой лукавый. "
"Вся власть порочна над людьми,
Народу грешно это бремя,
Нет власти даже над зверьми,
Рассудит нас с тобою время".
" Да видят боги, я хотел
Тебя спасти от горшей доли,
И властью Рима повелел,
Пойдешь ли ты ко мне в неволю?
Безумен ты, бессвязна речь,
Ты просто согласись со мною,
Не лучше ли под чадом свеч,
Читая книги, быть собою? "
"О, игемон! Неведом путь
Тебе моей прегорькой доли,
Растущей, как терновый куст,
Я подчинен всевышней воле.
Умой же руки, игемон,
Предай себя в другие руки,
Не бойся трусости. Как сон
Я испытаю эти муки.
Не всё то злато, что блестит,
Не в каждой луже есть напиться,
Не всякий раб в цепях гремит,
Не каждый гвоздь в ладонь вонзится.
Не всяк простит удар в лицо,
Приняв щекой удар повторно,
Мир сыт засильем подлецов,
Грехи людей не смыть позорно.
Не прерывай меня, прошу,
Указывая пальцем в небо,
Солдат достал свою пращу-
Пусть стережется Бога гнева.
Как агнец жертвенный иду
Под нож пророка Авраама,
Пусть фарисеев высший суд,
Боится Неба, не тирана.
Пусть говорит Синедрион,
Тебя на казнь мою толкает,
Таков жестокий их закон.
Они не знают, что теряют.
Динарий - цезарю, а храм
Отдайте Богу - не торговцам,
Пристало быть в тюрьме ворам,
А не у Божьего колодца.
Бессмертье к нам стучится в двери,
Пусть не пугает тлен могильный,
И каждому дано по вере,
Явится людям мир предивный.
Нам надо силы изыскать
И научиться всепрощенью,
Любить и душу созерцать,
Как Бог внушил всему творенью.
Нам шанс второй немногим дан,
Вернувшись в мир, тем миром править,
Но шанс получит Вар-равван,
И Лазарь небеса восславит.
Вино и хлеб вкушать дано
Всем, кто стремится к насыщенью,
Но кровь и плоть вкушать грешно
Без таинства пресуществленья.
Не лекарь я, верши свой суд,
Умой скорее чисто руки,
Ты честно выполнил свой труд
Гроза народов, жертва скуки."
Эпилог
Что было дальше - нет следов,
Да и не нужно, кровь за правду,
Немало срублено крестов
На Лысой горке, не в награду.
И мытарь с горькою судьбой,
Себя забыв в тоске бессильной,
Крадёт во благо нож тупой,
Всем людям - меж лопаток, в спину.
Ему неведом высший план,
Как нам неведом день грядущий,
Благих намерений обман
Нам ежедневно губит душу.
Наместник древних городов,
В дорожке лунной со слезами.
И запах розовых плодов
Ему не снится между снами.
Нам надо вспомнить Божий дар,
Воистину, ведь нас учили,
Подставив щеку под удар,
Про поцелуи позабыли.
Вот как-то так, итог - печаль,
Мир обречен, но всё же дышит,
Кликуш полно, и каждый - враль,
И каждый видит то, что видит.
(Посвящается М. А. Булгакову)
Полубессмысленные фразы
Неидеальных компонент,
Полубезумных парафразы,
И фарисеев паритет.
Наш мир опасен и в беде,
Противоречий массы м;ртвы,
И гекатомбы жертв везде,
Кто не охотник, те и жертвы.
Глава I
Приговорённый Иешуа,
Людьми и небом ко кресту,
Средь боли, крови, крика, шума,
Копьем проколот на лету.
Он мир простил, он был поэт,
И был философ безобидный,
Вся боль его сошла на нет,
Потух Пилата взгляд ехидный.
Умыты руки, смыта кровь,
Но не с душонки обреченной,
Дорожкой лунной льется боль,
В глазах томится потаенно.
И бесконечной добротой,
Жестокий всадник поцелован,
Не побежден свет грубой тьмой,
Но тьмою свет перевербован.
Но боль, она всего лишь боль,
Хоть на словах, хоть пикой в рёбра,
Насыпав щедро в язву соль,
Нельзя смотреть на это дОбро.
И слогом истин прописных,
Приправленных оливок маслом,
Нельзя лечить глухих, немых,
Крестом лечить людей опасно.
Фехтуя лживости хвостом,
Нельзя жонглировать слезами,
Пусть понукающий ослом
Морковку делит меж ослами.
Пусть трижды отречется друг,
Не продержавшись до рассвета,
Спокойно смотрит Солнца круг
На драму нового завета.
Глава II
Невозмутимый Крысобой,
Хозяина приказ свершая,
Хлыста ударом вызвал вой,
В террасы пол Его вбивая.
Но ясен у бродяги голос,
Лишь шрам горит над правым веком.
"Женат?" Спросили. "Нет, я холост,
Являюсь добрым человеком".
" Зачем смущал народ речами,
Грозился храм разрушить новый?
И ночью тёмной под свечами
Явился в город сей бедовый?
Злодеев сколько за тобой?
И кто послал тебя за нами?"
"Я сам, один. И Бог со мной.
Ослицы нет. Хожу ногами."
Повторно взвился бич над ним:
"Шутить надумал с игемоном?
Будь осторожен, божий сын! "
Смеялся тот, кто был законом.
На арамейском языке,
Негромко, глядя мимо мира,
Хитона край держа в руке,
Он говорил, как шепчет лира.
"Не беден я, и не богат,
Я не ищу себе прибытка,
Я знаю, каждый другу брат,
Любви дано нам всем в избытке. "
И удивленный игемон
Задал вопрос тому, иному.
"Ты видишь шрам, убийцы он,
Его оружие слепое.
На клочья рвали нас враги,
Подобно псам голодным в сваре,
Но многим псам разбив мозги,
Мы разметали их в ударе.
И что ты скажешь мне теперь?
Се тоже добрые все люди?"
"Да, игемон, ведь жизнь как дверь,
За нею Бог всех нас возлюбит.
За правду всех вознаградит,
Воздастся всем по их надеждам,
Та воля крепче, чем гранит,
Что видит душу, не одежды."
"Что есть та правда, ты ведь бредишь? "
Смутился, но не подал знака,
"И что теперь ты мне ответишь?"
Судья спросил: "Что есть в том благо?"
"В чём правда, добрый человече?
Та в том, что болью головною
Твой бедный разум искалечен,
Убийцей ходит за тобою.
Ведь так и есть, ты щуришь глаз,
Страдая болью злой и грубой,
Но вот пройдет она сейчас,
Как лук стрелу метнет упруго."
***
Глава III
И в самом деле, спала боль,
Полголовы переизмучив,
И запульсировала кровь,
Рассеялись на челе тучи.
Глубокий вдох, почти в испуге,
Ладонью осенил лицо,
И колокольчик для прислуги,
Уже зовет их на крыльцо.
"Ты врач великий? Отвечай мне!
Или колдун, продавший душу?
Какое это вдохновенье
К тебе пришло, запрет нарушив?
Как посягнул на чтенье мыслей,
Что стало страшно игемону?
Каким же зельем ты упился,
Или же бред то неведомый?"
"Простого проще углядел
Твой голос, жесты, облик хмурый,
Твой верный пёс у ног сидел
И морду свесил вниз понуро.
Твой добрый пёс - хороший друг,
Твоё второе я - то видно,
Его надежней нет вокруг,
Его с руки кормить не стыдно.
Он как свою почуял боль
Твою, и этим угнетался,
И сквозь клыки неслышным воем,
К тебе в сочувствии признался."
"О, да" - признался игемон,
"Ты - врачеватель горькой боли,
Услышал мой неслышный стон,
Да буду я тобой доволен".
И разум просветленный дал
Ответ всему, простой и ясный,
Чтобы безумием признал,
Бродяги речи. И негласно
На острове своём держать,
Того, чьей речью не напиться,
От боли больше не дрожать,
От гемикрании-убийцы.
Летали ласточки под небом,
И прокуратор был доволен,
Кормить его вином и хлебом,
Библиотекарем в неволе.
Глава IV
"Так, что еще ему грозит?
Понятно мне все дело это".
Дрожащий писарь говорит,
"Честь кесаря при всех задета".
"Вся власть греховна, спору нет,
Что не от Бога, то лукаво,
Свободен добрый человек,
Вовек веков, на то есть право".
"Нет воли выше Рима воли,
Преславен кесарь наш пресветлый! "
Воскликнул громко Рима воин,
Срывая голос, прежде блеклый.
"Вся жизнь твоя на волоске,
Ты думай, прежде чем озвучить,
Тиверий-кесарь, лев в броске,
Не может быть сей власти лучше! "
"Не спорю, жизнь моя хрупка,
Но ведь не ты её подвесил
Нить перережет воля та,
Перед которой все ответят."
"Ты зазнаешься, человек,
Гляди, вокруг тебя кинжалы,
Могу я лишь движеньем век,
Твой бред пресечь, такой лукавый. "
"Вся власть порочна над людьми,
Народу грешно это бремя,
Нет власти даже над зверьми,
Рассудит нас с тобою время".
" Да видят боги, я хотел
Тебя спасти от горшей доли,
И властью Рима повелел,
Пойдешь ли ты ко мне в неволю?
Безумен ты, бессвязна речь,
Ты просто согласись со мною,
Не лучше ли под чадом свеч,
Читая книги, быть собою? "
"О, игемон! Неведом путь
Тебе моей прегорькой доли,
Растущей, как терновый куст,
Я подчинен всевышней воле.
Умой же руки, игемон,
Предай себя в другие руки,
Не бойся трусости. Как сон
Я испытаю эти муки.
Не всё то злато, что блестит,
Не в каждой луже есть напиться,
Не всякий раб в цепях гремит,
Не каждый гвоздь в ладонь вонзится.
Не всяк простит удар в лицо,
Приняв щекой удар повторно,
Мир сыт засильем подлецов,
Грехи людей не смыть позорно.
Не прерывай меня, прошу,
Указывая пальцем в небо,
Солдат достал свою пращу-
Пусть стережется Бога гнева.
Как агнец жертвенный иду
Под нож пророка Авраама,
Пусть фарисеев высший суд,
Боится Неба, не тирана.
Пусть говорит Синедрион,
Тебя на казнь мою толкает,
Таков жестокий их закон.
Они не знают, что теряют.
Динарий - цезарю, а храм
Отдайте Богу - не торговцам,
Пристало быть в тюрьме ворам,
А не у Божьего колодца.
Бессмертье к нам стучится в двери,
Пусть не пугает тлен могильный,
И каждому дано по вере,
Явится людям мир предивный.
Нам надо силы изыскать
И научиться всепрощенью,
Любить и душу созерцать,
Как Бог внушил всему творенью.
Нам шанс второй немногим дан,
Вернувшись в мир, тем миром править,
Но шанс получит Вар-равван,
И Лазарь небеса восславит.
Вино и хлеб вкушать дано
Всем, кто стремится к насыщенью,
Но кровь и плоть вкушать грешно
Без таинства пресуществленья.
Не лекарь я, верши свой суд,
Умой скорее чисто руки,
Ты честно выполнил свой труд
Гроза народов, жертва скуки."
Эпилог
Что было дальше - нет следов,
Да и не нужно, кровь за правду,
Немало срублено крестов
На Лысой горке, не в награду.
И мытарь с горькою судьбой,
Себя забыв в тоске бессильной,
Крадёт во благо нож тупой,
Всем людям - меж лопаток, в спину.
Ему неведом высший план,
Как нам неведом день грядущий,
Благих намерений обман
Нам ежедневно губит душу.
Наместник древних городов,
В дорожке лунной со слезами.
И запах розовых плодов
Ему не снится между снами.
Нам надо вспомнить Божий дар,
Воистину, ведь нас учили,
Подставив щеку под удар,
Про поцелуи позабыли.
Вот как-то так, итог - печаль,
Мир обречен, но всё же дышит,
Кликуш полно, и каждый - враль,
И каждый видит то, что видит.
Метки: