ЕФИМ. Глава 4
Глава четвёртая
Пришла зима, усыпано всё снегом,
Деревья, словно в сказочном пуху,
Укутало всю зЕмлю белым пледом,
У всех морозы только на слуху.
Приятно под ногой скрипят снежинки,
И сладок воздух, чист до белизны,
С небес спадают дивные пушинки,
Сугробы там и здесь наметены.
Весь лес стоит в молчании одиноком,
Берёзы, ели, сосны и дубы,
Уснули в даровании глубоком,
Деревья снегом все занесены.
Зима сравняла все поля, овраги,
А кустик стал похож на белый шар,
Лишь верх торчит темнеющей коряги,
Зима укрыла пледом и амбар.
Сковала рЕку мощными тисками,
Не видно ни воды, ни берегов,
Кресты зияют только над церквами,
О счастье! Нет ни мух, ни комаров.
Тропинки вдоль домов все аккуратны,
От саней на снегу здесь виден след,
Морозы, ох, в России очень знатны.
Не съехать лишь бы только нам в кювет.
Опять Авдей повёз на прОдаж сало,
По снегу сани тянет добрый конь,
Тогда торговля знатно процветала,
Наш пан деньгами часто грел ладонь.
Ефим с Федотом в домике убогом
Всё лапти, да всё кОшики плетут,
Никто их не обкладывал налогом,
Сейчас не то, придут и отберут.
Глафира всё по дому прибиралась.
С скотиной помогал ей Пантелей,
Зимою всё по-быстрому решалось,
В труде особых не было затей,
Агафья с Пелагеей шили платья,
На пяльце вышивали вечерком,
Пекли с овсянки вкусные оладьи,
Ходили торговали молоком.
На прялке пряли шерсть, вязали пряжу,
Чесали шерсть, кормили кур, гусей,
И кошики носили на продажу,
Бывало, помогал им Пантелей.
Архип с отцом ремонтом занимались,
Готовили телеги и плуги,
За мельницу изрядно волновались,
На шЕстернях, что зубья короткИ,
И в баньку по субботам стали хАживать,
Пропаривая косточки свои,
Дубовым тело веником обхаживать,
Иль лёжа, или сидя на скамье.
Особенно любил парилку конюх,
Он многих к баньке тоже приучил,
Он спец был по парилке всесторонний,
И баню только он всегда топил.
Он знал, когда берёзу брать на веник,
Для аромата можжевельник брал,
Он в бане русской первый был затейник,
И цвет камнЕй горячих тоже знал.
А летом что? Ходили все на речку,
Помылся, вот и чист ты, как зерно,
Зачем топить им летом в баньке печку?
Ну, было так у них заведено.
А Евдокия ?белая? стряпуха,
У пана в доме все дела вела,
И слушала одним лишь только ухом,
И два с полтиной в месяц лишь бралА.
Еду панам хорошую варила,
Топила печи две, блины пекла,
Бельё в корыте часто кипятила,
Носилась, словно резвая стрела.
Всегда зимой в хозяйстве есть работа,
Тем более у пана на глазах,
Наш пан ходил, бывало, на охоту,
Дозволено ему в своих лесах.
Бывало, что в лесу лису подстрелит,
Иль русакА убитым принесёт,
Себе Авдей другой не видя цели,
В своё ведь удовольствие живёт.
Что ж, наш Ефимий - мой герой романа,
Он в мыслях уже с Фросею живёт,
И нЕ было в душе его обмана
Ему лишь время медленно течёт.
Он хочет, чтоб зима скорей промчалась,
Он хочет, чтоб снега скорей сошли,
Душа его любовью волновалась,
И к Фросе ноги вновь его несли.
Родительского спросит дозволения,
Зипун наденет с серого сукна,
Любовное горит в нём ослепление
Влюблён он в нашу Фросю допьяна.
Тулуп, порткИ и валенки наденет,
И войлочную шапку до ушей,
Спешит он к Фросе, на дворе темнеет,
Бежит Ефим к красавице своей.
Бывало так, что и в метель ходил он,
Уж благо недалече, три версты,
Блинов для Фроси милой приносил он,
А было, что простыл до хрипоты.
Он к Фросе в дом стал вхож – ему все рады,
Придёт, тулупчик скинет и сидят,
И нет им упоительней отрады,
Когда они друг с другом говорят.
В полголоса он молвит Фросе что-то,
И держит её зА руку любя,
Краснеют её щёки от чего-то,
И страсти между ними всё кипят.
Смеются, и болтают, и хохочут,
Парит над ними видно Купидон,
Друг дружку всё играючи щекочут,
Но чтят они церковный наш закон.
До поцелуев дело не доходит,
Смущение, неловкость в их глазах,
И Фрося взор свой в сторону отводит,
Любовь парит в их трепетных сердцах.
Проходит час общения влюблённых,
Ефим спешит к себе опять домой,
Словами Фроси он осведомлённый:
?Почаще приходи ты милый мой.
Я жду тебя под вечер и в морозы,
И тата знает мой, что ты придёшь?,
В любви, скажу как есть, нужнЫ не розы,
Вдвоём ты время словно проведёшь.
Тебя, коль любит девушка с душою,
И не за что-то, а просто потому,
Считай, что в рай попал одной ногою,
И в жизни рады будете всему.
Не надо ей ни золото, ни деньги,
Ей лишь бы только милый рядом был.
И чувства их все в радужном оттенке,
У них двоих, надёжный будет тыл.
Легко им будет в трудную минуту,
И в час печали груз перенесут,
Ведь жизнь похлеще будет института,
Любовь ведь, как младенца берегут.
Душа к душе, глаза в глаза – для них всё счастье,
И горе легче так перенести,
Лишь греть её любимые запястья,
И самому от этого цвести.
И Фрося, и Ефим душою нежной,
Всё это ощущали у себя,
И мир любви казался им безбрежный,
Свела их вместе тайная судьба.
Ефим частенько бегал к Фросе в гости,
Бывало, что гуляли вдоль реки,
Смотрели в час вечерний и на звёзды,
Блины пекли, бывало, из муки.
Зимою, наша дева – героиня,
Себе на свадьбу ткАла сарафан,
Для девушки то главная святыня,
Чтоб мужа удивить и всех сельчан.
Зима ведь за работой пролетает,
Здесь утро, день и вечер, вот и всё,
Работа в этом всем нам помогает,
И от тоски вечерней ты спасён.
Ещё одну окружность описала,
Земля – планета в космосе живом,
И с резвостью весна в правА вступала,
Неспешным, но учтивым образцом.
Лучами солнце нежно снег ласкает,
Морозы всё слабее с каждым днём,
И вот уж ярче солнышко блистает,
Одаривая нас своим теплом.
Капель дневная дУшу звоном греет,
И топит тёплый воздух снег в лугах,
И вечером уже не так темнеет,
Сменил костюм свой зайка впопыхах.
В холмах уже виднеются проталины,
Ручей бежит по горочке виЯсь,
Деревья кое-где в лесах повалены,
По веткам белка прыгает дразнясь.
На рЕках лёд трещит басистым громом,
От снега оголяет ветки лес,
Весна в моём дыхании весомом,
Во мне всегда взывала интерес.
Как будто новой жизнью окрылённый,
Я радуюсь неведомо чему,
Водою родниковой напоённый,
Иль перенесший некую чуму.
Во мне тогда, трепещет всё, играет,
И взор весельем ласковым горит,
И Муза с новой силой оживает,
Во мне вновь просыпается пиит.
Писать могу тогда до поздней ночи,
И рифма прёт, как ливень из ведра,
И мысли все мои, как псины гончи,
И смысл, строка, глаголы на ура!
Всё Муза мне диктует вдохновенно,
И косится с прищуром на меня,
Улыбка на лице её бесценна,
А я стихов весь полон и огня.
А что ж мужик? Опять в поля стремится,
Опять ему весенняя страда,
Опять у воза с плУгом суетится,
И в Матушке – России так всегда.
Опять горают, пашут и сажают,
Кобылка снова тянет тяжкий воз,
И вспахана земля благоухает,
И зЕмлю насыщает вновь навоз.
А что в семье Ефима происходит?
Готовится к венчанью паренёк,
К Авдею с просьбой мой Ефим подходит,
Чтоб Фросю привести в свой уголок,
Авдей такому рад был повороту,
Ему ведь руки женские нужнЫ,
Уж мне ль не знать ту барскую породу,
Платил он батракам лишь полцены.
?Жена должна всегда идти в дом мужа?,
Ответил очень важно барин наш,
А Вам, Ефим, там будет не натУжа??
?Поместимся, не много там поклаж?.
?Спроси ты дозволенья у Аксиньи,
И барыня должна быть в курсе дел,
Хоть с нею мы давно уж двуедИны,
Но думаю, что ты уразумел?.
Авдей своей жены как мышь боялся,
Поэтому отправил Фимку к ней,
На треть хозяйством барин управлялся,
А в доме управлял всем тайный змей.
Аксинья дАла Фиме дозволение,
И рада бЫла крови молодой,
У женщин ведь особое мышление,
Ты дУшу только им не беспокой.
Купили Фиме новую рубаху,
ПорткИ и пояс взяли с сундука,
Ну не было в деньгах у них размаху,
Ведь жизнь была не очень-то сладка.
Федот свою обувку дал к венчанью,
Из сыромятной кожи сапоги,
Внутри обшиты были красной тканью,
Но малость, всё же были великИ.
Коней двух запряглИ в свои телеги,
Шаластуны на сбрую нацепив,
Отправились жениться в кои-то веки,
Такой тогда был модный креатив.
Бегут кобылки бодро по деревне,
Звенят по всей округе бубенцы,
К своей спешит Ефимий королевне,
Ведёт Федот кобылку под уздцы.
За свадьбою бегут кругом мальчишки,
Из хат выходят свадьбу посмотреть,
Зевака тут подкручивал усишки,
Ну как тут любопытство одолеть?
ПодвОдою приехали под хату,
Пошли сваты с Ефимом сразу в дом,
Не будет здесь великого трактату,
Ну, выпили по стопочке с теплом.
Потом благословили Фиму с Фросей,
Перекрестили их своей рукой,
Но батька Фроси был ещё тверёзый,
Блеснула только Глаша лишь слезой.
В телеги две свободно уместились,
И в церковь все поехали тотчас,
И лица все их радостью светились,
Венчал их в церкви батюшка Протас.
Обычное церковное строение,
Всего лишь метров десять высоты,
Венчания и все богослужения,
На крыше православные кресты.
Вид церкви был не очень прихотливый,
И чем-то походил он на амбар,
А сверху был огромный крест дубовый,
Из досок всё строение, как встарь.
Ефима с Фросей обвенчали,
По всем обычаям русской старины,
И не было тут места для печали,
Пред Богом муж с женой освещены.
Уселися в подводы и рванули,
На баз к Авдею, где Ефим живёт,
Лишь плётки над кобылками сверкнули,
И вот звон по округе вновь идёт.
У жениха решили свадьбу справить,
Была всё это просьба молодых,
Заранее продуктов приготовить,
Без всяких суесловий бытовых.
Приехали на баз, Авдей тут вышел
С своей женой поздравить молодых,
Он свадьбы звон издалека услышал,
И пять рублей вручил им наградных.
Ефим с женою кланяются низко,
И барина с женой зовут за стол,
На улице поставили стол близко,
В лачужке места мало очень, мол.
Потом все остальные подарили,
Кто рубль, кто-то два, а кто и три,
На свадьбу баяниста пригласили,
И был у баяниста свой тариф.
Шестнадцать человек на свадьбе было,
Всегда народ так бедный отмечал,
А барин подарил ещё и мыло,
И Фросеньку с Ефимом целовал.
За стол один большой все уместились,
С торца сидел Ефим с своей женой,
Смеялись, ели, пили, веселились,
И зычно пели песни под луной.
Закончилась вся свадьба поздней ночью,
Кто в баню спать пошёл, а кто в гумно,
Баян чуть было не порвали в клочья,
Ну, точно чёрно-белое кино.
Ну, слава Богу, обошлось без драки.
И танцевали прямо на траве,
В округе только лаяли собаки,
Всё лампа освещала на столе.
Теперь к обычным будням возвернёмся,
В лачужку въехал новенький жилец,
В проблемы бытовые окунёмся,
Вы знаете, лачужка не дворец.
Ефим свою кровать слегка расширил,
Он вдоль прохода досочку прибил,
Себя он этим, малость, осчастливил,
И Фросе между делом угодил.
Родители у Фроси бЕдны бЫли,
Но всё ж сундук с вещичками внесли,
Уж Фросечку они свою любили,
И всё дочушке дали, что могли.
На большее бедняк и не способен,
Уж сколько лет копили всё добрО,
Рассказ мой до глубин правдоподобен,
Отдали даже мягкое шевро.
Пришлось и с сундуком им потесниться,
Уж сдвинули на пол аршина стол,
Придётся им тут как-то примоститься,
Пусть даже и земельный виден пол.
Ефим мой был отменно расторопен,
Жену свою он обожал во всём,
Ведь Фроси лик был страстно бесподобен,
И здесь чуть-чуть мы правды привнесём.
Ефим был до того влюблён в супругу,
Что был бы рад с ней жить и в шалаше,
Не каждый так влюблён в свою подругу,
Никак не думал он о метраже.
Ефима мысли мне как день понятны,
Я сам когда-то страстно полюбил,
Любовь во мне светилась необъятно,
Ту деву я, как свет, боготворил.
Чудесный лик, и дивные ланиты,
Красивый и прямой открытый взор,
Вы были бы красою той убиты,
Мне дева стала та, как приговор.
Уста её и чувственны, и нежны,
Прекрасней формы, право, не сыскать,
И взгляд её глубокий и безбрежный,
Приходится и это мне признать,
Изогнутые чудной формы брови,
Прелестный и красивый дивный нос,
И губы (я забыл сказать) вишнёвы,
И тёмный локон шелковых волос.
А грудь её – два ярких апельсина,
Божественный, упругий, сладкий рай,
И талия, и бёдра, всё красиво,
О ней, читатель, ты хоть не мечтай.
Она мне волновала кровь и дУшу,
Она мне стала призрачной мечтой,
Я чувствами такими стал иссушен,
И в жизни потерял я с ней покой.
Я полюбил прогулки с ней в ночИ,
Я полюбил её прекрасный волос,
И страсти наши были горячИ,
И помню до сих пор её я голос.
Мне лик её казался в тишине,
Гуляли часто с ней в тенистом парке,
И помню запах я на простыне,
Объятья были наши очень жарки.
Я не хотел описывать сей образ,
Но с Музой быть я в ссоре не хочу,
Хватило мне б и Фроси здесь обзора,
В поэме дев я всех не охвачу.
Но если Муза это нашептала,
То опыт мне твердит, что неспроста,
Не раз она мне с рифмой помогала,
В поэзии ведь вАжно быстрота.
Упустишь Музу – день считай потерян,
Лови её потом опять за хвост,
И бродишь целый день, как тень рассеян,
Стихов здесь остановлен тут же рост.
Вернёмся мы теперь, как есть, к Авдею,
Наш пан был рад девИчей паре рук,
И Фросю я лишь только пожалею,
Работы много делала внатуг.
С Агафьей камни с поля собирала,
И дёрн перетрясала от земли,
И с дойкою Глафире помогала,
И так недели, месяцы текли,
Всегда она загружена работой,
Снопы вязала и топила печь,
Всё делала усердно и с охотой,
Чтоб разговоров лишних не навлечь.
Вручную обмолачивала зёрна,
И пару раз за плугом гордо шла,
Была она в работе вся упорна,
Коров в луга зелёные гналА.
Авдей Архипыч Фросею доволен,
Платил ей ровно столько, как и всем,
Батрак в своей зарплате подневолен,
Поест, поспит, работает и нем.
А как же обстоят дела в лачужке,
Дружнее как-то стали вместе жить,
Взбивала Фрося нА ночь всем подушки,
Никто её не думал теребить.
Она вначале всех слегка стеснялась,
С Ефимом только речи всё вела,
Бывало, даже в чём-то извинялась,
И утром рано всем блины пекла.
Глафира Ефросиньею довольна:
Работы взЯла много на себя,
Душой она нежна и хлебосольна,
В общении уж вовсе не груба.
Федота Ефросинья звала батькой,
Стряпуху Глашу – мамою звалА,
В общении была с Агафьей краткой,
Во всех уж отношениях мила.
Сдружилась очень Фрося с Пелагеей,
По ягоды ходили вместе с ней,
Подружек видно нЕ было дружнее,
Бывало, вместе мыли лошадей.
Они вдвоём любили и работать,
И рожь серпом любили вместе жать,
Ходили за обАбком на болото, (обабком - гриб)
Любили вместе платья вышивать.
ПрижИлася в лачужке Ефросиния,
И стала всем родною, так сказать,
Никто тут не оказывал давления,
И стало даже легче ей дышать.
И барыня, Аксинья Николаевна
Довольная Ефимкиной женой,
Не каждого могла хвалить крестьянина,
У барыни характер непростой.
Характер у Аксиньи – серпинтарий,
Никто не мог почти ей угодить,
В дальнейшем будет сумрачный сценарий,
Уж точно я б не смог с такою жить.
Всегда чего-то бойся и шугайся,
И слушать женский вой и визгатню,
И каждый день с такой женой ?бадайся?,
Уж лучше я здоровье сохраню.
Аксинья роль в дальнейшем здесь сыграет,
Трагический предвижу я расклад,
Но Муза лишь концовку только знает,
Вопрос сейчас с повестки этот снят.
Авдей Архипыч жил с женою мирно,
Нашёл какой-то тайный к ней подход,
Молчал он и кивал ей регулярно,
И не было в семье у них невзгод.
Что ж мой Ефимий? Чувствами зажжённый,
Он Фросю, как богиню обожал,
Любовь у них цвела определённо,
Он Фросю нашу Фросюшкою звал.
Спешил скорее он работу сделать,
Чтоб Фросеньке своей хоть чем помочь,
И землю помогал он ей возделать,
Супруге помогал он мак толочь.
Ходил для Фроси к речке за водицей,
И с дойкою вечерней помогал,
И нА ночь мял ей часто поясницу,
И ласками жену он услаждал.
Бывало, лягут вместе на кровати,
Он волосы ей гладит и лицо,
И нету им отрадней благодати,
И шепчет ей какое-то словцо.
Была, конечно, близость – безусловно,
И как всё то в лачужке может быть?
Но здесь я опишу весьма духовно,
В поэме пошляком, чтоб мне не слыть.
Уж Муза мне поможет верно, в этом,
И как мне потактичней описать,
Рассказывать здесь надо всё с секретом,
Чтоб критики потом могли читать.
Они стихи дотошно колупают,
И любят всё детально разобрать,
Головушкой потом своей качают:
?Ах, как он смел такое написать?!?
Ходили в ненатопленную баньку,
В амбар ходили гречку перебрать,
Ходили тайно вместе на делянку,
Ходили в рощу воздухом дышать.
У стога с сеном мило кувыркались,
В конюшне дружбу близкую вели,
Во ржи на поле страстно миловались,
На панских на лугах коров пасли.
В гумне на сене летом ночевали,
И в реченьке купались голышом,
В конюшне очень сладко отдыхали,
В лачужке тоже было, но молчком.
Для дел таких всегда найдётся место,
Желание – вот главный спонсор наш,
А случай был, что даже и невеста,
На свадьбе умудрилась с кем-то раз.
Историю рассказывал знакомый,
С учительницей он любовь крутил,
И в школе кабинет там был укромный,
Он в гости регулярно к ней ходил.
Там полок книжный ряд весьма широкий,
И шкаф высокий там углом стоял,
Он вместе проводил там с ней ?уроки?,
Романы с нею близко изучал.
Там зеркало, там стол, ну всё как надо,
Предмет сей можно лихо изучать,
Любовь одна лишь в этом виновата,
Одно нельзя - неистово кричать.
Но я его словам, увы, не верю,
Болтун он, проходимец и трепло,
Уж лучше я за Фросей приударю,
К Ефиму вновь меня ведёт перо.
Любовь у них цвела, как ландыш белый,
И счастье озаряло их сердца,
И возраст был у них довольно зрелый,
И так гурьбой бежали месяцА.
Они прожИли так весну и лето,
За летом осень красками зажглась,
Всё в позолОте красочной одето,
И осень незаметно пронеслась.
Потом ветрА холодные подули,
Опять всю зЕмлю снегом занесло,
В убранстве белом дерева уснули,
И всё кругом опять белым бело.
Уж год почти прошёл с момента свадьбы,
А Ефросинья также всё пустА,
Я многое стремился написать бы,
Но Муза всё диктует неспроста.
Беременности нет у нашей Фроси,
А что и как? Никто не знает сам,
Ефим наш ходит в сумрачном вопросе,
Он сам с ней делит ложе пополам.
Ему, как белый день, всё то понятно,
Но даже он неведаньем томим,
Он любит Фросю также необъятно,
И он своею Фросею любим.
Он мыслит: ?Ничего, сейчас не время,
Бог даст потяжелеет по весне,
Я думаю, что это не проблема,
Ведь мы с женой здоровые вполне.
Она вся будто светится здоровьем,
И тёмный волос блеском отдаёт,
Уста её имеют цвет вишнёвый,
Когда настанет время – понесёт?.
Потом Федот, как будто между делом,
У Фимки ненавязчиво спросил:
?Твоя то Фрося в возрасте уж зрелом,
Аль может ты рожать ей запретил??
?Да что ты, тата!? - тут сказал Ефимий,
?Да Бог пока ребёнка не даёт?,
И тут же стал какой-то он багримый,
?Да думаю, что скоро понесёт?.
На том и порешили батька с сыном,
Федот к Ефиму в дУшу лезть не смел,
Но мой герой как будто стал унылым,
И взор Ефимки малость потускнел.
И в тот же день заметила всё Фрося,
Что любый её как-то грустен стал,
В душе Ефима не было мороза,
И он всё Фросе честно рассказал.
А Ефросинья, светлая душою,
Ответила супругу как-то так:
?Всегда была я верною женою,
Мужчина ты мой первый – это факт,
В ночь брачную ты видел всё прекрасно,
У нас все бабы плодные в роду,
Печалишься Ефимка ты напрасно,
И двойню, Бог даст сразу приведу.
У бабушки у нашей бЫла двойня,
Весь род у нас и крепок и здоров,
Наследника рожу тебе пристойно,
А может и близняшечек – сынов?.
Повеселел от слов таких Ефимий,
И тут же грусть сошла с его лица,
Герой наш был посредственно ранимый,
Но всё ж тянулись долго месяцА.
Когда ты ждёшь чего-то с обострением,
То час тянуться может, как три дня,
А это всё зависит от мышления,
И это изменить никак нельзя.
Ты сам себя душевно будоражишь,
И мысль тебя сверлит до глубины,
Спокойствием себя ты не уважишь,
И нету, друг мой, в том твоей вины.
Здесь всё ты принимаешь близко к сердцу,
И ждёшь ты новость светлую как день,
Беременность ты ждёшь, ну и младенца,
И мыслями окутан словно тень.
Так точно думал мой Ефим ранимый,
И этого скрывать не стану я,
Но мой сюжет, увы, неповторимый,
Концовку знает Муза лишь моя.
В таких делах всегда винят девицу,
Коль ты родить не можешь – ты слабА,
Но я нести не буду небылицы,
Здесь слово вступит новое – судьба.
Зачем нам обвинять прекрасну деву,
Коль суть поэмы вовсе не яснА,
Когда-то обвиняли все мы Еву,
В раю вкусила яблока она.
Но с нею был Адам – её любовник,
К чему теперь винить нам женский род?
И змей там был, всех подлостей виновник,
А сверху наблюдал всё небосвод.
Вопросов всё же больше чем ответов,
И как змей смог попасть в Эдемский сад?
Но знаю я, не будет здесь секретов,
Господь же был всевиденьем объят.
А может кто-то с кем-то сговорился?
Потом удобно люд винить в грехах,
Зачем во всё я это углубился?
Всё ж им виднее, там, на небесах.
Оставим мы Ефима с Ефросиньей,
Проблему эту надо отпустить,
В главе другой капнём мы поглубинней,
Концовкою, чтоб вас всех поразить.
Сюжет уже построен, но не мною,
За всё в ответе Муза лишь моя,
Одно мне плохо - не даёт покоя,
И мне диктует всё здесь без вранья.
Пришла зима, усыпано всё снегом,
Деревья, словно в сказочном пуху,
Укутало всю зЕмлю белым пледом,
У всех морозы только на слуху.
Приятно под ногой скрипят снежинки,
И сладок воздух, чист до белизны,
С небес спадают дивные пушинки,
Сугробы там и здесь наметены.
Весь лес стоит в молчании одиноком,
Берёзы, ели, сосны и дубы,
Уснули в даровании глубоком,
Деревья снегом все занесены.
Зима сравняла все поля, овраги,
А кустик стал похож на белый шар,
Лишь верх торчит темнеющей коряги,
Зима укрыла пледом и амбар.
Сковала рЕку мощными тисками,
Не видно ни воды, ни берегов,
Кресты зияют только над церквами,
О счастье! Нет ни мух, ни комаров.
Тропинки вдоль домов все аккуратны,
От саней на снегу здесь виден след,
Морозы, ох, в России очень знатны.
Не съехать лишь бы только нам в кювет.
Опять Авдей повёз на прОдаж сало,
По снегу сани тянет добрый конь,
Тогда торговля знатно процветала,
Наш пан деньгами часто грел ладонь.
Ефим с Федотом в домике убогом
Всё лапти, да всё кОшики плетут,
Никто их не обкладывал налогом,
Сейчас не то, придут и отберут.
Глафира всё по дому прибиралась.
С скотиной помогал ей Пантелей,
Зимою всё по-быстрому решалось,
В труде особых не было затей,
Агафья с Пелагеей шили платья,
На пяльце вышивали вечерком,
Пекли с овсянки вкусные оладьи,
Ходили торговали молоком.
На прялке пряли шерсть, вязали пряжу,
Чесали шерсть, кормили кур, гусей,
И кошики носили на продажу,
Бывало, помогал им Пантелей.
Архип с отцом ремонтом занимались,
Готовили телеги и плуги,
За мельницу изрядно волновались,
На шЕстернях, что зубья короткИ,
И в баньку по субботам стали хАживать,
Пропаривая косточки свои,
Дубовым тело веником обхаживать,
Иль лёжа, или сидя на скамье.
Особенно любил парилку конюх,
Он многих к баньке тоже приучил,
Он спец был по парилке всесторонний,
И баню только он всегда топил.
Он знал, когда берёзу брать на веник,
Для аромата можжевельник брал,
Он в бане русской первый был затейник,
И цвет камнЕй горячих тоже знал.
А летом что? Ходили все на речку,
Помылся, вот и чист ты, как зерно,
Зачем топить им летом в баньке печку?
Ну, было так у них заведено.
А Евдокия ?белая? стряпуха,
У пана в доме все дела вела,
И слушала одним лишь только ухом,
И два с полтиной в месяц лишь бралА.
Еду панам хорошую варила,
Топила печи две, блины пекла,
Бельё в корыте часто кипятила,
Носилась, словно резвая стрела.
Всегда зимой в хозяйстве есть работа,
Тем более у пана на глазах,
Наш пан ходил, бывало, на охоту,
Дозволено ему в своих лесах.
Бывало, что в лесу лису подстрелит,
Иль русакА убитым принесёт,
Себе Авдей другой не видя цели,
В своё ведь удовольствие живёт.
Что ж, наш Ефимий - мой герой романа,
Он в мыслях уже с Фросею живёт,
И нЕ было в душе его обмана
Ему лишь время медленно течёт.
Он хочет, чтоб зима скорей промчалась,
Он хочет, чтоб снега скорей сошли,
Душа его любовью волновалась,
И к Фросе ноги вновь его несли.
Родительского спросит дозволения,
Зипун наденет с серого сукна,
Любовное горит в нём ослепление
Влюблён он в нашу Фросю допьяна.
Тулуп, порткИ и валенки наденет,
И войлочную шапку до ушей,
Спешит он к Фросе, на дворе темнеет,
Бежит Ефим к красавице своей.
Бывало так, что и в метель ходил он,
Уж благо недалече, три версты,
Блинов для Фроси милой приносил он,
А было, что простыл до хрипоты.
Он к Фросе в дом стал вхож – ему все рады,
Придёт, тулупчик скинет и сидят,
И нет им упоительней отрады,
Когда они друг с другом говорят.
В полголоса он молвит Фросе что-то,
И держит её зА руку любя,
Краснеют её щёки от чего-то,
И страсти между ними всё кипят.
Смеются, и болтают, и хохочут,
Парит над ними видно Купидон,
Друг дружку всё играючи щекочут,
Но чтят они церковный наш закон.
До поцелуев дело не доходит,
Смущение, неловкость в их глазах,
И Фрося взор свой в сторону отводит,
Любовь парит в их трепетных сердцах.
Проходит час общения влюблённых,
Ефим спешит к себе опять домой,
Словами Фроси он осведомлённый:
?Почаще приходи ты милый мой.
Я жду тебя под вечер и в морозы,
И тата знает мой, что ты придёшь?,
В любви, скажу как есть, нужнЫ не розы,
Вдвоём ты время словно проведёшь.
Тебя, коль любит девушка с душою,
И не за что-то, а просто потому,
Считай, что в рай попал одной ногою,
И в жизни рады будете всему.
Не надо ей ни золото, ни деньги,
Ей лишь бы только милый рядом был.
И чувства их все в радужном оттенке,
У них двоих, надёжный будет тыл.
Легко им будет в трудную минуту,
И в час печали груз перенесут,
Ведь жизнь похлеще будет института,
Любовь ведь, как младенца берегут.
Душа к душе, глаза в глаза – для них всё счастье,
И горе легче так перенести,
Лишь греть её любимые запястья,
И самому от этого цвести.
И Фрося, и Ефим душою нежной,
Всё это ощущали у себя,
И мир любви казался им безбрежный,
Свела их вместе тайная судьба.
Ефим частенько бегал к Фросе в гости,
Бывало, что гуляли вдоль реки,
Смотрели в час вечерний и на звёзды,
Блины пекли, бывало, из муки.
Зимою, наша дева – героиня,
Себе на свадьбу ткАла сарафан,
Для девушки то главная святыня,
Чтоб мужа удивить и всех сельчан.
Зима ведь за работой пролетает,
Здесь утро, день и вечер, вот и всё,
Работа в этом всем нам помогает,
И от тоски вечерней ты спасён.
Ещё одну окружность описала,
Земля – планета в космосе живом,
И с резвостью весна в правА вступала,
Неспешным, но учтивым образцом.
Лучами солнце нежно снег ласкает,
Морозы всё слабее с каждым днём,
И вот уж ярче солнышко блистает,
Одаривая нас своим теплом.
Капель дневная дУшу звоном греет,
И топит тёплый воздух снег в лугах,
И вечером уже не так темнеет,
Сменил костюм свой зайка впопыхах.
В холмах уже виднеются проталины,
Ручей бежит по горочке виЯсь,
Деревья кое-где в лесах повалены,
По веткам белка прыгает дразнясь.
На рЕках лёд трещит басистым громом,
От снега оголяет ветки лес,
Весна в моём дыхании весомом,
Во мне всегда взывала интерес.
Как будто новой жизнью окрылённый,
Я радуюсь неведомо чему,
Водою родниковой напоённый,
Иль перенесший некую чуму.
Во мне тогда, трепещет всё, играет,
И взор весельем ласковым горит,
И Муза с новой силой оживает,
Во мне вновь просыпается пиит.
Писать могу тогда до поздней ночи,
И рифма прёт, как ливень из ведра,
И мысли все мои, как псины гончи,
И смысл, строка, глаголы на ура!
Всё Муза мне диктует вдохновенно,
И косится с прищуром на меня,
Улыбка на лице её бесценна,
А я стихов весь полон и огня.
А что ж мужик? Опять в поля стремится,
Опять ему весенняя страда,
Опять у воза с плУгом суетится,
И в Матушке – России так всегда.
Опять горают, пашут и сажают,
Кобылка снова тянет тяжкий воз,
И вспахана земля благоухает,
И зЕмлю насыщает вновь навоз.
А что в семье Ефима происходит?
Готовится к венчанью паренёк,
К Авдею с просьбой мой Ефим подходит,
Чтоб Фросю привести в свой уголок,
Авдей такому рад был повороту,
Ему ведь руки женские нужнЫ,
Уж мне ль не знать ту барскую породу,
Платил он батракам лишь полцены.
?Жена должна всегда идти в дом мужа?,
Ответил очень важно барин наш,
А Вам, Ефим, там будет не натУжа??
?Поместимся, не много там поклаж?.
?Спроси ты дозволенья у Аксиньи,
И барыня должна быть в курсе дел,
Хоть с нею мы давно уж двуедИны,
Но думаю, что ты уразумел?.
Авдей своей жены как мышь боялся,
Поэтому отправил Фимку к ней,
На треть хозяйством барин управлялся,
А в доме управлял всем тайный змей.
Аксинья дАла Фиме дозволение,
И рада бЫла крови молодой,
У женщин ведь особое мышление,
Ты дУшу только им не беспокой.
Купили Фиме новую рубаху,
ПорткИ и пояс взяли с сундука,
Ну не было в деньгах у них размаху,
Ведь жизнь была не очень-то сладка.
Федот свою обувку дал к венчанью,
Из сыромятной кожи сапоги,
Внутри обшиты были красной тканью,
Но малость, всё же были великИ.
Коней двух запряглИ в свои телеги,
Шаластуны на сбрую нацепив,
Отправились жениться в кои-то веки,
Такой тогда был модный креатив.
Бегут кобылки бодро по деревне,
Звенят по всей округе бубенцы,
К своей спешит Ефимий королевне,
Ведёт Федот кобылку под уздцы.
За свадьбою бегут кругом мальчишки,
Из хат выходят свадьбу посмотреть,
Зевака тут подкручивал усишки,
Ну как тут любопытство одолеть?
ПодвОдою приехали под хату,
Пошли сваты с Ефимом сразу в дом,
Не будет здесь великого трактату,
Ну, выпили по стопочке с теплом.
Потом благословили Фиму с Фросей,
Перекрестили их своей рукой,
Но батька Фроси был ещё тверёзый,
Блеснула только Глаша лишь слезой.
В телеги две свободно уместились,
И в церковь все поехали тотчас,
И лица все их радостью светились,
Венчал их в церкви батюшка Протас.
Обычное церковное строение,
Всего лишь метров десять высоты,
Венчания и все богослужения,
На крыше православные кресты.
Вид церкви был не очень прихотливый,
И чем-то походил он на амбар,
А сверху был огромный крест дубовый,
Из досок всё строение, как встарь.
Ефима с Фросей обвенчали,
По всем обычаям русской старины,
И не было тут места для печали,
Пред Богом муж с женой освещены.
Уселися в подводы и рванули,
На баз к Авдею, где Ефим живёт,
Лишь плётки над кобылками сверкнули,
И вот звон по округе вновь идёт.
У жениха решили свадьбу справить,
Была всё это просьба молодых,
Заранее продуктов приготовить,
Без всяких суесловий бытовых.
Приехали на баз, Авдей тут вышел
С своей женой поздравить молодых,
Он свадьбы звон издалека услышал,
И пять рублей вручил им наградных.
Ефим с женою кланяются низко,
И барина с женой зовут за стол,
На улице поставили стол близко,
В лачужке места мало очень, мол.
Потом все остальные подарили,
Кто рубль, кто-то два, а кто и три,
На свадьбу баяниста пригласили,
И был у баяниста свой тариф.
Шестнадцать человек на свадьбе было,
Всегда народ так бедный отмечал,
А барин подарил ещё и мыло,
И Фросеньку с Ефимом целовал.
За стол один большой все уместились,
С торца сидел Ефим с своей женой,
Смеялись, ели, пили, веселились,
И зычно пели песни под луной.
Закончилась вся свадьба поздней ночью,
Кто в баню спать пошёл, а кто в гумно,
Баян чуть было не порвали в клочья,
Ну, точно чёрно-белое кино.
Ну, слава Богу, обошлось без драки.
И танцевали прямо на траве,
В округе только лаяли собаки,
Всё лампа освещала на столе.
Теперь к обычным будням возвернёмся,
В лачужку въехал новенький жилец,
В проблемы бытовые окунёмся,
Вы знаете, лачужка не дворец.
Ефим свою кровать слегка расширил,
Он вдоль прохода досочку прибил,
Себя он этим, малость, осчастливил,
И Фросе между делом угодил.
Родители у Фроси бЕдны бЫли,
Но всё ж сундук с вещичками внесли,
Уж Фросечку они свою любили,
И всё дочушке дали, что могли.
На большее бедняк и не способен,
Уж сколько лет копили всё добрО,
Рассказ мой до глубин правдоподобен,
Отдали даже мягкое шевро.
Пришлось и с сундуком им потесниться,
Уж сдвинули на пол аршина стол,
Придётся им тут как-то примоститься,
Пусть даже и земельный виден пол.
Ефим мой был отменно расторопен,
Жену свою он обожал во всём,
Ведь Фроси лик был страстно бесподобен,
И здесь чуть-чуть мы правды привнесём.
Ефим был до того влюблён в супругу,
Что был бы рад с ней жить и в шалаше,
Не каждый так влюблён в свою подругу,
Никак не думал он о метраже.
Ефима мысли мне как день понятны,
Я сам когда-то страстно полюбил,
Любовь во мне светилась необъятно,
Ту деву я, как свет, боготворил.
Чудесный лик, и дивные ланиты,
Красивый и прямой открытый взор,
Вы были бы красою той убиты,
Мне дева стала та, как приговор.
Уста её и чувственны, и нежны,
Прекрасней формы, право, не сыскать,
И взгляд её глубокий и безбрежный,
Приходится и это мне признать,
Изогнутые чудной формы брови,
Прелестный и красивый дивный нос,
И губы (я забыл сказать) вишнёвы,
И тёмный локон шелковых волос.
А грудь её – два ярких апельсина,
Божественный, упругий, сладкий рай,
И талия, и бёдра, всё красиво,
О ней, читатель, ты хоть не мечтай.
Она мне волновала кровь и дУшу,
Она мне стала призрачной мечтой,
Я чувствами такими стал иссушен,
И в жизни потерял я с ней покой.
Я полюбил прогулки с ней в ночИ,
Я полюбил её прекрасный волос,
И страсти наши были горячИ,
И помню до сих пор её я голос.
Мне лик её казался в тишине,
Гуляли часто с ней в тенистом парке,
И помню запах я на простыне,
Объятья были наши очень жарки.
Я не хотел описывать сей образ,
Но с Музой быть я в ссоре не хочу,
Хватило мне б и Фроси здесь обзора,
В поэме дев я всех не охвачу.
Но если Муза это нашептала,
То опыт мне твердит, что неспроста,
Не раз она мне с рифмой помогала,
В поэзии ведь вАжно быстрота.
Упустишь Музу – день считай потерян,
Лови её потом опять за хвост,
И бродишь целый день, как тень рассеян,
Стихов здесь остановлен тут же рост.
Вернёмся мы теперь, как есть, к Авдею,
Наш пан был рад девИчей паре рук,
И Фросю я лишь только пожалею,
Работы много делала внатуг.
С Агафьей камни с поля собирала,
И дёрн перетрясала от земли,
И с дойкою Глафире помогала,
И так недели, месяцы текли,
Всегда она загружена работой,
Снопы вязала и топила печь,
Всё делала усердно и с охотой,
Чтоб разговоров лишних не навлечь.
Вручную обмолачивала зёрна,
И пару раз за плугом гордо шла,
Была она в работе вся упорна,
Коров в луга зелёные гналА.
Авдей Архипыч Фросею доволен,
Платил ей ровно столько, как и всем,
Батрак в своей зарплате подневолен,
Поест, поспит, работает и нем.
А как же обстоят дела в лачужке,
Дружнее как-то стали вместе жить,
Взбивала Фрося нА ночь всем подушки,
Никто её не думал теребить.
Она вначале всех слегка стеснялась,
С Ефимом только речи всё вела,
Бывало, даже в чём-то извинялась,
И утром рано всем блины пекла.
Глафира Ефросиньею довольна:
Работы взЯла много на себя,
Душой она нежна и хлебосольна,
В общении уж вовсе не груба.
Федота Ефросинья звала батькой,
Стряпуху Глашу – мамою звалА,
В общении была с Агафьей краткой,
Во всех уж отношениях мила.
Сдружилась очень Фрося с Пелагеей,
По ягоды ходили вместе с ней,
Подружек видно нЕ было дружнее,
Бывало, вместе мыли лошадей.
Они вдвоём любили и работать,
И рожь серпом любили вместе жать,
Ходили за обАбком на болото, (обабком - гриб)
Любили вместе платья вышивать.
ПрижИлася в лачужке Ефросиния,
И стала всем родною, так сказать,
Никто тут не оказывал давления,
И стало даже легче ей дышать.
И барыня, Аксинья Николаевна
Довольная Ефимкиной женой,
Не каждого могла хвалить крестьянина,
У барыни характер непростой.
Характер у Аксиньи – серпинтарий,
Никто не мог почти ей угодить,
В дальнейшем будет сумрачный сценарий,
Уж точно я б не смог с такою жить.
Всегда чего-то бойся и шугайся,
И слушать женский вой и визгатню,
И каждый день с такой женой ?бадайся?,
Уж лучше я здоровье сохраню.
Аксинья роль в дальнейшем здесь сыграет,
Трагический предвижу я расклад,
Но Муза лишь концовку только знает,
Вопрос сейчас с повестки этот снят.
Авдей Архипыч жил с женою мирно,
Нашёл какой-то тайный к ней подход,
Молчал он и кивал ей регулярно,
И не было в семье у них невзгод.
Что ж мой Ефимий? Чувствами зажжённый,
Он Фросю, как богиню обожал,
Любовь у них цвела определённо,
Он Фросю нашу Фросюшкою звал.
Спешил скорее он работу сделать,
Чтоб Фросеньке своей хоть чем помочь,
И землю помогал он ей возделать,
Супруге помогал он мак толочь.
Ходил для Фроси к речке за водицей,
И с дойкою вечерней помогал,
И нА ночь мял ей часто поясницу,
И ласками жену он услаждал.
Бывало, лягут вместе на кровати,
Он волосы ей гладит и лицо,
И нету им отрадней благодати,
И шепчет ей какое-то словцо.
Была, конечно, близость – безусловно,
И как всё то в лачужке может быть?
Но здесь я опишу весьма духовно,
В поэме пошляком, чтоб мне не слыть.
Уж Муза мне поможет верно, в этом,
И как мне потактичней описать,
Рассказывать здесь надо всё с секретом,
Чтоб критики потом могли читать.
Они стихи дотошно колупают,
И любят всё детально разобрать,
Головушкой потом своей качают:
?Ах, как он смел такое написать?!?
Ходили в ненатопленную баньку,
В амбар ходили гречку перебрать,
Ходили тайно вместе на делянку,
Ходили в рощу воздухом дышать.
У стога с сеном мило кувыркались,
В конюшне дружбу близкую вели,
Во ржи на поле страстно миловались,
На панских на лугах коров пасли.
В гумне на сене летом ночевали,
И в реченьке купались голышом,
В конюшне очень сладко отдыхали,
В лачужке тоже было, но молчком.
Для дел таких всегда найдётся место,
Желание – вот главный спонсор наш,
А случай был, что даже и невеста,
На свадьбе умудрилась с кем-то раз.
Историю рассказывал знакомый,
С учительницей он любовь крутил,
И в школе кабинет там был укромный,
Он в гости регулярно к ней ходил.
Там полок книжный ряд весьма широкий,
И шкаф высокий там углом стоял,
Он вместе проводил там с ней ?уроки?,
Романы с нею близко изучал.
Там зеркало, там стол, ну всё как надо,
Предмет сей можно лихо изучать,
Любовь одна лишь в этом виновата,
Одно нельзя - неистово кричать.
Но я его словам, увы, не верю,
Болтун он, проходимец и трепло,
Уж лучше я за Фросей приударю,
К Ефиму вновь меня ведёт перо.
Любовь у них цвела, как ландыш белый,
И счастье озаряло их сердца,
И возраст был у них довольно зрелый,
И так гурьбой бежали месяцА.
Они прожИли так весну и лето,
За летом осень красками зажглась,
Всё в позолОте красочной одето,
И осень незаметно пронеслась.
Потом ветрА холодные подули,
Опять всю зЕмлю снегом занесло,
В убранстве белом дерева уснули,
И всё кругом опять белым бело.
Уж год почти прошёл с момента свадьбы,
А Ефросинья также всё пустА,
Я многое стремился написать бы,
Но Муза всё диктует неспроста.
Беременности нет у нашей Фроси,
А что и как? Никто не знает сам,
Ефим наш ходит в сумрачном вопросе,
Он сам с ней делит ложе пополам.
Ему, как белый день, всё то понятно,
Но даже он неведаньем томим,
Он любит Фросю также необъятно,
И он своею Фросею любим.
Он мыслит: ?Ничего, сейчас не время,
Бог даст потяжелеет по весне,
Я думаю, что это не проблема,
Ведь мы с женой здоровые вполне.
Она вся будто светится здоровьем,
И тёмный волос блеском отдаёт,
Уста её имеют цвет вишнёвый,
Когда настанет время – понесёт?.
Потом Федот, как будто между делом,
У Фимки ненавязчиво спросил:
?Твоя то Фрося в возрасте уж зрелом,
Аль может ты рожать ей запретил??
?Да что ты, тата!? - тут сказал Ефимий,
?Да Бог пока ребёнка не даёт?,
И тут же стал какой-то он багримый,
?Да думаю, что скоро понесёт?.
На том и порешили батька с сыном,
Федот к Ефиму в дУшу лезть не смел,
Но мой герой как будто стал унылым,
И взор Ефимки малость потускнел.
И в тот же день заметила всё Фрося,
Что любый её как-то грустен стал,
В душе Ефима не было мороза,
И он всё Фросе честно рассказал.
А Ефросинья, светлая душою,
Ответила супругу как-то так:
?Всегда была я верною женою,
Мужчина ты мой первый – это факт,
В ночь брачную ты видел всё прекрасно,
У нас все бабы плодные в роду,
Печалишься Ефимка ты напрасно,
И двойню, Бог даст сразу приведу.
У бабушки у нашей бЫла двойня,
Весь род у нас и крепок и здоров,
Наследника рожу тебе пристойно,
А может и близняшечек – сынов?.
Повеселел от слов таких Ефимий,
И тут же грусть сошла с его лица,
Герой наш был посредственно ранимый,
Но всё ж тянулись долго месяцА.
Когда ты ждёшь чего-то с обострением,
То час тянуться может, как три дня,
А это всё зависит от мышления,
И это изменить никак нельзя.
Ты сам себя душевно будоражишь,
И мысль тебя сверлит до глубины,
Спокойствием себя ты не уважишь,
И нету, друг мой, в том твоей вины.
Здесь всё ты принимаешь близко к сердцу,
И ждёшь ты новость светлую как день,
Беременность ты ждёшь, ну и младенца,
И мыслями окутан словно тень.
Так точно думал мой Ефим ранимый,
И этого скрывать не стану я,
Но мой сюжет, увы, неповторимый,
Концовку знает Муза лишь моя.
В таких делах всегда винят девицу,
Коль ты родить не можешь – ты слабА,
Но я нести не буду небылицы,
Здесь слово вступит новое – судьба.
Зачем нам обвинять прекрасну деву,
Коль суть поэмы вовсе не яснА,
Когда-то обвиняли все мы Еву,
В раю вкусила яблока она.
Но с нею был Адам – её любовник,
К чему теперь винить нам женский род?
И змей там был, всех подлостей виновник,
А сверху наблюдал всё небосвод.
Вопросов всё же больше чем ответов,
И как змей смог попасть в Эдемский сад?
Но знаю я, не будет здесь секретов,
Господь же был всевиденьем объят.
А может кто-то с кем-то сговорился?
Потом удобно люд винить в грехах,
Зачем во всё я это углубился?
Всё ж им виднее, там, на небесах.
Оставим мы Ефима с Ефросиньей,
Проблему эту надо отпустить,
В главе другой капнём мы поглубинней,
Концовкою, чтоб вас всех поразить.
Сюжет уже построен, но не мною,
За всё в ответе Муза лишь моя,
Одно мне плохо - не даёт покоя,
И мне диктует всё здесь без вранья.
Метки:
