Из поэмы Лётные отряды 20

На Яке налетал семь тысяч,
переучился он на Ту.
Безукоризненно и чисто
земную видел он красу.
– Случались, нет ли, неудачи? –
вопросом был он озадачен,
но обстоятельный ответ
пролил на случай яркий свет.
В тот майский день домой летели,
родной аэродром открыт,
а служба эСэСТэ вся спит.
Дают сцепленье на пределе,
семнадцать метров боковой,
но аэродром-то в доску свой.

По курсу вышли на прямую,
сцепленье ноль лишь тридцать семь...
/взамен поставьте запятую/.
Понятно, думаю я, всем.
Мы курс берём на Толмачёво,
ноль сорок восемь дали снова
с командой: “Третий разворот!”
Подумали, что нам везёт.
В автоматическом режиме
по курсу точно на прямой,
и знаки тоже предо мной.
Садимся, дружно мы решили,
хотя вся полоса в снегу,
в конце мы врезались в пургу.

Прекрасно курс не отключился,
и реверс я не стал включать.
На тормоз жму, а Туполь мчится,
и стало в голове стучать.
За полосой одна тележка,
ну вот и выпала нам решка:
Ту развернул злой боковой.
Цел самолёт – он строевой.
Замерить надо нам сцепленье.
Всё утро снег валит, валит,
и побелел зелёный вид.
Природное, увы, явленье,
поднавалило тут снегов.
Нет колеи и нет следов

тележки, знать, не замеряли,
не выезжали на замер,
а про сцепленье дико врали.
Так много всяческих химер.
Замерили и оказалось,
а может, мне лишь показалось?
Ноль восемнадцать лишь всего.
“Эх! Растудытвою того
диспетчера посадки!” – крикнул
Статихин, – безопасность где?!
Наверно, всё ж в Караганде?!”
Недобрым взором всех окинул.
Шли пассажиры в тишине,
скользили взглядами по мне.