Возраст прощения

ВОЗРАСТ ПРОЩЕНИЯ

***

– Враги есть у каждого! Фу, ну и пошлая фраза, не так ли? Да, да, как же, у каждого есть хотя один враг. Но фраза-то сама – грязный штамп графомана. Как можно осмелиться на неё в зале на людях! Кто из евреев захочет слушать такие “откровения”. Безграмотность и отсутствие воображения и мышления, подумают. Проповедь обязана быть интересной, поучительности мало, – так подходил в размышлении к теме субботней церемонии реббе Залман Шойх. Вёл он свою синагогу уже 16 лет. Был ли любим, того он не знал, но уважаем был точно. В зависимости от объявленной темы – когда больше, когда меньше – в зале всегда были евреи из других общин. Это был добротный знак признания.

– Да, и снова о вражде, – напоминал себе реббе Залман. – Если копнуть глубже, то бывает и такая вражда, ну типа вообще: когда люди с небрежением и укорами принимают дела и работу, которую делают другие. Но это не к моей теме. Скорее – это неприятие места, должности; недоброжелательность к любому, который её занимает. Другое дело – враждебность к ближнему, к тому, которого ты знаешь, с кем живёшь-соседничаешь. Это не уход от темы, а естественная необходимость. Куда от этого уйдёшь. А ещё ведь есть неприязнь к незнакомцу, потому что тот поступил плохо с твоим близким.

***

– Ну что ж. Вчерне план проповеди ему ясен. Надо подчитать Тору и из Талмуда, сделать выписки. Всё будет в порядке.
Да, вот ещё – о прощении. В стороне оставить нельзя. Вражда и прощение, как грех и раскаяние, – нитка с иголкой и в Письменном, и в Устном Законе. Всякий, изучающий Тору, знает, что Хашем прощает только после искупления и покаяния. Знает-то знает, но говорить и напоминать нужно всегда.

***

Проповедь, реббе Залман чувствовал зал, слушалась с искренним интересом. Ему, как всегда, было приятно видеть новых людей в зале; и, хотя не обязанность раввина, но реббе Залман после проповеди искал возможности познакомиться с незнакомыми. Редкий служитель синагоги не знает своих прихожан в лицо.

***

Но к делу. Я о случае, о неспокойном повороте в спокойном течении этой лекции. Реббе сказал аудитории, что – как ему ни неловко повторять этот штамп – но у кого из нас не может не быть хотя бы одного врага?! В зале справа он почувствовал вроде бы движение несогласия и приглушаемый спор там сидящих. Реббе Залман внимательно посмотрел туда, задумался, потом предложил:
– Поднимите, пожалуйста, руку те, у кого, как он считает, нет врагов.
Ни даже единого. Когда реббе обводил взглядом удивлённый зал и повернулся к той же правой стороне, он увидел подрагивающую костлявую руку. То была госпожа Фридман. Если, читатель, ты перетасуешь в своём мозгу жизненные и киношные впечатления, а в них роли скандальных язв, то эта худющая старуха с длинным и сухим лицом на карте и есть та пиковая дама госпожа Фридман, 96 лет.

Она не пропускала служб, даже при лёгком недомогании. Уходила немедля по окончании литургии, ни с кем не разговаривала, и по её поведению было понятно, что такую лучше не трогать. Если по случаю синагогальных дел нужно было спросить её совета, это мог сделать любой имеющий отношение к делу. Но вести себя при этом необходимо было так мягко, настолько предупредительно, я даже скажу благоговейно, как с… Если, ты читатель не понимаешь, что я силюсь сказать тебе, то у меня нет других слов сравнения для тебя.

***

Свежий поворот. Он был интересен как всякому в зале, так и на сцене. Реббе Залману тоже, но… На стороне его темы были вражда и прощение. А на другой – госпожа Фридман. О смеси воды с маслом подумалось реббе Залману.
– Уважаемая госпожа Фридман, но ведь враги у Вас таки были…
– Ещё сколько, реббе!
– И это Вы, достопочтенная госпожа Фридман, Вы первая попросили у них прощения?
– Не дождутся.
– Дорогая госпожа Фридман, в таком случае Ваши, скажем, непрятели запросили у Вас, так сказать, мира?
– Попробовали бы.
– Но, в конце концов, многоуважаемая госпожа Фридман, Вы же простили их. Всех. А то где же они?
– Померли, Реб Залман. Хашему благодаря, я их всех пережила.


***