Ночь перед Крещением
Эта мистическая история произошла сто лет тому назад, зимой 1914 года, в одном из сёл Воронежской губернии. Насколько она близка к реальности, сказать трудно, но передаю её на суд читателей в том виде, в каком её услышал сам.
Стояли крещенские морозы. Ночь. Звёздная даль, как бескрайняя бездна, открыла свои объятия. Ярко светит луна, освещая всю округу. Окраина села, деревенская изба, рядом крепкий, высокий, бревенчатый двор. Дым из трубы столбом струится в небо, в окошке горит тусклый свет. В доме не спят. Давайте заглянем туда.
Тётка Марфа сидит под образами святых угодников, светится лампада. Рядом, на столе, гроб, в гробу покойник. Мерцает свеча.
"Отмучился батюшка, за неделю убрался, недолго болел" - прошептала женщина.
Вдруг, резко растворилась дверь со двора, в горницу ввалился молодой, бородатый мужчина. Волосы у него превратились в лёд, глаза на выкате, весь мокрый. Марфа вздрогнула всем телом, руки прижала к груди, крик застрял в горле.
- Господи Иисусе, спаси и помилуй! - промолвила она.
Мужчина сделал три шага и упал на колени, заплакал.
- Простите Христа ради, я больше не буду пьянствовать и сквернословить.
Тётка Марфа, готовая уже лезть, от страха, на печь, даже растерялась.
Если грабитель, то почему, перед тем, как ограбить, падает на колени и просит прощение - совершенно непонятно. Она присмотрелась, лицо ей показалось очень знакомым. "Да, это же Гришка, сапожник, что за мостом, на другом конце села живёт. Он мне по осени сапоги справил и взял то недорого. Потом, правда, гулял неделю" - подумала она.
- Гришка, ты как здесь оказался? Ну, присмотрись же, я тётка Марфа, Ивана Степановича дочь.
- Кто ты? Не знаю я тебя. Да, ты ведьма? О, батюшка, куда я попал? Гробы, ведьмы!
- Да, ты присмотрись, чёрт полоумный, совсем допился. Ну, признал?
- Ой, тётка Марфа, это ты?
- Да, я, кто же ещё.
- Слава тебе, Господи! Я думал всё, и меня сейчас в гроб уложат. Ой, страху натерпелся.
- Сядь, отогрейся, расскажи, что с тобой приключилось. А покойника не бойся. Это батюшка мой, вчера представился.
- Царство ему небесное! Как я рад! Нет, не тому, что он помер. Тому, что людей знакомых встретил. И тебя и Ивана Степановича, пусть покойного. Доброй души был человек. Наверно, тётка, и я скоро помру.
- Не плачь, Гриша. Пить так будешь и помрёшь, конечно. Расскажи, что с тобой случилось. Где тебя, чёртушка, носило то?
- Ой, тётка, коли до дому живым я доберусь, то всё, обрекаюсь - пить брошу, ругаться срамными словами не буду. Вот, провалиться мне на этом месте. Слушай, какая со мной оказия случилась, век не забуду. Иду я от Васьки Свистопузова. Ну, знаешь? Который в том году пошёл на базар лошадь покупать, спутался с цыганами, а вместо лошади купил кобеля плешивого и пришёл в стельку пьяный. Его жена потом по селу с дубинкой гоняла. Мы с ним немного выпили, сколько не помню, правда. Он меня проводил, честь по чести, до двери. Иду себе, никого не трогаю, песни пою. Бранился я, да - не спорю. На кого не помню. Крепко бранился. Гляжу, подле меня, сани, запряжённые тройкой вороных коней, останавливаются. Из саней высаживаются три купца. Бороды чёрные, красавцы удалые, ростом высокие. Подходят ко мне. "Ой, мужичок, куда путь держишь? Садись, подвезём". А сами то - "ха-ха-ха". Я, дурак и сел. Вижу - кони то не простые, в небо поднялись. Дома внизу маленькие, река, как змейка, ветер в лицо. Приземлились за мостом, хвать меня за шкирку и к проруби потащили. Я им не давался, но у них сила нечеловеческая. Смотри, на кистях рук чёрные пятаки остались от их свинцовых пальцев. Сами между собой совет держат. Один говорит. "Давай его на купол церкви посадим, на крест, богохульника этакого". А второй в ответ. "На первый раз в прорубь окунём, чтоб поумнел и хватит". Окунули три раза и умчались. А сами то - "ха-ха-ха".
- Гриша, а, Гриша, тройка, скажи, с бубенцами была?
- А хрен её знает! Свои бубенцы, чуть не отморозил, это точно знаю.
- Ну, дальше то что?
- Иду, злой я, матерюсь по чём зря. Опять сани останавливаются, запряжённые тройкой белых коней. Из саней высаживаются три купца. Бороды рыжие, красавцы удалые, ростом высокие. Подходят ко мне и говорят. "Ой, добрый человек, куда же ты, среди ночи путь держишь? Весь мокрый, ведь замёрзнешь. Садись, мы тебя до дому довезём. Мороз то какой"! А сами - "ха-ха-ха". Я рта не успел открыть - меня под руки и в сани усадили, шубой накрыли. Вижу, кони, через буерак, как птицы перелетели, и приземлились подле забора бревенчатого. Раскачали меня за руки, за ноги, как кадушку перекинули во двор чей то. Захожу в избу, чуть от страха не помер. Гроб, в нём покойник. Думаю - всё, конец мой пришёл. Спасибо ты меня узнала. Ты проводи меня, тётка Марфа, укажи тропинку, век помнить буду.
- Ты, смотрю, в себя пришёл. Согрелся хоть?
- А то как же.
- Пойдём, дорогу укажу.
Марфа накинула полушубок и вышла с гостем на улицу.
- Вот, смотри, видишь эту тропинку. Иди по ней, никуда не сворачивай с неё, и не сквернословь, а то ещё попадёшь в историю.
Григорий пошёл, слегка покачиваясь. Несколько шагов сделает - перекрестится, несколько шагов сделает - перекрестится. Тётка Марфа посмотрела ему вслед и про себя подумала. "Ох, Гриша, Гриша, поехала твоя крыша. А может и правда - Господнее наказание. Всё так и было. В такой великий праздник материться нельзя".
Стояли крещенские морозы. Ночь. Звёздная даль, как бескрайняя бездна, открыла свои объятия. Ярко светит луна, освещая всю округу. Окраина села, деревенская изба, рядом крепкий, высокий, бревенчатый двор. Дым из трубы столбом струится в небо, в окошке горит тусклый свет. В доме не спят. Давайте заглянем туда.
Тётка Марфа сидит под образами святых угодников, светится лампада. Рядом, на столе, гроб, в гробу покойник. Мерцает свеча.
"Отмучился батюшка, за неделю убрался, недолго болел" - прошептала женщина.
Вдруг, резко растворилась дверь со двора, в горницу ввалился молодой, бородатый мужчина. Волосы у него превратились в лёд, глаза на выкате, весь мокрый. Марфа вздрогнула всем телом, руки прижала к груди, крик застрял в горле.
- Господи Иисусе, спаси и помилуй! - промолвила она.
Мужчина сделал три шага и упал на колени, заплакал.
- Простите Христа ради, я больше не буду пьянствовать и сквернословить.
Тётка Марфа, готовая уже лезть, от страха, на печь, даже растерялась.
Если грабитель, то почему, перед тем, как ограбить, падает на колени и просит прощение - совершенно непонятно. Она присмотрелась, лицо ей показалось очень знакомым. "Да, это же Гришка, сапожник, что за мостом, на другом конце села живёт. Он мне по осени сапоги справил и взял то недорого. Потом, правда, гулял неделю" - подумала она.
- Гришка, ты как здесь оказался? Ну, присмотрись же, я тётка Марфа, Ивана Степановича дочь.
- Кто ты? Не знаю я тебя. Да, ты ведьма? О, батюшка, куда я попал? Гробы, ведьмы!
- Да, ты присмотрись, чёрт полоумный, совсем допился. Ну, признал?
- Ой, тётка Марфа, это ты?
- Да, я, кто же ещё.
- Слава тебе, Господи! Я думал всё, и меня сейчас в гроб уложат. Ой, страху натерпелся.
- Сядь, отогрейся, расскажи, что с тобой приключилось. А покойника не бойся. Это батюшка мой, вчера представился.
- Царство ему небесное! Как я рад! Нет, не тому, что он помер. Тому, что людей знакомых встретил. И тебя и Ивана Степановича, пусть покойного. Доброй души был человек. Наверно, тётка, и я скоро помру.
- Не плачь, Гриша. Пить так будешь и помрёшь, конечно. Расскажи, что с тобой случилось. Где тебя, чёртушка, носило то?
- Ой, тётка, коли до дому живым я доберусь, то всё, обрекаюсь - пить брошу, ругаться срамными словами не буду. Вот, провалиться мне на этом месте. Слушай, какая со мной оказия случилась, век не забуду. Иду я от Васьки Свистопузова. Ну, знаешь? Который в том году пошёл на базар лошадь покупать, спутался с цыганами, а вместо лошади купил кобеля плешивого и пришёл в стельку пьяный. Его жена потом по селу с дубинкой гоняла. Мы с ним немного выпили, сколько не помню, правда. Он меня проводил, честь по чести, до двери. Иду себе, никого не трогаю, песни пою. Бранился я, да - не спорю. На кого не помню. Крепко бранился. Гляжу, подле меня, сани, запряжённые тройкой вороных коней, останавливаются. Из саней высаживаются три купца. Бороды чёрные, красавцы удалые, ростом высокие. Подходят ко мне. "Ой, мужичок, куда путь держишь? Садись, подвезём". А сами то - "ха-ха-ха". Я, дурак и сел. Вижу - кони то не простые, в небо поднялись. Дома внизу маленькие, река, как змейка, ветер в лицо. Приземлились за мостом, хвать меня за шкирку и к проруби потащили. Я им не давался, но у них сила нечеловеческая. Смотри, на кистях рук чёрные пятаки остались от их свинцовых пальцев. Сами между собой совет держат. Один говорит. "Давай его на купол церкви посадим, на крест, богохульника этакого". А второй в ответ. "На первый раз в прорубь окунём, чтоб поумнел и хватит". Окунули три раза и умчались. А сами то - "ха-ха-ха".
- Гриша, а, Гриша, тройка, скажи, с бубенцами была?
- А хрен её знает! Свои бубенцы, чуть не отморозил, это точно знаю.
- Ну, дальше то что?
- Иду, злой я, матерюсь по чём зря. Опять сани останавливаются, запряжённые тройкой белых коней. Из саней высаживаются три купца. Бороды рыжие, красавцы удалые, ростом высокие. Подходят ко мне и говорят. "Ой, добрый человек, куда же ты, среди ночи путь держишь? Весь мокрый, ведь замёрзнешь. Садись, мы тебя до дому довезём. Мороз то какой"! А сами - "ха-ха-ха". Я рта не успел открыть - меня под руки и в сани усадили, шубой накрыли. Вижу, кони, через буерак, как птицы перелетели, и приземлились подле забора бревенчатого. Раскачали меня за руки, за ноги, как кадушку перекинули во двор чей то. Захожу в избу, чуть от страха не помер. Гроб, в нём покойник. Думаю - всё, конец мой пришёл. Спасибо ты меня узнала. Ты проводи меня, тётка Марфа, укажи тропинку, век помнить буду.
- Ты, смотрю, в себя пришёл. Согрелся хоть?
- А то как же.
- Пойдём, дорогу укажу.
Марфа накинула полушубок и вышла с гостем на улицу.
- Вот, смотри, видишь эту тропинку. Иди по ней, никуда не сворачивай с неё, и не сквернословь, а то ещё попадёшь в историю.
Григорий пошёл, слегка покачиваясь. Несколько шагов сделает - перекрестится, несколько шагов сделает - перекрестится. Тётка Марфа посмотрела ему вслед и про себя подумала. "Ох, Гриша, Гриша, поехала твоя крыша. А может и правда - Господнее наказание. Всё так и было. В такой великий праздник материться нельзя".
Метки:
