Диван. Глава вторая
Это письмо из Одессы Кира Исааковна показала, но даже подержать не дала. Подлинный текст письма остался тайной (так просили её и Моисей и Циля), но то, что оно перевернуло их жизнь – это правда.
После получения письма они вернулись в Одессу!
Нет, совсем скрыть смысл письма Кира Исааковна не смогла бы, да и не собиралась. Иначе этот секрет мог бы её взорвать.
Напевая какую-то старую еврейскую песенку, она многообещающе улыбалась, ожидая от Миши просьбу, рассказать поподробнее о содержании письма. Но он её уже знал, здесь было важно не расспрашивать – больше расскажет. Вот и сейчас, закончив с песенкой, она уже не выдержала: ?Неужели тебе не интересно, как это мы смогли уехать в Одессу??
Содержание письма она Мише уже один раз передавала, но, как-то, мельком, поэтому он сразу отреагировал.
– Да интересно, просто не хочу быть навязчивым.
– Ну, какая же это навязчивость, когда я сама хочу рассказать. Но прошу тебя – больше никому!
Взяв письмо в руки, она ещё раз пробежала глазами по строкам, затем аккуратно сложила его по сгибам и убрала в конверт. Подумав, сразу же положила в комод, на постоянное место. Поджала губы, посидела так с полминуты….
– Я расскажу только то, что касается нашего переезда. Всё остальное здесь личное.
Значит, сначала приветствия идут в письме всем нам. Кстати, письмо писала Циля – свекровь моя. Что же главное для нас в письме, что она пишет? Вот что!
Моисей, как врач-гинеколог – это бог. Все дамочки Одессы хочут чтобы именно он их смотрел. Моисей, кстати, ты знаешь, – мой свёкор. А он ещё и хирург-гинеколог, руки золотые. Ну, словом, к нему попасть уже дамочкам из Обкома стало почти невозможно – очередь громадная. И прошла команда сверху освободить руки Моисея для Обкомовских и Горкомовских дамочек! И им совершенно не важно, какой его руки национальности, важно, что они золотые. Нет, я не права – пишет Циля – ВАЖНО, что они еврейские, это значит, этим обученным, аккуратным рукам можно доверить самое дорогое, что у них есть! А дамочкам-то этим чуть за сорок, значит, есть дочери или невестки, у которых тоже есть куда смотреть, и которым тоже нужны эти руки! Понятно, что они дома талдычут и талдычут про чудо-врача, намекая мужьям, что надо отблагодарить, наконец, кудесника. Кудесника, вернувшего жену, дочь, невестку (кого хочешь – выбирай) к радостям жизни.
Надо сказать, что когда она рассказывала о предмете работы Моисея, лицо её становилось озорным и очень молодым. Миша чувствовал, что при всём уважении к свёкру, к терапевтической части его работы она относилась снисходительно.
– Ну, так вот, вызывает Моисея к себе Секретарь Обкома. Спасибо, говорит, Моисей Александрович за вашу работу, за ваш профессионализм. Продолжайте так, мол, работать и дальше, мы вас в обиду не дадим.
– Моисей Александрович, что это за отчество?
– Ха, это как я была бы Кира Ивановна. Он по паспорту Айзикович, но какой же гой это выговорит. А так уже привыкли – Моисей Александрович, да он и отзывается, что ещё нужно? Ну, слушай:
?Что бы вы желали, товарищ Срулевич, может, какая помощь нужна, мало ли что? Жилищные условия у вас как?? А Моисей (нет, какая голова всё-таки у него) возьми и скажи, что ему лично ничего не надо, что он благодарен партии и лично товарищу Секретарю Обкома за признание его скромного труда. Тем не менее, небольшая просьба у него имеется. Сын, говорит Моисей, с отличием окончил наш институт технологии зерна и муки им. Сталина. То-есть, это наш, одесский кадр, специалист с высшим образованием. Предлагали ему остаться в Одессе, но уехал в Свердловск по распределению, всю войну прекрасно работал, стал директором крупнейшего хлебозавода, получил несколько грамот Обкома, габардиновый отрез на костюм, вдруг, бац, анонимка, снят с директоров с выговором, но спец-то прекрасный – оставлен здесь же, на хлебозаводе технологом. Прошёл год, партийный выговор уже аннулирован. Почему сняли директора – и вам и мне понятно. Вот и суть моей просьбы к вам, товарищ Секретарь. Может быть, вернём в Одесскую область хорошего специалиста, раз он Свердловской не нужен? Да и фамилия Срулевич в Одессе не вызывает столько смеха. Квартира у него там шикарная, четырёхкомнатная, в центре. Попробуем обменять её на Одессу.
Секретарь ему и отвечает: ?В течение месяца я вас найду, Моисей Александрович?.
Месяц, конечно, мы жили, считая каждый прошедший день. Но, что ты думаешь, точно на тридцатый день звонит помощник Секретаря Обкома и просит Моисея явиться завтра в девятнадцать часов в Обком.
А Моисей, как специально, в этот день с матерью Секретаря возился, у той опущение матки, видать от старости. Но, Моисей, он и есть бог в своём деле. Мать-то у Секретаря женщина деревенская, переполошилась, как это ей мужику себя голою показать. Да не просто голою, а вывалить ему на обозрение своё причинное место! Она своего мужика-то голым никогда не видела, даром, что восемь детей родила, а здесь – чужому! Но, ведь, болит невыносимо! А Моисей ей сразу объяснил, что он мужик, когда с женой в кровати лежит, а здесь он врач. Ну, и помог бабе с маткой, сделал ей всё, что надо! Она, бедняжка, домой, как пришла, да и давай сыну звонить, Моисея нахваливать. Правда, Моисей об этом конечно ничего не знал, когда шёл в Обком.
Секретарь его встретил довольно сдержанно, но вежливо. Извинился, сказал, что у него сегодня очень немного времени и сразу приступил к делу.
– Я выполнил вашу просьбу, Моисей Александрович! Признаюсь, некоторые вещи дались с трудом. И нет в этом вашей вины. Когда какой-то механизм работает, совать туда руку опасно, а остановить – тем более. Я надеюсь, вы понимаете, что всё, что дальше здесь будет сказано, должно и остаться здесь. Не надо до конца посвящать в эту ситуацию и вашу супругу. Тайны она хранить не умеет, впрочем, моя – тоже. На то они и женщины. Возможно, в этом их достоинство. Так что, дайте жене об этом деле небольшую, дозированную информацию.
Итак, сначала о вашем сыне. Отзывы о Шауле Срулевиче у компетентных органов положительные. И как специалист, и как руководитель, и как коммунист он абсолютно соответствует должности директора крупного хлебозавода. Пора ему расти. Вакансий в Свердловской области нет, а нам требуется замначальника отдела в Горисполком. Поработает, быстро пойдёт на повышение, теперь мы о нём знаем многое. Это ответ на первый ваш первый вопрос.
Второе. Наш второй секретарь Горкома направляется на повышение в Свердловский Обком. Я с ним беседовал, он готов обменять свою хорошую двухкомнатную квартиру на улице Гоголя на четырёхкомнатную в Свердловске. Адрес Вашего сына я ему дал, он навёл справки, его квартира Шауля устраивает.
Если всё, что я сказал, вам подходит, вот, телефон второго секретаря, разговаривайте с ним по обмену, чтобы не было друг к другу, а тем более, ко мне, претензий.
За маму вам, Моисей Александрович, отдельное спасибо. Об этом мы ещё поговорим, просто сейчас нет времени. Как разрешите ситуацию с переездом, найдите с сыном моего помощника, согласуйте время, и ко мне. Всего хорошего.
– Вот так! – Воскликнула Кира Исааковна – Мне хотелось пересказать поточнее то место письма, которое касается возможности нашего возвращения. Мы ещё не вернулись, а уже радовались, как дети. Шауль, мой Шауль расплакался! Видно эта заноза боли и обиды не давала ему жить. Остальное в письме – это моё, Циля пишет мне о некоторых женских штучках и они только для моих ушей, уж ты извини.
Но для отъезда нам пришлось ещё через многое пройти. Через нервотрёпку на работе – там, наверное, впервые поняли, что Срулевич уходит с завода. А куда – не говорит. Кадровики, те вообще из себя вышли, когда к ним Шауль зашёл.
– Наверное, в Израиль жидовские морды собрались. – Мы и такое услышали, и хуже, причём от людей, которые у нас дома часто кормились. Тьфу! - плюнула она.
Домоуправ, говнюк, забегал: ?квартиру сдавать будете, или как?? Да много чего паршивого было, не хочу рассказывать. Самым лёгким, как ни странно, была упаковка мебели, которую был смысл взять, одежды, обуви, посуды. Из крупных вещей – взяли с собой новый, недавно купленный холодильник ?ЗИЛ? и диван. Из дорогих сердцу - патефон и пластинки. Шауль выписал на работе доски из-под тары и плотник, тоже с завода, очень аккуратно сделал упаковку для холодильника и дивана. Набили стружкой, запаковали.
И вот из Одессы в Свердловский Обком приходит директивное уведомление (откуда я могу знать, как это приходит) о переводе Шауля Моисеевича Срулевича на работу в Одесский Горисполком. Мне как сказали, так я и рассказываю. Ты гром среди ясного неба слышал? Такой гром прозвучал на хлебозаводе и в Горкоме, где товарищ Срулевич состоял на учёте, как бывший директор завода. Товарищ, отвечавший за партийное строительство и гноивший на партсобрании Шауля, готов был наложить в штаны – как же, он ведь правильно понял указание партии, что сказали ?фас?, показав на евреев. А тут перевод, да на ответственную работу.…Вскоре из Одессы прибыл наш ?сменщик?, секретарь, привёз обменные документы, посмотрел свою новую квартиру, расписался в обменной карточке…
Мы отправили вещи багажом и пригласили соседку, Ирину с Машенькой попить чайку или водочки, посидеть последний раз с соседями – ближе них у нас здесь никого не было. Попрощались, поплакались, даже девчонки всплакнули. Вечером мы уже сидели в купе поезда на Москву. Я первый раз в жизни ехала в мягком вагоне с бархатными диванами. Видел бы это мой папа – извозчик Исаак, или мама – рабыня нашего огорода! Бог ты мой! С ума сойти!
После получения письма они вернулись в Одессу!
Нет, совсем скрыть смысл письма Кира Исааковна не смогла бы, да и не собиралась. Иначе этот секрет мог бы её взорвать.
Напевая какую-то старую еврейскую песенку, она многообещающе улыбалась, ожидая от Миши просьбу, рассказать поподробнее о содержании письма. Но он её уже знал, здесь было важно не расспрашивать – больше расскажет. Вот и сейчас, закончив с песенкой, она уже не выдержала: ?Неужели тебе не интересно, как это мы смогли уехать в Одессу??
Содержание письма она Мише уже один раз передавала, но, как-то, мельком, поэтому он сразу отреагировал.
– Да интересно, просто не хочу быть навязчивым.
– Ну, какая же это навязчивость, когда я сама хочу рассказать. Но прошу тебя – больше никому!
Взяв письмо в руки, она ещё раз пробежала глазами по строкам, затем аккуратно сложила его по сгибам и убрала в конверт. Подумав, сразу же положила в комод, на постоянное место. Поджала губы, посидела так с полминуты….
– Я расскажу только то, что касается нашего переезда. Всё остальное здесь личное.
Значит, сначала приветствия идут в письме всем нам. Кстати, письмо писала Циля – свекровь моя. Что же главное для нас в письме, что она пишет? Вот что!
Моисей, как врач-гинеколог – это бог. Все дамочки Одессы хочут чтобы именно он их смотрел. Моисей, кстати, ты знаешь, – мой свёкор. А он ещё и хирург-гинеколог, руки золотые. Ну, словом, к нему попасть уже дамочкам из Обкома стало почти невозможно – очередь громадная. И прошла команда сверху освободить руки Моисея для Обкомовских и Горкомовских дамочек! И им совершенно не важно, какой его руки национальности, важно, что они золотые. Нет, я не права – пишет Циля – ВАЖНО, что они еврейские, это значит, этим обученным, аккуратным рукам можно доверить самое дорогое, что у них есть! А дамочкам-то этим чуть за сорок, значит, есть дочери или невестки, у которых тоже есть куда смотреть, и которым тоже нужны эти руки! Понятно, что они дома талдычут и талдычут про чудо-врача, намекая мужьям, что надо отблагодарить, наконец, кудесника. Кудесника, вернувшего жену, дочь, невестку (кого хочешь – выбирай) к радостям жизни.
Надо сказать, что когда она рассказывала о предмете работы Моисея, лицо её становилось озорным и очень молодым. Миша чувствовал, что при всём уважении к свёкру, к терапевтической части его работы она относилась снисходительно.
– Ну, так вот, вызывает Моисея к себе Секретарь Обкома. Спасибо, говорит, Моисей Александрович за вашу работу, за ваш профессионализм. Продолжайте так, мол, работать и дальше, мы вас в обиду не дадим.
– Моисей Александрович, что это за отчество?
– Ха, это как я была бы Кира Ивановна. Он по паспорту Айзикович, но какой же гой это выговорит. А так уже привыкли – Моисей Александрович, да он и отзывается, что ещё нужно? Ну, слушай:
?Что бы вы желали, товарищ Срулевич, может, какая помощь нужна, мало ли что? Жилищные условия у вас как?? А Моисей (нет, какая голова всё-таки у него) возьми и скажи, что ему лично ничего не надо, что он благодарен партии и лично товарищу Секретарю Обкома за признание его скромного труда. Тем не менее, небольшая просьба у него имеется. Сын, говорит Моисей, с отличием окончил наш институт технологии зерна и муки им. Сталина. То-есть, это наш, одесский кадр, специалист с высшим образованием. Предлагали ему остаться в Одессе, но уехал в Свердловск по распределению, всю войну прекрасно работал, стал директором крупнейшего хлебозавода, получил несколько грамот Обкома, габардиновый отрез на костюм, вдруг, бац, анонимка, снят с директоров с выговором, но спец-то прекрасный – оставлен здесь же, на хлебозаводе технологом. Прошёл год, партийный выговор уже аннулирован. Почему сняли директора – и вам и мне понятно. Вот и суть моей просьбы к вам, товарищ Секретарь. Может быть, вернём в Одесскую область хорошего специалиста, раз он Свердловской не нужен? Да и фамилия Срулевич в Одессе не вызывает столько смеха. Квартира у него там шикарная, четырёхкомнатная, в центре. Попробуем обменять её на Одессу.
Секретарь ему и отвечает: ?В течение месяца я вас найду, Моисей Александрович?.
Месяц, конечно, мы жили, считая каждый прошедший день. Но, что ты думаешь, точно на тридцатый день звонит помощник Секретаря Обкома и просит Моисея явиться завтра в девятнадцать часов в Обком.
А Моисей, как специально, в этот день с матерью Секретаря возился, у той опущение матки, видать от старости. Но, Моисей, он и есть бог в своём деле. Мать-то у Секретаря женщина деревенская, переполошилась, как это ей мужику себя голою показать. Да не просто голою, а вывалить ему на обозрение своё причинное место! Она своего мужика-то голым никогда не видела, даром, что восемь детей родила, а здесь – чужому! Но, ведь, болит невыносимо! А Моисей ей сразу объяснил, что он мужик, когда с женой в кровати лежит, а здесь он врач. Ну, и помог бабе с маткой, сделал ей всё, что надо! Она, бедняжка, домой, как пришла, да и давай сыну звонить, Моисея нахваливать. Правда, Моисей об этом конечно ничего не знал, когда шёл в Обком.
Секретарь его встретил довольно сдержанно, но вежливо. Извинился, сказал, что у него сегодня очень немного времени и сразу приступил к делу.
– Я выполнил вашу просьбу, Моисей Александрович! Признаюсь, некоторые вещи дались с трудом. И нет в этом вашей вины. Когда какой-то механизм работает, совать туда руку опасно, а остановить – тем более. Я надеюсь, вы понимаете, что всё, что дальше здесь будет сказано, должно и остаться здесь. Не надо до конца посвящать в эту ситуацию и вашу супругу. Тайны она хранить не умеет, впрочем, моя – тоже. На то они и женщины. Возможно, в этом их достоинство. Так что, дайте жене об этом деле небольшую, дозированную информацию.
Итак, сначала о вашем сыне. Отзывы о Шауле Срулевиче у компетентных органов положительные. И как специалист, и как руководитель, и как коммунист он абсолютно соответствует должности директора крупного хлебозавода. Пора ему расти. Вакансий в Свердловской области нет, а нам требуется замначальника отдела в Горисполком. Поработает, быстро пойдёт на повышение, теперь мы о нём знаем многое. Это ответ на первый ваш первый вопрос.
Второе. Наш второй секретарь Горкома направляется на повышение в Свердловский Обком. Я с ним беседовал, он готов обменять свою хорошую двухкомнатную квартиру на улице Гоголя на четырёхкомнатную в Свердловске. Адрес Вашего сына я ему дал, он навёл справки, его квартира Шауля устраивает.
Если всё, что я сказал, вам подходит, вот, телефон второго секретаря, разговаривайте с ним по обмену, чтобы не было друг к другу, а тем более, ко мне, претензий.
За маму вам, Моисей Александрович, отдельное спасибо. Об этом мы ещё поговорим, просто сейчас нет времени. Как разрешите ситуацию с переездом, найдите с сыном моего помощника, согласуйте время, и ко мне. Всего хорошего.
– Вот так! – Воскликнула Кира Исааковна – Мне хотелось пересказать поточнее то место письма, которое касается возможности нашего возвращения. Мы ещё не вернулись, а уже радовались, как дети. Шауль, мой Шауль расплакался! Видно эта заноза боли и обиды не давала ему жить. Остальное в письме – это моё, Циля пишет мне о некоторых женских штучках и они только для моих ушей, уж ты извини.
Но для отъезда нам пришлось ещё через многое пройти. Через нервотрёпку на работе – там, наверное, впервые поняли, что Срулевич уходит с завода. А куда – не говорит. Кадровики, те вообще из себя вышли, когда к ним Шауль зашёл.
– Наверное, в Израиль жидовские морды собрались. – Мы и такое услышали, и хуже, причём от людей, которые у нас дома часто кормились. Тьфу! - плюнула она.
Домоуправ, говнюк, забегал: ?квартиру сдавать будете, или как?? Да много чего паршивого было, не хочу рассказывать. Самым лёгким, как ни странно, была упаковка мебели, которую был смысл взять, одежды, обуви, посуды. Из крупных вещей – взяли с собой новый, недавно купленный холодильник ?ЗИЛ? и диван. Из дорогих сердцу - патефон и пластинки. Шауль выписал на работе доски из-под тары и плотник, тоже с завода, очень аккуратно сделал упаковку для холодильника и дивана. Набили стружкой, запаковали.
И вот из Одессы в Свердловский Обком приходит директивное уведомление (откуда я могу знать, как это приходит) о переводе Шауля Моисеевича Срулевича на работу в Одесский Горисполком. Мне как сказали, так я и рассказываю. Ты гром среди ясного неба слышал? Такой гром прозвучал на хлебозаводе и в Горкоме, где товарищ Срулевич состоял на учёте, как бывший директор завода. Товарищ, отвечавший за партийное строительство и гноивший на партсобрании Шауля, готов был наложить в штаны – как же, он ведь правильно понял указание партии, что сказали ?фас?, показав на евреев. А тут перевод, да на ответственную работу.…Вскоре из Одессы прибыл наш ?сменщик?, секретарь, привёз обменные документы, посмотрел свою новую квартиру, расписался в обменной карточке…
Мы отправили вещи багажом и пригласили соседку, Ирину с Машенькой попить чайку или водочки, посидеть последний раз с соседями – ближе них у нас здесь никого не было. Попрощались, поплакались, даже девчонки всплакнули. Вечером мы уже сидели в купе поезда на Москву. Я первый раз в жизни ехала в мягком вагоне с бархатными диванами. Видел бы это мой папа – извозчик Исаак, или мама – рабыня нашего огорода! Бог ты мой! С ума сойти!
Метки:
