Умытая Нюра...

Дак а я то чё? Я то так-то и ничё! Чё было, то и рассказываю. Счас доложу тебе по порядку. Доставай чернила. Пиши! Человек он был сам по себе хороший, крепкий такой, небольшенького росту, тока рябой и чудной немножко. А как коней любил! Знают что он безоткатный как телёнок, как бы в насмешку дадут ему для работы самого захудалого жеребчика из табуна, на дескать, чудило! Объезжай и пользуйся, нам он не нужен, всё равно наверно сдохнет, а тебе так в самый раз. А он ничё, поулыбается грустно, да и поведёт жеребёнка на поводу к себе в сарай. Уж кто-кто, а он за лошадьми мог ухаживать как никто. Его баба за своими детями так не смотрела как он за своим конём. Грузить лишний раз не будет, если видит, что двадцать мешков ему тяжело, он лучше семь кулей погрузит и три рейса сделает, но коня мучать не станет. Такой он человек был.
За что многие и смеялись над ним. Все из колхоза овёс да посыпку домой воровали для курей и свиней, кто мешок упрёт. А кто в карман насыпет, а он каждую лишнюю пригоршню своему жеребцу отдаст. Вот так и год пройдёт, смотришь по деревне, у других каких кони худые как электрические провода, а у него как из кинокартины! Вот прямо умел он так то красоту навести. И как у него получалось? Такой конь и идёт в телеге соответственно, он уже не будет носиться как поросёнок весной по деревне, а ступает солидно с важностью. И силы в нем накусано отборным овсом, как у трактора. А чё ж, почти трактор и есть, только выхлопная труба всё время в лицо водителю.

И вот как ты мне скажи, люди сходятся, уму не додуматься. Которые, мужик с бабой долго живут, то и разговаривают одинаково. А вот как Матвей Иванович с Анькой слепились даже и подумать невозможно. Он же такой смирный, да тихий, что из-за кошкиного урчания его голоса не слышно. А Анька же совсем не такая. От нее через час начинает уши закладывать. Она такая баба, что на каждую просыпанную ложку сахара высыпает мешок соли. Пулемёт крупного калибра. А жили же столько лет…! Корову держали, всё такое хозяйство, куры-гуси, поросята. А чтобы их прокормить какой огород надо? А покос летом? Что ты!

Значит, собираются они как-то на покос. Матвей Иванович в телегу все такие причиндалы укладывает, косы там, грабли, баклагу с водой ну штобы потом нежданчиков не было. А Анька в это время по хозяйству управляется. На весь день надо скотину накормить и напоить. С покоса обычно поздно вечером ворочались, затемно уже когда. Все же эти цыплята-утята такие беспокойные твари. Писчат, кричат, хлопоту с ними…! Уже и ворота открыли, уже и со двора выехал Матвей Иванович, как жена возьми и вспомни, что после куриной кормёжки она руки не сполоснула:
– Счас, - говорит Матвею Ивановичу, - ты меня обожди, а я быстренько забегу руки помою, да лицо сполосну и вернусь. Я мигом….

- А чё я тебя буду ждать? – говорит он, - я уж потихоньку-помаленьку тронусь, а ты меня в дороге и нагонишь. А то так до обеда будем друг-дружку выжидать.
Побежала она во двор, да видно подзадержалась. Пока красоту на своём розовом круглом лице наводила. Пока забродивших кур из палисадника в сарай пинками загоняла, пока то, пока сё…. Выбежала из двора, а мужа уже и след простыл. Ну, ничё, баба она была быстрая, как поезд на скипидарном топливе. Припустила в догонку за Матвеем Ивановичем, только пылюка заклубилась. А до покоса дороги километров никак семь, а то и поболе будет.
И вот стоит в логу на покосе телега, конь распряженный пасётся по высокой траве. Матвей Иванович лежит в теньке, соломинку жуёт, окружающие местности-окресности разглядывает. Фронт работ обдумывает. Что там по дороге за пыль клубится, размышляет.
А это через пять минут прибегает его супруга Аннушка. Красная вся, это же пешком восемь километров спробуй пробеги! Пыльная вся и потная. Злая как голодная собака.
И Матвей Иванович только на другой бок повернулся и спрашивает так спокойно-спокойно:
- Ну, шо Нюра, умылась…?