Скифы
Просты и бесхитростны – дети природы,
нищие духом, подобные птицам.
Душа человека с душою народа
едина. Портрет, вобравший многие лица.
Сильные, смелые, быстрые, зоркие,
в дружбе – верные, к врагу – беспощадные,
с любимыми – нежные, с детьми – добрые,
веселые, гибкие, красивые, ладные!
Мы думаем – варвары они дикие,
о них слагаем легенды и мифы,
но знания наши – невеликие,
мол, жили были когда-то скифы.
Причерноморская степь. Шестой век до рождества Христова.
Черные волосы, слегка раскосые глаза, короткие усы и бородка, тонкие черты лица, узкая талия, широкие плечи. Во всем облике чувствуется сила и уверенность молодого вождя.
Он едет по степи на коне, в длинной, изгибающейся змеей, линии таких же, как он воинов.
Они едут шагом, взявшись за руки, волнообразная шеренга теряется вдали. Лошади топчут пестрое пространство степи, покрытое пятнами желтых, фиолетовых и голубых цветочных островов, зеленью трав, но все же более всего цветами алых маков и серебристыми метелками ковылей.
Перед фронтом конных воинов бесконечное поле. Ветер гуляет по степному простору волнами, колышет разнотравье, цветочный ковер. Серые ноздри коней щекочет одуряющий маковый запах.
Куда ни кинь взгляд, на все четыре стороны под сильным дыханием ветра ходят волнами высокие степные травы, напоенные талыми снегами и весенними грозами, пока их ещё не успели иссушить солнце и съесть скифские лошади. То тут, то там они редко сверкают, подобно драгоценным бриллиантам, каплями ещё не полностью высохшего, недавно прошедшего дождя. Воздух над травами густо насыщен пряным ароматом и стрекотанием кузнечиков и саранчей-кобылок. Они и сами выпархивают прямо из-под конских копыт, явив очам ещё одно степное чудо. Бешено вращаются крошечные крылышки, превратившись в два легчайших облачка. А облака то эти разноцветные! Вот – нежно малиновые, лимонные, голубые, оливковые и ещё с полдюжины иных оттенков. Кобылки пролетают метров десять–двадцать и бесследно исчезают в густом разнотравье этого лошадиного рая.
Вдруг тот же незнакомец поднимает лицо к небу и громко кричит: ?Это говорю я – Фаргой! Мы - скифы!!! Мы победили презренных киммерийцев!!! Все вокруг восторженно подхватывают: ?Да! Да! Да (рук никто не разжимает)!?
Один из воинов, немолодой, властный, видимо вождь, втягивает носом воздух и начинает петь. Точнее не петь, а издавать некие протяжные звуки. Те воины, что находятся рядом, подхватывают. Как ни странно, появляется красивое многоголосье, в которое иногда, когда звук усиливается, вплетаются ноты, издаваемые горлом.
***
Черноволосая, стройная, восточная красавица. В глубине больших чуть раскосых глаз под темным бархатом густых ресниц – свет звезд. В каждой черте лица - женственность и нежность. Длинная шея, гордая осанка, гибкое упругое тело. Она идет и несет большое блюдо с жареным гусем, ставит его на расстеленную, прямо на траве, длинную-предлинную скатерть. Другие женщины тоже подходят с разных сторон, подносят блюда с едой, накрывая этот ?дастархан?. Если смотреть от его начала - создается впечатление длинной дороги, уставленной яствами и уходящей вдаль. Иные женщины, постарше, готовят пищу на кострах, или углях, помешивают что-то длинными ложками в больших казанах, режут сыр, вяленое мясо. Одна из девушек останавливается, прислушивается и окликает красавицу:
- Мади, ты слышишь, Мади! Или мне уже мерещится? - теперь, оставив дела, прислушиваются обе. Издалека еле слышно доносится та самая песня воинов. Мади вдруг громко кричит:
- Это бала, едет скифская бала!!!
Все вокруг замирают, воцаряется полное молчание. В тишине уже отчетливо слышна песня скифов, хотя их самих еще не видно. Мади первая кидается в шатер и тут же выскакивает оттуда с малышом лет двух на руках. Женский лагерь приходит в движение. Молодые женщины с детьми, или без, скапливаются в стороне от лагеря, ждут тех, кто замешкался, и дружно идут на звук песни. Их догоняет и присоединяется разнокалиберная ребятня. Вслед, мудро и ласково, глядят пожилые женщины и вылезшие из шатров на дневной свет старики.
Мади, ведет за руку сына. Она одета в льняное платье с собольей опушкой, на лифе которого вышит разлегшийся во всю ширину олень с огромными рогами. Поверх платья надеты золотые украшения бляшки-брошки в виде уточек, лебедей и горлиц. Голову молодой женщины украшает шапка, отороченная соболем, с вышивкой в виде цветков полевых маков, листочков и усиков вьюна.
По степной траве идут две пары ног мамы и сына. К.П. Сапожки их, расписаны узорами в виде турьих рогов и морских спиралевидных волн.
Скифы продолжают петь свою песню. Лошади начинают подниматься на небольшой пригорок, на вершине которого неожиданно появляется и замирает цепочка женщин с детьми. Скифы прекращают петь, восторженно орут и, разомкнув руки, пускают лошадей вскачь!
Мади подхватывает сына на руки, радостно кричит: ?Фаргой, Фаргой!? - и первая бежит вниз, навстречу всадникам. Фаргой тоже впереди всех. Он подлетает к Мади, и, сдержав своего скакуна, подхватывает ее сильными руками вместе с сыном, сажает впереди себя на коня. Остальные следуют их примеру.
Мади склоняет свою голову на широкую грудь Фаргоя, как раз на то место, где вышит на его куртке лось и схвативший его за рога медведь. К отцовскому животу доверчиво прижимается, пристроившийся на коленях у мамы, сын. Одной ручонкой он берется за акинак (короткий меч), висевший в ножнах на поясе отца. ?Будет великий воин!? - говорит горделиво-уверено Фаргой. Мади улыбается счастливо.
Часть вторая
Скифский пир в самом разгаре. Поднимаются чаши с хмельной брагой и греческим вином, захваченным у врага. Провозглашаются здравицы отличившимся воинам. Фаргой со смехом рассказывает, о том, как их посольство принимали греки, их союзники в войне против киммерийцев, о великом множестве блюд и напитков, коими их потчевали, поднося их с церемониями и поклонами. Слушающие скифы удивляются и недоумевают, мол, зачем это? Рассказчик со смехом поясняет: ?Оказать почет?, - Фаргой весел и разговорчив от выпитого вина: ?Там столько было еды, но невкусной, какая-то рыба, как ее можно есть, и ведь сами едят, нахваливают. Было и мясо, но они портили его вкус какими-то соусами. Толи дело, пропеченный на углях, хороший кус мяса?, - он поднимает вверх ножку ягненка на косточке! Все одобрительно шумят, вдруг раздается голос Мади:
- Фаргой, спой нам!
- Да, спой, спой, Фаргой, - поддерживают ее все!
- Хорошо, - говорит он, - я спою песню о моем погибшем старшем брате во время прошлого похода, - певец замолкает, собирается с мыслями и начинает раскачиваться из стороны в сторону, все остальные подхватывают это движение. Фаргой начинает говорить слова нараспев:
Никогда, никогда, никогда
Не лететь уже в битву,
И не петь горлом песни Великой степи,
За джейраном не мчать на охоту ловитву,
И волков, не гонять, и кумыса не пить!
Алоцветная жизнь истекает по капле,
На аркане скакун умыкается прочь,
Пламенеет закат и теперь уже вряд ли
Мне увидеть рассвет – только ночь, только ночь…
Здесь не то, здесь не так! Мне расправить бы крылья
И из тесных лесов на простор улететь
Диким хищным орлом в край степной, в край ковыльный,
Мне б туда! Мне бы там умереть!
Там, где ветер в траве, гладит алые маки,
Там, под яркими звездами сладостно спать,
Там, где томно цикады поют в полумраке,
В моей юрте красавиц уже не ласкать,
Никогда, никогда, никогда…
***
Они в шатре. Два масляных бронзовых светильника, покачиваясь, свисают сверху. Очаг. Рядом нехитрая кухонная утварь. Небольшая полочка, уставленная вырезанными из кости божками. Там же на полке, в небольшой глиняной вазе, красным пятном букетик полевых маков. На стенах рога туров, инкрустированные бронзой, оружие, шкуры зверей.
Фаргой заботливо укрывает одеялом сладко посапывающего сына. Убирает от его неподвижной руки чашу с недоеденными зернышками распаренного мака, приправленными медом диких пчел. Над ложем малыша висит маленькая деревянная фигурка богини. Мади поднимает на нее глаза и говорит: ?Благодарю тебя, Великая Табити за то, что наполнила мой дом счастьем! За то, что послала мне мужа Фаргоя, самого лучшего мужчину на земле! Благодарю тебя Табити, покровительница домашнего очага, за сына Атея, дороже которого теперь у меня никого нет!
Фаргой тоже говорит: ?Благодарю тебя, Великая Табити, за то, что послала мне в жены прекрасную Мади, мою любимую! За сына Атея, за счастье в доме, благодарю тебя, Великая Табити!
Мади берет мужа за руку и ведет его в глубину шатра. Они становятся друг перед другом на колени на застеленной там шкуре барса:
- А для меня ты сочинил песню, - говорит она вопросительно, нежно и тихо?
- Неужели, Мади, что значит медоточивая, ты думаешь, что я мог забыть про тебя?!
Они начинают раскачиваться, теперь вдвоем, стоя на коленях и он поет-говорит:
Очи чёрные, очи восточные,
Ненаглядные и бездонные.
Ласки жаркие, полуночные,
Нескончаемые, бессонные!
О, Мади – ты моя бессонница!
Твоё имя: степное, цветочное,
Где кочует скифская конница
И такие же очи восточные.
Эта ночь, как и ты – волшебница,
Звездопадом своим укутала.
Всюду вечность ласково шепчется
Задремавшими, вдруг, минутами.
До утра весь мир стал нежностью,
Легким полога колыханием,
Единения безбрежностью
И твоим на плече дыханием.
Отблески пламени затухающего очага пляшут по стенам, отражаются в глазах мужчины и женщины. Они медленно начинают раздевать друг друга. Фаргой снимает с любимой платье. Она остаётся в длинной тонкой белой рубашке, расшитой цветами и птичками-славками, Фаргой гладит и целует птичек.
Летняя чудная ночь обнимает степь, ласковой кошечкой свернувшись вокруг юрты. Из степи доносится сонное пение цикад, приглушенное ржание пасущихся вдали, в ночной росе коней, ароматы полыни и мака, пополам с росяной свежестью. Колеблется от легкого ветерка полог входа, открывая порой звездное небо.
Мади, выгнувшись и приподнявшись, помогает мужу стянуть с себя через голову рубашку. Он, заглядевшись, застывает, как всегда восхищенный ее наготой.
Она, улыбаясь, закидывает руки за голову и выпутывает из волос гребни, потом садится на пятки. Отчего волосы черным потоком струятся по ее телу, падают, свиваются кольцами на пятнистой шкуре. Теперь она помогает ему раздеться, а после льнет, прижимается к его обнаженной груди. Он обнимает жену за талию и снова начинает целовать, но теперь не птичек, а ее обнаженное тело. Мади в его руках откидывается назад, запрокидывает голову на недолгое время, но потом, сладострастно застонав, рывком качается обратно. Она отстраняет его голову от своего тела и жадно целует мужа в губы. Потом принимается сама целовать его шею, плечи, широкую грудь, твердый, в кубиках мышц живот. Теперь он отстраняет, отрывает ее от себя, словно в отместку, находит жаркие, стонущие губы. Берется руками за ее маленькие крепкие груди, ныряет головой вниз, находит губами темные соски.
Мади стонет и мечется в объятиях мужа, выгибается дугой, царапает ему спину ногтями. Она неистова, ненасытна. По ее телу то и дело пробегает сладостная дрожь. Руками и ногами Мади обвивается вокруг Фаргоя, как плющ вокруг ствола бука.
Пламя свечи колеблет причудливые тени по стенам юрты. Слышатся приглушенные стоны, колышется легкий полог входа, впуская пряные травяные и цветочные медвяные запахи степи.
Расширенные в экстазе глаза Мади. Такие же точно, полубезумные глаза Фаргоя. Слившиеся воедино два сладострастных стона.
Он лежит на спине, повернув голову в сторону спящего сынишки и глядя на него с нежностью. Она уютно устраивается на его плече.
Иллюстрация: Яндекс.Картинки
нищие духом, подобные птицам.
Душа человека с душою народа
едина. Портрет, вобравший многие лица.
Сильные, смелые, быстрые, зоркие,
в дружбе – верные, к врагу – беспощадные,
с любимыми – нежные, с детьми – добрые,
веселые, гибкие, красивые, ладные!
Мы думаем – варвары они дикие,
о них слагаем легенды и мифы,
но знания наши – невеликие,
мол, жили были когда-то скифы.
Причерноморская степь. Шестой век до рождества Христова.
Черные волосы, слегка раскосые глаза, короткие усы и бородка, тонкие черты лица, узкая талия, широкие плечи. Во всем облике чувствуется сила и уверенность молодого вождя.
Он едет по степи на коне, в длинной, изгибающейся змеей, линии таких же, как он воинов.
Они едут шагом, взявшись за руки, волнообразная шеренга теряется вдали. Лошади топчут пестрое пространство степи, покрытое пятнами желтых, фиолетовых и голубых цветочных островов, зеленью трав, но все же более всего цветами алых маков и серебристыми метелками ковылей.
Перед фронтом конных воинов бесконечное поле. Ветер гуляет по степному простору волнами, колышет разнотравье, цветочный ковер. Серые ноздри коней щекочет одуряющий маковый запах.
Куда ни кинь взгляд, на все четыре стороны под сильным дыханием ветра ходят волнами высокие степные травы, напоенные талыми снегами и весенними грозами, пока их ещё не успели иссушить солнце и съесть скифские лошади. То тут, то там они редко сверкают, подобно драгоценным бриллиантам, каплями ещё не полностью высохшего, недавно прошедшего дождя. Воздух над травами густо насыщен пряным ароматом и стрекотанием кузнечиков и саранчей-кобылок. Они и сами выпархивают прямо из-под конских копыт, явив очам ещё одно степное чудо. Бешено вращаются крошечные крылышки, превратившись в два легчайших облачка. А облака то эти разноцветные! Вот – нежно малиновые, лимонные, голубые, оливковые и ещё с полдюжины иных оттенков. Кобылки пролетают метров десять–двадцать и бесследно исчезают в густом разнотравье этого лошадиного рая.
Вдруг тот же незнакомец поднимает лицо к небу и громко кричит: ?Это говорю я – Фаргой! Мы - скифы!!! Мы победили презренных киммерийцев!!! Все вокруг восторженно подхватывают: ?Да! Да! Да (рук никто не разжимает)!?
Один из воинов, немолодой, властный, видимо вождь, втягивает носом воздух и начинает петь. Точнее не петь, а издавать некие протяжные звуки. Те воины, что находятся рядом, подхватывают. Как ни странно, появляется красивое многоголосье, в которое иногда, когда звук усиливается, вплетаются ноты, издаваемые горлом.
***
Черноволосая, стройная, восточная красавица. В глубине больших чуть раскосых глаз под темным бархатом густых ресниц – свет звезд. В каждой черте лица - женственность и нежность. Длинная шея, гордая осанка, гибкое упругое тело. Она идет и несет большое блюдо с жареным гусем, ставит его на расстеленную, прямо на траве, длинную-предлинную скатерть. Другие женщины тоже подходят с разных сторон, подносят блюда с едой, накрывая этот ?дастархан?. Если смотреть от его начала - создается впечатление длинной дороги, уставленной яствами и уходящей вдаль. Иные женщины, постарше, готовят пищу на кострах, или углях, помешивают что-то длинными ложками в больших казанах, режут сыр, вяленое мясо. Одна из девушек останавливается, прислушивается и окликает красавицу:
- Мади, ты слышишь, Мади! Или мне уже мерещится? - теперь, оставив дела, прислушиваются обе. Издалека еле слышно доносится та самая песня воинов. Мади вдруг громко кричит:
- Это бала, едет скифская бала!!!
Все вокруг замирают, воцаряется полное молчание. В тишине уже отчетливо слышна песня скифов, хотя их самих еще не видно. Мади первая кидается в шатер и тут же выскакивает оттуда с малышом лет двух на руках. Женский лагерь приходит в движение. Молодые женщины с детьми, или без, скапливаются в стороне от лагеря, ждут тех, кто замешкался, и дружно идут на звук песни. Их догоняет и присоединяется разнокалиберная ребятня. Вслед, мудро и ласково, глядят пожилые женщины и вылезшие из шатров на дневной свет старики.
Мади, ведет за руку сына. Она одета в льняное платье с собольей опушкой, на лифе которого вышит разлегшийся во всю ширину олень с огромными рогами. Поверх платья надеты золотые украшения бляшки-брошки в виде уточек, лебедей и горлиц. Голову молодой женщины украшает шапка, отороченная соболем, с вышивкой в виде цветков полевых маков, листочков и усиков вьюна.
По степной траве идут две пары ног мамы и сына. К.П. Сапожки их, расписаны узорами в виде турьих рогов и морских спиралевидных волн.
Скифы продолжают петь свою песню. Лошади начинают подниматься на небольшой пригорок, на вершине которого неожиданно появляется и замирает цепочка женщин с детьми. Скифы прекращают петь, восторженно орут и, разомкнув руки, пускают лошадей вскачь!
Мади подхватывает сына на руки, радостно кричит: ?Фаргой, Фаргой!? - и первая бежит вниз, навстречу всадникам. Фаргой тоже впереди всех. Он подлетает к Мади, и, сдержав своего скакуна, подхватывает ее сильными руками вместе с сыном, сажает впереди себя на коня. Остальные следуют их примеру.
Мади склоняет свою голову на широкую грудь Фаргоя, как раз на то место, где вышит на его куртке лось и схвативший его за рога медведь. К отцовскому животу доверчиво прижимается, пристроившийся на коленях у мамы, сын. Одной ручонкой он берется за акинак (короткий меч), висевший в ножнах на поясе отца. ?Будет великий воин!? - говорит горделиво-уверено Фаргой. Мади улыбается счастливо.
Часть вторая
Скифский пир в самом разгаре. Поднимаются чаши с хмельной брагой и греческим вином, захваченным у врага. Провозглашаются здравицы отличившимся воинам. Фаргой со смехом рассказывает, о том, как их посольство принимали греки, их союзники в войне против киммерийцев, о великом множестве блюд и напитков, коими их потчевали, поднося их с церемониями и поклонами. Слушающие скифы удивляются и недоумевают, мол, зачем это? Рассказчик со смехом поясняет: ?Оказать почет?, - Фаргой весел и разговорчив от выпитого вина: ?Там столько было еды, но невкусной, какая-то рыба, как ее можно есть, и ведь сами едят, нахваливают. Было и мясо, но они портили его вкус какими-то соусами. Толи дело, пропеченный на углях, хороший кус мяса?, - он поднимает вверх ножку ягненка на косточке! Все одобрительно шумят, вдруг раздается голос Мади:
- Фаргой, спой нам!
- Да, спой, спой, Фаргой, - поддерживают ее все!
- Хорошо, - говорит он, - я спою песню о моем погибшем старшем брате во время прошлого похода, - певец замолкает, собирается с мыслями и начинает раскачиваться из стороны в сторону, все остальные подхватывают это движение. Фаргой начинает говорить слова нараспев:
Никогда, никогда, никогда
Не лететь уже в битву,
И не петь горлом песни Великой степи,
За джейраном не мчать на охоту ловитву,
И волков, не гонять, и кумыса не пить!
Алоцветная жизнь истекает по капле,
На аркане скакун умыкается прочь,
Пламенеет закат и теперь уже вряд ли
Мне увидеть рассвет – только ночь, только ночь…
Здесь не то, здесь не так! Мне расправить бы крылья
И из тесных лесов на простор улететь
Диким хищным орлом в край степной, в край ковыльный,
Мне б туда! Мне бы там умереть!
Там, где ветер в траве, гладит алые маки,
Там, под яркими звездами сладостно спать,
Там, где томно цикады поют в полумраке,
В моей юрте красавиц уже не ласкать,
Никогда, никогда, никогда…
***
Они в шатре. Два масляных бронзовых светильника, покачиваясь, свисают сверху. Очаг. Рядом нехитрая кухонная утварь. Небольшая полочка, уставленная вырезанными из кости божками. Там же на полке, в небольшой глиняной вазе, красным пятном букетик полевых маков. На стенах рога туров, инкрустированные бронзой, оружие, шкуры зверей.
Фаргой заботливо укрывает одеялом сладко посапывающего сына. Убирает от его неподвижной руки чашу с недоеденными зернышками распаренного мака, приправленными медом диких пчел. Над ложем малыша висит маленькая деревянная фигурка богини. Мади поднимает на нее глаза и говорит: ?Благодарю тебя, Великая Табити за то, что наполнила мой дом счастьем! За то, что послала мне мужа Фаргоя, самого лучшего мужчину на земле! Благодарю тебя Табити, покровительница домашнего очага, за сына Атея, дороже которого теперь у меня никого нет!
Фаргой тоже говорит: ?Благодарю тебя, Великая Табити, за то, что послала мне в жены прекрасную Мади, мою любимую! За сына Атея, за счастье в доме, благодарю тебя, Великая Табити!
Мади берет мужа за руку и ведет его в глубину шатра. Они становятся друг перед другом на колени на застеленной там шкуре барса:
- А для меня ты сочинил песню, - говорит она вопросительно, нежно и тихо?
- Неужели, Мади, что значит медоточивая, ты думаешь, что я мог забыть про тебя?!
Они начинают раскачиваться, теперь вдвоем, стоя на коленях и он поет-говорит:
Очи чёрные, очи восточные,
Ненаглядные и бездонные.
Ласки жаркие, полуночные,
Нескончаемые, бессонные!
О, Мади – ты моя бессонница!
Твоё имя: степное, цветочное,
Где кочует скифская конница
И такие же очи восточные.
Эта ночь, как и ты – волшебница,
Звездопадом своим укутала.
Всюду вечность ласково шепчется
Задремавшими, вдруг, минутами.
До утра весь мир стал нежностью,
Легким полога колыханием,
Единения безбрежностью
И твоим на плече дыханием.
Отблески пламени затухающего очага пляшут по стенам, отражаются в глазах мужчины и женщины. Они медленно начинают раздевать друг друга. Фаргой снимает с любимой платье. Она остаётся в длинной тонкой белой рубашке, расшитой цветами и птичками-славками, Фаргой гладит и целует птичек.
Летняя чудная ночь обнимает степь, ласковой кошечкой свернувшись вокруг юрты. Из степи доносится сонное пение цикад, приглушенное ржание пасущихся вдали, в ночной росе коней, ароматы полыни и мака, пополам с росяной свежестью. Колеблется от легкого ветерка полог входа, открывая порой звездное небо.
Мади, выгнувшись и приподнявшись, помогает мужу стянуть с себя через голову рубашку. Он, заглядевшись, застывает, как всегда восхищенный ее наготой.
Она, улыбаясь, закидывает руки за голову и выпутывает из волос гребни, потом садится на пятки. Отчего волосы черным потоком струятся по ее телу, падают, свиваются кольцами на пятнистой шкуре. Теперь она помогает ему раздеться, а после льнет, прижимается к его обнаженной груди. Он обнимает жену за талию и снова начинает целовать, но теперь не птичек, а ее обнаженное тело. Мади в его руках откидывается назад, запрокидывает голову на недолгое время, но потом, сладострастно застонав, рывком качается обратно. Она отстраняет его голову от своего тела и жадно целует мужа в губы. Потом принимается сама целовать его шею, плечи, широкую грудь, твердый, в кубиках мышц живот. Теперь он отстраняет, отрывает ее от себя, словно в отместку, находит жаркие, стонущие губы. Берется руками за ее маленькие крепкие груди, ныряет головой вниз, находит губами темные соски.
Мади стонет и мечется в объятиях мужа, выгибается дугой, царапает ему спину ногтями. Она неистова, ненасытна. По ее телу то и дело пробегает сладостная дрожь. Руками и ногами Мади обвивается вокруг Фаргоя, как плющ вокруг ствола бука.
Пламя свечи колеблет причудливые тени по стенам юрты. Слышатся приглушенные стоны, колышется легкий полог входа, впуская пряные травяные и цветочные медвяные запахи степи.
Расширенные в экстазе глаза Мади. Такие же точно, полубезумные глаза Фаргоя. Слившиеся воедино два сладострастных стона.
Он лежит на спине, повернув голову в сторону спящего сынишки и глядя на него с нежностью. Она уютно устраивается на его плече.
Иллюстрация: Яндекс.Картинки
Метки:
