Лирическое отступление 2
Начало здесь: http://stihi.ru/2021/08/31/8763
Крошился торт песочный под ножом,
дымился в чашке кофе итальянский
и пузырьками закипал боржом,
соперничая брызгами с шампанским.
И флиртовал свечи огонь шальной
с прелестницей в наряде откровенном.
Дурашка-гном смеялся за спиной
и на огонь поглядывал презренно.
---
Вино в бокале, кофе и свеча.
И женщина, причесанная гладко,
задув огонь, вдруг улыбнулась сладко,
бретельку платья уронив с плеча.
Он едва не застонал.
– Благодарю...
– Вам нехорошо? – участливо спросила женщина, видя, как он наклонился к рулю.
– Давайте помолчим, – не поднимая головы, ответил он.
Обессилевший дождь потихоньку убирался восвояси. Движение, наконец, возобновилось. Как выяснилось позднее, причиной длительной остановки стала поваленная грозовой силой расколотого неба могучая сосна, которая перекрыла дорогу. Семён завёл машину, включил "дворники" и тронулся с места. В салоне повисло молчание, как будто сзади никого не было. Возле метро он передумал её высаживать из-за дождя, который решил вернуться. Спросил куда везти.
– Не беспокойтесь, я сейчас нырну в подземку, пара остановок и я почти дома.
– Куда Вам? Я подвезу. Грибы в Вашей корзине от дождя уже не подрастут.
– Вас, наверное, дома ждут.
Семён опустил ответ.
– И всё же? Мне не трудно, – дремлющий джентльмен окончательно в нём проснулся, стал настойчивее и выше ростом. "Но и особого удовольствия не доставит", – он посмотрел на женщину свежим глазом.
Пассажирка назвала улицу и дом, сказав при этом:
– Мне не совсем удобно Вас обременять. Я и так слишком долго задержалась и надоела Вам.
Льстить ей Семён не собирался, но и полностью согласиться с её словами не мог. Возле дома он вышел из машины, открыл дверцу, молча взял из рук корзинку и сказал:
– Я провожу Вас.
Она повиновалась, пошла вперёд. Возле двери протянула деньги в размере таксы за проезд. Он взял её худенькую руку и закрыл ладонь, как кошелёк.
– Купите себе шоколад к чаю от меня. До свидания. Передайте подруге – у неё замечательная поэзия, – спускаясь по лестнице, попрощался Семён.
– Спасибо Вам большое за доставку и приют, – крикнула она.
На пути к дому женщина совершенно выветрилась из его памяти. Семён взял корзину, поднялся к себе. В холле его встретил портрет жены в полный рост во всю стену. Удачный коллаж, где она в жёлтом сарафане и словно рассыпанными по нему горошинами душистого перца. В полуулыбке и прищуренными глазами. Он поставил корзину внизу, у босых ног Дарьи. Переоделся, согрел чаю. Перебрался с небольшим подносом поближе к жене.
...Дарья из всего интерьера любила камины. Как приглашение к огню.
– Сенечка, – говорила она,– Нам бы каминчик на дачу. Я эскиз набросала. Так хочется костерочка в доме. Я уже с Жориком договорилась. Ты его знаешь. Со шкиперской бородкой. Он поможет. С чугунными завитушками и изразцами.
– И где пани собирается разжиться завитушками? Это же вам не кренделёчки из теста лепить.
– Всё уже договорено, мой милый, – улыбалась она, – завитушечки отливаются в мастерской у Жорика, – с растяжкой, ударяя каждое слово, поясняла жена.
Дарья радовалась каминной кладке, выпивала с мастерами изредка "пейсяшку"– пятьдесят граммов коньяку. Крепких напитков она терпеть не могла, но ради святого дела в ней появлялся другой дух, который открывал запасной клапан для второй дозы.
Камин обещал быть слишком помпезным при их аскетичной дачной архитектуре.
– Дарусь, поскромней нельзя? А то он напоминает Тадж-Махал.
– В миниатюре, – смеясь, соглашалась она, – Я так задумала. А вообще, нужно перестроить дачу, – пугала она Семёна. – А ну-ка, сядь. Ты сегодня очень колоритно выглядишь. Не шевелись, – взяв бумагу и карандаш, быстро набрасывала его.
– Даш, покурить можно?
– Нет, солнце уйдёт.
– Лапуль, одну, – тянул он.
– Ни одной, – категорически запрещала она.
– Вообще-то натурщикам платят, – заявлял Семён.
– Голым, – отвечала Дарья, – Платят обнажённой натуре. Ладненько, опять не закончу. Пойду посмотрю на зодчих архаровцев. Гениальны, черти. Нет, ещё десять минут посиди спокойно. Подожди. У тебя веерочки возле глаз появились, но они тебе идут, – целуя его, проговорила она.
– Расплачиваться чем будешь? – спросил он.
– Дарья засмеялась.
– За камин, – иронично направил Семён мысль жены в другое русло.
– Частично твоими массажами, остальное – моим "Сентябрьским вихрем" Я хорошо его пристроила.
– Нет, только не "Вихрем"! – подскочил Семён, – Я не могу с ним расстаться.
– Всё. Уже всё. Но я напишу его снова. Для тебя.
Она начала "Вихрь" на чёрном грунте с опавшего листа клёна. Полотно так и застыло на подрамнике не оконченным. Как предсказание смерти.
Все атрибуты, гардероб остались за закрытой дверью комнатушки-мастерской. Он суеверно не открывал её. Не хотел ворошить угли слабого огня надежды обитания там души Дарьи, боясь погасить его...
Неделя пролетела в многочисленных массажах. Работа спасала его. Он был талантливым от Бога. К клиентам и пациентам относился внимательно, но не любил безобразно растолстевших людей. Особенно женщин. При виде огромной массы жира он тут же использовал учеников, отдавая её, как экспериментальный материал, на растерзание. Когда подмастерья отсутствовали, в нём рождался скульптор по пластилину с желанием перемесить заново бракованный, оплывший экземпляр и разделить его на два-три миниатюрных. Одна из клиенток с остеохондрозом спросила его как-то между сеансами:
– У Вас, наверное, на некрасивое женское тело – аллергия?
Он рассмеялся и ответил:
– На больное – нет. Раскормленное – да. К Вам это не относится, – пряча улыбку, почти искренне ответил Семён. – Тело – строительный материал, сам же человек – его зодчий. Представьте себе, – нажимая на болевые точки, продолжал он, – Землетрясение, которое мы назовём – телотрясение. При незначительности толчков некрепкий организм разрушится. Как рушатся несовершенные постройки даже при малой вибрации Земли.
Когда в массажных кулуарах уже знали о постигшем его несчастье, особо сердобольные приносили из дома что-нибудь вкусненькое, как бы молча соболезнуя любимому массажисту.
Вопрос о продаже дачи часто приходил на ум, но память о Дарье стирала его всякий раз.
... – Ты мой мальчишечка дорогой, – нежно приговаривала Дарья перед командировкой, - Твоя Дашка будет по тебе скучать.
Мальчишечка был старше на три года.
– У тебя замечательное имя. Дарья. Дар. Дар Божий. Для меня. Щедрая рука судьбы.
– Ты мне об этом уже говорил. Ребятки обещали к моему возвращению закончить камин. Не разжигай его без меня.
Потом она улетела. Камин завершили к её приезду, в день гибели. Она так и не увидела полное великолепие своего Тадж-Махала. Не погрелась у гостеприимного огня...
Семёну никогда не снились сны. Окружающие считали, что он лишён огромного удовольствия в жизни, тем более, последующего разгадывания их. С момента катастрофы прошло почти два года. Он только недавно стал крепко спать и то потому, что выматывался на работе. И вдруг ему приснился сон, в котором Дашка, сидя в кресле-качалке и укрывшись пледом, читала ему стихи. Голоса её он не слышал, она шевелила губами беззвучно, время от времени поглядывая на каминный огонь. Он хотел обнять её, но она не пускала его к себе, выставляя рукой с книжечкой запрет.
Семён проснулся от странного ощущения.
Свеча в застывшем болеро,
огонь волос рыже-карминных
и угли старого камина... – возникли в памяти мужчины строки. Он готов был побиться об заклад, что они не были прочитаны в том грозовом воскресенье. Семён свёл всё к телепатии, которой не отводил места в реальной жизни его коллега Фил. Его вообще-то звали Филипп, но, представляясь очередной сногсшибательной пациентке, говорил:
– Просто Фил. Для остальных - Филипп Родионович. Фил – для Вас.
Он был молод, веснушчат, гонорист. И все его звали "ПростоФилей".
Утром, выйдя из квартиры, встретил пожилую соседку, поздоровался с ней и сказал:
– Любовь Васильевна, мне приснился сон...
– Дурной – не рассказывай, хороший – только после обеда, – со знанием дела ответила она.
– Как узнать – какой он? Если я их вообще никогда не видел.
– Никогда? Тогда это – знамение.
– Знамение? Какое знамение? – спросил Семён.
– Раньше, бывало, мёртвые воскресали, – начала соседка, – Цивилизации гибли...
"Сейчас нагромоздит", – подумал Семён и остановил её:
– Я всё понял, Васильевна, будьте здоровы. Думаю, мой сон с хорошим знамением.
– Дай Бог, – Любовь Васильевна перекрестила его спину.
Субботние часы в утреннее время он мог занять только одним и то необходимым массажем. По просьбе клиента. Сейчас он бежал выкарабкивать позвоночник. Не отличаясь особой крутостью и широкоплечестью, силы в нём было хоть отбавляй. Не только силы, а и знания собственного дела. Поэтому слава народного целителя помогала и не обременяла. Легко переворачивая грузную женщину и манипулируя, Семён поставил её на ноги, дав несколько назидательных рекомендаций.
После обеда смотался на дачу. Вернулся в воскресенье. Вечером предстоящая встреча решающего матча проявила на лице Семёна улыбку. Он был твёрдо уверен в победе и потому со спокойным сердцем заключил с Филом пари на ящик фирменного пива. Можно было бы и воочию поболеть, но предпочитал домашнюю обстановку. Любил футбол, но не дико орущих над ухом болельщиков. Хотя здесь тоже была своя прелесть, будоражащая всё мужское нутро.
Закончился первый тайм. В перерыве поднялся, принёс яблоки и грызя их, пробежался пультом по другим программам. Уже было проскочив одну из них, услышал слово "свеча". Тут же вернулся назад.
Миловидная изящная женщина читала стихи, которые он слышал в машине. Скорее, это можно было отнести к навязчивости, но женщина реально сидела у камина в кресле. На маленьком столике стоял подсвечник с зажжённой свечой. Читали они, то есть та – в машине и эта – на экране, почти одними и теми же интонациями. Что-то было уловимое в голосе. И если бы не другое лицо, можно было подумать, что женщина просто открывает рот под фонограмму, а читала та, сидящая на заднем сиденье. Закончив стих, она улыбнулась, поднеся руку к виску, чтобы снять очки...
На её руке был тот же самый редкий перстень. Семёну показалось, что он попал на гипнотический телесеанс. Ему "виделось", как сосуд его души, изъеденный нескончаемой печалью и болью, вынули и поменяли на прозрачный и новый, который стал медленно наполняться чем-то приятным и нежным. Он подвигал телом, привыкая к странным ощущениям пустоты и в то же время наполненности. Когда Семён поднялся с дивана, его испугала лёгкость состояния. Он боялся взлететь к потолку воздушным шариком. Раскрыл газету с анонсами каналов. В программе сухо значилось: "У камина".
"Что это? – подумал Семён, - Волшебство экрана?" Не может быть, чтобы это был один и тот же человек. Он же не сумасшедший, чтобы не отличить глиняную фигурку от дамы из "Авторской программы". Пластическая операция за краткостью сроков исключалась. Он снял шляпу перед феноменом визажистов. Правда, избалованный вниманием перстень перекочевал на другой палец. Однако, слишком много совпадений. Всё равно, что обычное куриное яйцо превратили в пасхальное. Сделали из бесцветного пятна радугу нежных пастельных тонов.
Как всё зависит от мига. Затянись репортаж на пару минут и ничего бы не произошло. Его волновало только что увиденное и выбивало настрой на второй тайм. Он на секунду переключил кнопкой пульта тот же канал и наткнулся на неприятное лицо певца, одетого в драный балахон с длинными неопрятными рукавами. Не было ни свечей, ни женщины, поразившей его. Контраст придал ему еще большего волнения. Он досмотрел футбол при выключенном звуке - комментаторский голос раздражал его.
Утром решил, чтобы окончательно не свихнуться и развеять слишком густые вопросные тучи – сократить количество массажей, быстро отстрелять их. Пусть простят его больные и не очень. Он в силу своей профессии определил, что материал, из которого слепили заэкранную диву, находился в его машине в то воскресенье. Ему не обязательно тыняться по коридорам телестудии, разыскивая нужную инстанцию. Семён знал, где её найти. И был благодарен интуиции, что не высадил женщину у метро. Мужчина облегчённо выдохнул глубокий, забытый, распирающий лёгкие, вдох.
Всё складывалось более, чем удачно. Понедельник начинался утренней сменой. Работая в ускоренном темпе, продумывал мелочи визита. В том, что он поедет именно сегодня, Семён не сомневался.
После обеда заскочил в фирменный магазин. Уже по дороге к ней купил цветы. Он искал ключ к первой фразе. "Как сложится – положусь на экспромт", – подумал мужчина.
У дома его встретил раскидистый каштан, который давно включил колючие фонарики. Они, не выдерживая энергии дерева, лопались и роняли перегоревшие лампочки, сохраняя тепло.
Припарковав машину, сориентировался в окнах. Если он правильно всё высчитал, у женщины горел свет. Захватив пакет и цветы, не спеша поднялся на этаж. Позвонил. Слышал, как подошли к двери. Разрешил разглядеть себя в глазок. О том, что он может оказаться лишним, не высветилось нигде. И только сейчас сообразил, что такое очень даже возможно. "Что ж, сыграю поклонника её таланта. Сантехник не пройдёт, представитель Энерго тоже. Они выглядят менее торжественно. Из анекдотов".
На пороге стояла она. Первую волну неожиданности на её лице Семён не увидел - женщина оставила её за дверью полминуты назад.
– Добрый вечер! – слегка наклонив голову, приветственно сказал мужчина, – Не ожидали? – последовал глупый вопрос.
– Здравствуйте. Признаться, нет. И никогда бы не поверила предсказаниям гадалки, – она внимательно посмотрела на него, близоруко щуря глаза, продолжила, – Вы пришли после вчерашнего эфира. Я не ошиблась?
– Не только. Я пришёл вспомнить о давно забытом мужском желании – угодить прекрасной даме, – он протянул ей букет "неприбранных" японских хризантем.
– Благодарю Вас. Они роскошные, – принимая цветы, смутилась и порозовела женщина.
– Я.., – начал было Семён.
– Я знаю. Я всё о Вас знаю и поэтому готова простить намеренную грубость, в которой Вы побрезговали завтракать мной. Это была достаточно горькая пилюля для женщины. не суть сказанного, а КАК Вы это сказали.
– Но вы тоже хороши, не менее намеренно солгали, что стихи принадлежат подруге, – попытался оправдаться Семён.
– Если Вы пренебрегаете плотью, зачем Вам душа?
– Так Вы готовы простить меня?
– Разберёмся. У меня ремонт в комнате. Я приму Вас в кухне. Живая в квартире только она. Моя трапезная, мой храм и гостиная на сегодня. Не возражаете?
– Очень даже не возражаю. И хотел просить об этом Вас.
Семён, войдя в арочный проём кухни с византийскими окнами и декоративными тарелками, увидел забавную вещь и, переведя взгляд на хозяйку, спросил:
– Почему у Вас шоколад в рамке?
– Потому что он с Вашего барского плеча, – немного ошеломила она его, – Редкий мужчина выдержит серенькую пичужку в машине так долго да ещё навязавшую ему чтение стихов. Не перебивайте. И уж вообще невозможно представить, чтобы он подвёз её под самый дом и угостил шоколадом. Нереально, знаете ли. Поэтому я повременила сделать заявление для прессы, что такой мужчина – в лице модного столичного массажиста – есть. Мне попросту никто бы не поверил. Это в лучшем случае. В худшем - сказали бы, что рецидивы неожиданного одиночества начинают заметно прогрессировать, – она улыбнулась ему и показалась такой беспомощной очкарюшкой, которую немыслимо захотелось обнять.
– Я подумал, что рамочный шоколад – новое веяние модерна в интерьере, но... – пряча за словами желание сделать это тотчас же, то есть, ощутить её в своих руках, мужчина протянул пакет.
– Что здесь? – изумление с удивлением боролись за господство на её лице.
– Свечи, шампанское и торт. Всё, как в Ваших стихах. Надеюсь, пара ложек кофе в доме поэтессы найдётся?
– И это всё Вы принесли, – она запнулась, – ...мне?
– Не жадничайте, – шутливо урезонил он.
– И Вы хотите, чтобы мы это съели и выпили за один вечер? – широко раскрыла глаза женщина, которую только что хотели заключить в объятия.
– Думаю, торопиться не стоит.
– Тогда давайте попробуем, – отчаянно согласилась она, – Возможно, я расскажу Вам после выпитого шампанского, что по просьбе обожающей Вас подруги я года три назад побывала в Ваших руках... в качестве клиентки.
– Неужели? – удивился Семён.
– Да. Только тогда у вас было сумасшедше-счастливое лицо.
– Я Вас не помню, – признался он.
– Счастливые люди никого и ничего вокруг не замечают. Даже времени. Я, как и все, была Вам просто безразлична. Тогда, – добавила она.
– А сейчас? - лёгкая тень коснулась его лица, - Как Вы думаете?
- Не знаю..., – в раздумье ответила женщина, – Но я бы очень хотела... Быть рядом с Вами, – почти выдохнула она.
"Светлое лирическое отступление в кромешной прозаической жизни – это такой клин, который способен выбить человека из состояния болевого шока", – последней вечерней тучкой пронеслось в сознании Семёна.
– Несите фужеры, милый лирик, утро вечера мудренее, – без ноток лукавства и не мудрствуя, с едва заметной улыбкой сказал Семён, надёжно пряча её маленькие ладони в своих сильных руках.
Он был почти уверен в завтрашнем, льющем солнечный свет, осеннем утре, из которого в дымке печального флёра памяти будет медленно уходить, иногда оглядываясь назад, Дарья. Увидит другую, спящую женщину, абсолютно не похожую на его жену, но тонкую до удивления и чистую до прозрачности.
Любовь Васильевна назвала бы её Знамением единственного в жизни сна Семёна.
Он чуть не рассмеялся громко впервые за последние два года от приятной во всех отношениях мысли, где бы это могло произойти. Так как в маленькой квартире, состоящей из просторной кухни и комнаты, переживающей апогей ремонтного разворота, увидеть спящую женщину рядом невозможно. Обстановка, которую он нафантазировал, сейчас практически исключалась.
"Что-нибудь придумаю", – обнадёживающе похлопал себя по плечу Семён, присматриваясь к габаритам кухни.
2005 г, осень.
*-------------
В иллюстрации коллаж по картинкам ИНЕТа - мой.
Крошился торт песочный под ножом,
дымился в чашке кофе итальянский
и пузырьками закипал боржом,
соперничая брызгами с шампанским.
И флиртовал свечи огонь шальной
с прелестницей в наряде откровенном.
Дурашка-гном смеялся за спиной
и на огонь поглядывал презренно.
---
Вино в бокале, кофе и свеча.
И женщина, причесанная гладко,
задув огонь, вдруг улыбнулась сладко,
бретельку платья уронив с плеча.
Он едва не застонал.
– Благодарю...
– Вам нехорошо? – участливо спросила женщина, видя, как он наклонился к рулю.
– Давайте помолчим, – не поднимая головы, ответил он.
Обессилевший дождь потихоньку убирался восвояси. Движение, наконец, возобновилось. Как выяснилось позднее, причиной длительной остановки стала поваленная грозовой силой расколотого неба могучая сосна, которая перекрыла дорогу. Семён завёл машину, включил "дворники" и тронулся с места. В салоне повисло молчание, как будто сзади никого не было. Возле метро он передумал её высаживать из-за дождя, который решил вернуться. Спросил куда везти.
– Не беспокойтесь, я сейчас нырну в подземку, пара остановок и я почти дома.
– Куда Вам? Я подвезу. Грибы в Вашей корзине от дождя уже не подрастут.
– Вас, наверное, дома ждут.
Семён опустил ответ.
– И всё же? Мне не трудно, – дремлющий джентльмен окончательно в нём проснулся, стал настойчивее и выше ростом. "Но и особого удовольствия не доставит", – он посмотрел на женщину свежим глазом.
Пассажирка назвала улицу и дом, сказав при этом:
– Мне не совсем удобно Вас обременять. Я и так слишком долго задержалась и надоела Вам.
Льстить ей Семён не собирался, но и полностью согласиться с её словами не мог. Возле дома он вышел из машины, открыл дверцу, молча взял из рук корзинку и сказал:
– Я провожу Вас.
Она повиновалась, пошла вперёд. Возле двери протянула деньги в размере таксы за проезд. Он взял её худенькую руку и закрыл ладонь, как кошелёк.
– Купите себе шоколад к чаю от меня. До свидания. Передайте подруге – у неё замечательная поэзия, – спускаясь по лестнице, попрощался Семён.
– Спасибо Вам большое за доставку и приют, – крикнула она.
На пути к дому женщина совершенно выветрилась из его памяти. Семён взял корзину, поднялся к себе. В холле его встретил портрет жены в полный рост во всю стену. Удачный коллаж, где она в жёлтом сарафане и словно рассыпанными по нему горошинами душистого перца. В полуулыбке и прищуренными глазами. Он поставил корзину внизу, у босых ног Дарьи. Переоделся, согрел чаю. Перебрался с небольшим подносом поближе к жене.
...Дарья из всего интерьера любила камины. Как приглашение к огню.
– Сенечка, – говорила она,– Нам бы каминчик на дачу. Я эскиз набросала. Так хочется костерочка в доме. Я уже с Жориком договорилась. Ты его знаешь. Со шкиперской бородкой. Он поможет. С чугунными завитушками и изразцами.
– И где пани собирается разжиться завитушками? Это же вам не кренделёчки из теста лепить.
– Всё уже договорено, мой милый, – улыбалась она, – завитушечки отливаются в мастерской у Жорика, – с растяжкой, ударяя каждое слово, поясняла жена.
Дарья радовалась каминной кладке, выпивала с мастерами изредка "пейсяшку"– пятьдесят граммов коньяку. Крепких напитков она терпеть не могла, но ради святого дела в ней появлялся другой дух, который открывал запасной клапан для второй дозы.
Камин обещал быть слишком помпезным при их аскетичной дачной архитектуре.
– Дарусь, поскромней нельзя? А то он напоминает Тадж-Махал.
– В миниатюре, – смеясь, соглашалась она, – Я так задумала. А вообще, нужно перестроить дачу, – пугала она Семёна. – А ну-ка, сядь. Ты сегодня очень колоритно выглядишь. Не шевелись, – взяв бумагу и карандаш, быстро набрасывала его.
– Даш, покурить можно?
– Нет, солнце уйдёт.
– Лапуль, одну, – тянул он.
– Ни одной, – категорически запрещала она.
– Вообще-то натурщикам платят, – заявлял Семён.
– Голым, – отвечала Дарья, – Платят обнажённой натуре. Ладненько, опять не закончу. Пойду посмотрю на зодчих архаровцев. Гениальны, черти. Нет, ещё десять минут посиди спокойно. Подожди. У тебя веерочки возле глаз появились, но они тебе идут, – целуя его, проговорила она.
– Расплачиваться чем будешь? – спросил он.
– Дарья засмеялась.
– За камин, – иронично направил Семён мысль жены в другое русло.
– Частично твоими массажами, остальное – моим "Сентябрьским вихрем" Я хорошо его пристроила.
– Нет, только не "Вихрем"! – подскочил Семён, – Я не могу с ним расстаться.
– Всё. Уже всё. Но я напишу его снова. Для тебя.
Она начала "Вихрь" на чёрном грунте с опавшего листа клёна. Полотно так и застыло на подрамнике не оконченным. Как предсказание смерти.
Все атрибуты, гардероб остались за закрытой дверью комнатушки-мастерской. Он суеверно не открывал её. Не хотел ворошить угли слабого огня надежды обитания там души Дарьи, боясь погасить его...
Неделя пролетела в многочисленных массажах. Работа спасала его. Он был талантливым от Бога. К клиентам и пациентам относился внимательно, но не любил безобразно растолстевших людей. Особенно женщин. При виде огромной массы жира он тут же использовал учеников, отдавая её, как экспериментальный материал, на растерзание. Когда подмастерья отсутствовали, в нём рождался скульптор по пластилину с желанием перемесить заново бракованный, оплывший экземпляр и разделить его на два-три миниатюрных. Одна из клиенток с остеохондрозом спросила его как-то между сеансами:
– У Вас, наверное, на некрасивое женское тело – аллергия?
Он рассмеялся и ответил:
– На больное – нет. Раскормленное – да. К Вам это не относится, – пряча улыбку, почти искренне ответил Семён. – Тело – строительный материал, сам же человек – его зодчий. Представьте себе, – нажимая на болевые точки, продолжал он, – Землетрясение, которое мы назовём – телотрясение. При незначительности толчков некрепкий организм разрушится. Как рушатся несовершенные постройки даже при малой вибрации Земли.
Когда в массажных кулуарах уже знали о постигшем его несчастье, особо сердобольные приносили из дома что-нибудь вкусненькое, как бы молча соболезнуя любимому массажисту.
Вопрос о продаже дачи часто приходил на ум, но память о Дарье стирала его всякий раз.
... – Ты мой мальчишечка дорогой, – нежно приговаривала Дарья перед командировкой, - Твоя Дашка будет по тебе скучать.
Мальчишечка был старше на три года.
– У тебя замечательное имя. Дарья. Дар. Дар Божий. Для меня. Щедрая рука судьбы.
– Ты мне об этом уже говорил. Ребятки обещали к моему возвращению закончить камин. Не разжигай его без меня.
Потом она улетела. Камин завершили к её приезду, в день гибели. Она так и не увидела полное великолепие своего Тадж-Махала. Не погрелась у гостеприимного огня...
Семёну никогда не снились сны. Окружающие считали, что он лишён огромного удовольствия в жизни, тем более, последующего разгадывания их. С момента катастрофы прошло почти два года. Он только недавно стал крепко спать и то потому, что выматывался на работе. И вдруг ему приснился сон, в котором Дашка, сидя в кресле-качалке и укрывшись пледом, читала ему стихи. Голоса её он не слышал, она шевелила губами беззвучно, время от времени поглядывая на каминный огонь. Он хотел обнять её, но она не пускала его к себе, выставляя рукой с книжечкой запрет.
Семён проснулся от странного ощущения.
Свеча в застывшем болеро,
огонь волос рыже-карминных
и угли старого камина... – возникли в памяти мужчины строки. Он готов был побиться об заклад, что они не были прочитаны в том грозовом воскресенье. Семён свёл всё к телепатии, которой не отводил места в реальной жизни его коллега Фил. Его вообще-то звали Филипп, но, представляясь очередной сногсшибательной пациентке, говорил:
– Просто Фил. Для остальных - Филипп Родионович. Фил – для Вас.
Он был молод, веснушчат, гонорист. И все его звали "ПростоФилей".
Утром, выйдя из квартиры, встретил пожилую соседку, поздоровался с ней и сказал:
– Любовь Васильевна, мне приснился сон...
– Дурной – не рассказывай, хороший – только после обеда, – со знанием дела ответила она.
– Как узнать – какой он? Если я их вообще никогда не видел.
– Никогда? Тогда это – знамение.
– Знамение? Какое знамение? – спросил Семён.
– Раньше, бывало, мёртвые воскресали, – начала соседка, – Цивилизации гибли...
"Сейчас нагромоздит", – подумал Семён и остановил её:
– Я всё понял, Васильевна, будьте здоровы. Думаю, мой сон с хорошим знамением.
– Дай Бог, – Любовь Васильевна перекрестила его спину.
Субботние часы в утреннее время он мог занять только одним и то необходимым массажем. По просьбе клиента. Сейчас он бежал выкарабкивать позвоночник. Не отличаясь особой крутостью и широкоплечестью, силы в нём было хоть отбавляй. Не только силы, а и знания собственного дела. Поэтому слава народного целителя помогала и не обременяла. Легко переворачивая грузную женщину и манипулируя, Семён поставил её на ноги, дав несколько назидательных рекомендаций.
После обеда смотался на дачу. Вернулся в воскресенье. Вечером предстоящая встреча решающего матча проявила на лице Семёна улыбку. Он был твёрдо уверен в победе и потому со спокойным сердцем заключил с Филом пари на ящик фирменного пива. Можно было бы и воочию поболеть, но предпочитал домашнюю обстановку. Любил футбол, но не дико орущих над ухом болельщиков. Хотя здесь тоже была своя прелесть, будоражащая всё мужское нутро.
Закончился первый тайм. В перерыве поднялся, принёс яблоки и грызя их, пробежался пультом по другим программам. Уже было проскочив одну из них, услышал слово "свеча". Тут же вернулся назад.
Миловидная изящная женщина читала стихи, которые он слышал в машине. Скорее, это можно было отнести к навязчивости, но женщина реально сидела у камина в кресле. На маленьком столике стоял подсвечник с зажжённой свечой. Читали они, то есть та – в машине и эта – на экране, почти одними и теми же интонациями. Что-то было уловимое в голосе. И если бы не другое лицо, можно было подумать, что женщина просто открывает рот под фонограмму, а читала та, сидящая на заднем сиденье. Закончив стих, она улыбнулась, поднеся руку к виску, чтобы снять очки...
На её руке был тот же самый редкий перстень. Семёну показалось, что он попал на гипнотический телесеанс. Ему "виделось", как сосуд его души, изъеденный нескончаемой печалью и болью, вынули и поменяли на прозрачный и новый, который стал медленно наполняться чем-то приятным и нежным. Он подвигал телом, привыкая к странным ощущениям пустоты и в то же время наполненности. Когда Семён поднялся с дивана, его испугала лёгкость состояния. Он боялся взлететь к потолку воздушным шариком. Раскрыл газету с анонсами каналов. В программе сухо значилось: "У камина".
"Что это? – подумал Семён, - Волшебство экрана?" Не может быть, чтобы это был один и тот же человек. Он же не сумасшедший, чтобы не отличить глиняную фигурку от дамы из "Авторской программы". Пластическая операция за краткостью сроков исключалась. Он снял шляпу перед феноменом визажистов. Правда, избалованный вниманием перстень перекочевал на другой палец. Однако, слишком много совпадений. Всё равно, что обычное куриное яйцо превратили в пасхальное. Сделали из бесцветного пятна радугу нежных пастельных тонов.
Как всё зависит от мига. Затянись репортаж на пару минут и ничего бы не произошло. Его волновало только что увиденное и выбивало настрой на второй тайм. Он на секунду переключил кнопкой пульта тот же канал и наткнулся на неприятное лицо певца, одетого в драный балахон с длинными неопрятными рукавами. Не было ни свечей, ни женщины, поразившей его. Контраст придал ему еще большего волнения. Он досмотрел футбол при выключенном звуке - комментаторский голос раздражал его.
Утром решил, чтобы окончательно не свихнуться и развеять слишком густые вопросные тучи – сократить количество массажей, быстро отстрелять их. Пусть простят его больные и не очень. Он в силу своей профессии определил, что материал, из которого слепили заэкранную диву, находился в его машине в то воскресенье. Ему не обязательно тыняться по коридорам телестудии, разыскивая нужную инстанцию. Семён знал, где её найти. И был благодарен интуиции, что не высадил женщину у метро. Мужчина облегчённо выдохнул глубокий, забытый, распирающий лёгкие, вдох.
Всё складывалось более, чем удачно. Понедельник начинался утренней сменой. Работая в ускоренном темпе, продумывал мелочи визита. В том, что он поедет именно сегодня, Семён не сомневался.
После обеда заскочил в фирменный магазин. Уже по дороге к ней купил цветы. Он искал ключ к первой фразе. "Как сложится – положусь на экспромт", – подумал мужчина.
У дома его встретил раскидистый каштан, который давно включил колючие фонарики. Они, не выдерживая энергии дерева, лопались и роняли перегоревшие лампочки, сохраняя тепло.
Припарковав машину, сориентировался в окнах. Если он правильно всё высчитал, у женщины горел свет. Захватив пакет и цветы, не спеша поднялся на этаж. Позвонил. Слышал, как подошли к двери. Разрешил разглядеть себя в глазок. О том, что он может оказаться лишним, не высветилось нигде. И только сейчас сообразил, что такое очень даже возможно. "Что ж, сыграю поклонника её таланта. Сантехник не пройдёт, представитель Энерго тоже. Они выглядят менее торжественно. Из анекдотов".
На пороге стояла она. Первую волну неожиданности на её лице Семён не увидел - женщина оставила её за дверью полминуты назад.
– Добрый вечер! – слегка наклонив голову, приветственно сказал мужчина, – Не ожидали? – последовал глупый вопрос.
– Здравствуйте. Признаться, нет. И никогда бы не поверила предсказаниям гадалки, – она внимательно посмотрела на него, близоруко щуря глаза, продолжила, – Вы пришли после вчерашнего эфира. Я не ошиблась?
– Не только. Я пришёл вспомнить о давно забытом мужском желании – угодить прекрасной даме, – он протянул ей букет "неприбранных" японских хризантем.
– Благодарю Вас. Они роскошные, – принимая цветы, смутилась и порозовела женщина.
– Я.., – начал было Семён.
– Я знаю. Я всё о Вас знаю и поэтому готова простить намеренную грубость, в которой Вы побрезговали завтракать мной. Это была достаточно горькая пилюля для женщины. не суть сказанного, а КАК Вы это сказали.
– Но вы тоже хороши, не менее намеренно солгали, что стихи принадлежат подруге, – попытался оправдаться Семён.
– Если Вы пренебрегаете плотью, зачем Вам душа?
– Так Вы готовы простить меня?
– Разберёмся. У меня ремонт в комнате. Я приму Вас в кухне. Живая в квартире только она. Моя трапезная, мой храм и гостиная на сегодня. Не возражаете?
– Очень даже не возражаю. И хотел просить об этом Вас.
Семён, войдя в арочный проём кухни с византийскими окнами и декоративными тарелками, увидел забавную вещь и, переведя взгляд на хозяйку, спросил:
– Почему у Вас шоколад в рамке?
– Потому что он с Вашего барского плеча, – немного ошеломила она его, – Редкий мужчина выдержит серенькую пичужку в машине так долго да ещё навязавшую ему чтение стихов. Не перебивайте. И уж вообще невозможно представить, чтобы он подвёз её под самый дом и угостил шоколадом. Нереально, знаете ли. Поэтому я повременила сделать заявление для прессы, что такой мужчина – в лице модного столичного массажиста – есть. Мне попросту никто бы не поверил. Это в лучшем случае. В худшем - сказали бы, что рецидивы неожиданного одиночества начинают заметно прогрессировать, – она улыбнулась ему и показалась такой беспомощной очкарюшкой, которую немыслимо захотелось обнять.
– Я подумал, что рамочный шоколад – новое веяние модерна в интерьере, но... – пряча за словами желание сделать это тотчас же, то есть, ощутить её в своих руках, мужчина протянул пакет.
– Что здесь? – изумление с удивлением боролись за господство на её лице.
– Свечи, шампанское и торт. Всё, как в Ваших стихах. Надеюсь, пара ложек кофе в доме поэтессы найдётся?
– И это всё Вы принесли, – она запнулась, – ...мне?
– Не жадничайте, – шутливо урезонил он.
– И Вы хотите, чтобы мы это съели и выпили за один вечер? – широко раскрыла глаза женщина, которую только что хотели заключить в объятия.
– Думаю, торопиться не стоит.
– Тогда давайте попробуем, – отчаянно согласилась она, – Возможно, я расскажу Вам после выпитого шампанского, что по просьбе обожающей Вас подруги я года три назад побывала в Ваших руках... в качестве клиентки.
– Неужели? – удивился Семён.
– Да. Только тогда у вас было сумасшедше-счастливое лицо.
– Я Вас не помню, – признался он.
– Счастливые люди никого и ничего вокруг не замечают. Даже времени. Я, как и все, была Вам просто безразлична. Тогда, – добавила она.
– А сейчас? - лёгкая тень коснулась его лица, - Как Вы думаете?
- Не знаю..., – в раздумье ответила женщина, – Но я бы очень хотела... Быть рядом с Вами, – почти выдохнула она.
"Светлое лирическое отступление в кромешной прозаической жизни – это такой клин, который способен выбить человека из состояния болевого шока", – последней вечерней тучкой пронеслось в сознании Семёна.
– Несите фужеры, милый лирик, утро вечера мудренее, – без ноток лукавства и не мудрствуя, с едва заметной улыбкой сказал Семён, надёжно пряча её маленькие ладони в своих сильных руках.
Он был почти уверен в завтрашнем, льющем солнечный свет, осеннем утре, из которого в дымке печального флёра памяти будет медленно уходить, иногда оглядываясь назад, Дарья. Увидит другую, спящую женщину, абсолютно не похожую на его жену, но тонкую до удивления и чистую до прозрачности.
Любовь Васильевна назвала бы её Знамением единственного в жизни сна Семёна.
Он чуть не рассмеялся громко впервые за последние два года от приятной во всех отношениях мысли, где бы это могло произойти. Так как в маленькой квартире, состоящей из просторной кухни и комнаты, переживающей апогей ремонтного разворота, увидеть спящую женщину рядом невозможно. Обстановка, которую он нафантазировал, сейчас практически исключалась.
"Что-нибудь придумаю", – обнадёживающе похлопал себя по плечу Семён, присматриваясь к габаритам кухни.
2005 г, осень.
*-------------
В иллюстрации коллаж по картинкам ИНЕТа - мой.
Метки:
