Старик и море

В старом-престаром сарае, покосившемся то ли от времени, то ли от принятой на крышу огромной массы снега, выпавшего очередной зимой, жили ненужные "нужные" вещи. Строение, возвигнутое в прошлом веке, буквально распирало от их множества. Днём от щелей и дуршлага отверстий в видавших виды старых досках, поточенных жуками-короедами, было намного светлее, чем ночью. А лучики, проникающие сквозь эти импровизированные дырочки, указывали на наличие пыли времён. Мелкие дисперсные частички, весело игравшие на свету внутри памятника ещё того зодчества, заставляли остов время от времени скрипеть, кашлять и, не побоюсь этого опасного слова, чихать. В этом старом деревянном, насквозь прогнившем организме, жили ещё и сквозняки...
А тут весна приключилась.
"Журчат?ручьи, слепят лучи, и тает лёд и сердце тает. И даже пень в апрельский день березкой снова стать мечтает."
Вот от них, от ручьёв-то однажды, 1 апреля, сарайку так повело... Как Пизанскую башню.
Поседела супружеская пара. Посидела... "По коробу поскребли, по сусеку помели..." И "намечтали" снести сарайку. Новый вместо развалюхи поставить. Добра-то видимо-невидимо, куды девать? На что не посмотришь, всё надоть. Вот то-то и оно. Рабы вещей... А кто не без греха?
И пошла разруха... Баба кашу варит, а дед вещи выносит, перебирает, сортирует. Двор весь захламили, заставили. Курам насмех, котам ни пройти ни проехать. И надо же! — Очередным утром на раскопках имущества вдруг обнаружилась старая стиральная доска. Дедусь, как увидел её, аж всплакнул.
И вспомнилась ему молодость, жизнь холостяцкая. Сколько же дырок было протёрто на ней в носках и тельняшках. Сколько мозолей было натёрто на его музыкальных пальцах, привыкших к клавишам пианино и штурвалу корабля.
И вдруг... кучерявая белая пена на гребнях клокочущих волн, так похожая на пену во время дежурных постирушек... Но ничто не могло сравниться с волнистой жестяной поверхностью доски, кроме той, то лазурной, то иссиня-голубой, а бывало и до черноты, ряби Тихого океана, впрочем как и Атлантического, так и Индийского.
Забыв обо всём, старый мореман старательно очистил накопившуюся годами пыль и унёс реликвию (уже воображаемую картину!) в дом. Нашлись и кисть, и бирюзовая акриловая краска. Время расступилось...
Ещё вчерашняя серая, невзрачная жестянка была покрашена, а деревянная её часть протравлена морилкой цвета Солнца...
Доморощенный художник уже видел кричащую чайку, в глубоком пике взрывающую море... Слышал звенящий звук зовущих склянок.
— Айвазовский, иди кушать, что Бог послал... Нарисовавшаяся в дверном проёме с половником и полотенчиком на плече бабуля застыла от немой сцены, невольной участницей которой она стала.
Отреставрированная стиральная доска уже была украшением глухой стены комнаты, вдруг ставшей так похожей на каюту. Деда смотрел сквозь картину куда-то вдаль, как когда-то в иллюминатор...
— Так смотрят только на море, — подумала она. И тоже всплакнула.

P. S. А что стало с дворовой достопримечательностью, с этим МАФом*?
А ничего. Пусть подождёт.
————————

*Малая архитектурная форма.