Сон

Провинция, именно она простиралась вдоль железной дороги, круто поворачивающей, так что одновременно был виден паровоз, окутанный почти белоснежным клубящимся паром, и последний пассажирский вагон, прицепленный за долгой вереницей теплушек. Следом громыхала открытая платформа, вдоль бортов ее сидели мрачные люди с винтовками в руках. Квадратики полей, рощицы и низкие кустарники обтекали железнодорожное полотно. Маленькие фигурки дачников стояли на полянке, усыпанной желтыми цветами, они махали ручками и что-то кричали вслед. Из вагонов на них смотрели бородатые крестьяне в шинелях. Один из них, докурив цигарку, сплюнул в открытую дверь. ?Не разумею твоих слов, барин!? Не сказал, не произнес, а вроде промычал. Поезд вошел в туннель и скрылся в темноте. Я шел за ним по рельсам и обнаружил, что туннель – это огромный, не то ангар, не то пещера или грот…
Внутри прыгал маленький Д,Артаньн, размахивая шпагой, его шляпа то и дело пыталась сорваться с черных, блестящих волос, он придерживал ее, приговаривая: ?Тысяча чертей!? С кем он сражался, было не видно. Я перекрестился на всякий случай, помня о том, что здесь по-видимому и без того высокая концентрация провинциального демонизма и не вполне уместно упоминать всуе инфернальных действующих лиц.
Рядом с подвижным мушкетером, медленно привставая, распрямлял свои плечи абсолютно голый Мыслитель, он оглядывался, словно искал Огюста Родена, которого я и сам давно уже не видел. Мыслитель осторожно посмотрел в мою сторону. Казалось, он призывал теперь к раздумьям меня. Шагнув тяжелой поступью, он молча уходил в темноту. Гулко были слышны его шаги, они стучали в висках.
Забыв о нем, я уже беседовал с омоновцами, охранявшими митинг, о влиянии новых тенденций в искусстве на больные почки. В голове стоял шум. Черные каски и жилеты рассыпались по всему и без того темному помещению. Вдали, будто в огромной дыре размером в половину моего черепа, а все именно там и происходило, виднелось ночное звездное небо. Пролетали ярко горящие кометы и метеориты, спутники Земли подмигивали своими огоньками, гигантские воздушные лайнеры, светясь иллюминаторами, разлетались в разные стороны. Их красные и зеленые навигационные огни совершенно утратили способность указывать мне, в какую сторону кто из них направляется. Если на левом крыле огонь красный, а на правом зеленый… нет, ничего не разберешь. Столкновения не избежать. Еще не хватало, чтобы к головной боли из-за холерика со шпагой, обнаженного каменного гостя и целой банды садистов с дубинками, да к паровозному чуханию прибавится какофония катастрофы.
Маленький Ильич с броневика отсвечивал лысым шарообразным черепом. Заложив свою знаменитую ладошку, которой он обычно указывал путь народам, за борт неопрятного пиджачка, в другой руке, сжимая мятую кепку со сломанным козырьком, слегка размахивая ею в такт клубняка, невесть откуда звучащего, дрожащим и плохо различимым из-за шума реактивных двигателей и тупого музона голосом, заканчивал речь. После ?…мигового импегиализма…? раздались жидкие аплодисменты и, разочарованные, омоновцы нехотя стали расходиться. ?Нальешь, хозяин??, - спросил их главный, невысокий качок в темных очках. Я посмотрел по сторонам. Это он мне?..
- Так нальешь или как?
Голос был знакомым. Каким говорят все качки из телевизора. Я пожал плечами. Было не страшно, но как-то до горечи неприятно.
- Налью. Поставляй.
Я стал расстегивать молнию на джинсах. Откуда взялась такая храбрость? Мою шутку оценили. Омоновцы растворились. Пустое это дело, что-то затевать, подумал я. Только начнешь, и заведут дело на тебя. Откуда прилетела сюда эта, несомненно, чужая сентенция?.. Эхом звучал чей-то голос, который произнес ее.
В привычный уже шум вплетались звуки большого города. Чуть вдали от места, где еще слышны были голоса расходящихся митингующих, прошуршали колеса. Президентский кортеж въезжал в Кремль. И мне было пора. Перекрестившись еще раз, я прошмыгнул мимо охраны и, быстро миновав Спасские ворота, ступил на покрытый совковой ковровой дорожкой пол огромного дворца… Чистые детские голоса выводили мелодию, от которой наворачивались слезы. Гармония слов, созвучие инструментов и аранжировка были гениальными. Так поют и играют воспитанные в любви дети из провинциальных семей. Ведущий концерта напомнил, что выступает коллектив н-ского детского дома. В зале была какая-то публика. В вестибюле курили высокие девицы в платьях с вульгарным разрезом. Явно бездетные. Пахло чем-то наркотическим. Идеально сложенные педики лепетали о чем-то о своем. Я вышел из дворца. Небо заканчивалось. Последние звезды удалялись из туннеля.
Замена ценностей из собственного сна на ощутимую реальность пугала. Здесь все было так же мрачно и не интересно по определению. Кто были эти так называемые люди? Символами чего они явились?..
Никто не знает. Провинция захватила столицу, растянув ее резиновую пещеру до размеров моего черепа, вместившего железную дорогу, рощи, поляны с дачниками, искусство и войну, революцию и мировую историю, заканчивающуюся пошлыми звуками и жестами? Звездное небо и мечты остались за ее пределами?
Дальше смотреть этот сон не хотелось.