Прогулка в прошлое

Вскоре, по просьбе Лины, верхом на конях и в одежде для верховой езды, мы возникли на стане сенокосчиков. Семь лет назад этот стан привиделся мне во время поцелуя с Мариной - я писал об этом. Как оказалось, этому поспособствовала Лина.
Я в неброской серой куртке, в серых же бриджах, заправленных в сапоги. На Лине почти то же, но она во всем белом, а вместо куртки - легкий мужской жилет.
По старой памяти я выбрал для себя крупного гнедого с бельмом на левом глазу. В самом начале своего студенчества, я разъезжал на нем по картофельным полям. Лина была на белой арабской кобыле.
Сенокосчики разбирались в лошадях и вмиг уставились на невиданную в этих краях изящную красавицу арабку и на Лину, тоже прекрасную.
Они собрались на обед. Между жердочками, воткнутыми в землю, висел большой закопченный чайник, а под ним костер.
Мальчик, лет девяти (в котором я узнал себя), закапывал в золу картошку, чтобы испечь её, но увидев нас, уже не отрывал взгляд от арабки и всадницы.
Лина, изящным прыжком, соскочила с лошадки, подошла к мальчику и, присев, начала что-то говорить ему. Вдруг она коснулась рукой его головы, намереваясь погладить, но тот резким движением головы, сбросил её руку и стал похож на пыхнувшего кота...
Опешившая Лина что-то сказала ему, вроде успокаивая, и подошла к девочке. Та была младше мальчика - она позволила не только погладить себя, но вся прильнула к Лине и они заворковали о чем-то - в общем, нашли общий язык.
Одна из женщин расставляла на коврике нехитрую еду: хлеб, вареную картошку, огурцы с помидорами, катык и еще что-то..., а мужчины крутили самокрутки. Жизнь ещё была трудна - прошло всего несколько лет после окончания четырехлетней войны.
Тут Лина показала себя во всем блеске. Подошла к своей арабке и отцепила притороченный к седлу рюкзачок, только что возникший там и, подойдя к коврику, начала выкладывать свои припасы.
Вытащила парящийся глиняный горшок с мясом, тушеным с овощами; большую стопку блинов, на разрисованной красивым орнаментом тарелке. К блинам, в отдельных посудинах, зернистая икра и сметана. И еще что-то. Под конец вытащила из рюкзачка бутылку бургундского - такое вино мы пили с наставником. Глаза сенокосчиков расширились. Только мальчик, сберегая гордость, отводил взгляд.
Но надо знать Лину. Она вновь подошла к своей лошадке и уже с другой стороны отцепила розовый дипломат-холодильник, и открыла у костра. Там были пирожные и мороженное в разноцветных стаканчиках, похоже, тоже съедобных.
У мальчишки загорелись глаза, по его гордости прошлась большая трещина, и он взял стаканчик мороженного, протянутого ему Линой.
Я оставался на коне и окликнул Лину. Не хотелось смущать сенокосчиков - они и так были ошарашены обилием яств - их обескураженные лица. Как ни странно, я помнил имена всех...
Удаляясь, мы остановились у озерка, - у истока речки Стерли, местные говорят: ?Стерля?.
Даже видавшая виды Лина залюбовалась этим ?Эдемом?.
Наши кони не преминули попробовать на вкус хрустально чистую воду. Мне показалось, они вознамерились выпить озерцо целиком.
Я вопросительно взглянул на Лину: как же так, ведь они в тонком теле? Но Лина сделала вид, что не поняла вопроса. Поэтому я сказал с некоторой ехидцей:
- Какая же ты умница, что выбрала кобылу!
- При чем тут кобыла или не кобыла, - сказала рассеянно Лина, продолжая любоваться прекрасным видом. Я сказал:
- Мне придется периодически слезать с коня, а тебе нет, так как кобыла мочится на ходу, с всадником в седле, а конь только без седока. А пьют они много...
Лина взглянула на меня почти свирепо, - я обрадовался, что в руке у нее нет стека. Но почему такой взгляд? - ведь я сказал сущую правду. Вообще-то, это хорошо – с эмоциями у неё все в порядке…
Когда я начал разворачивать своего коня, Лина воскликнула:
- У него же бельмо - он слеп на один глаз!
Пришлось рассказать, что выбрал этого коня из-за приятных воспоминаний:
- После демобилизации из флота, перед началом учебы в университете, мой первый курс физфака весь сентябрь убирал в отделении совхоза картошку.
Управляющий отделением предложил мне выбрать коня, чтобы я мог объезжать поля, так как в университете был назначен старшим курса.
Коней было несколько, но я выбрал крупного гнедого, хотя управляющий отговаривал – мол, конь с причудами и своенравный. Он не знал, что я почти с пеленок с конями.
Между конем и мной, уже с первого контакта, проскочила искра взаимной симпатии. Он сразу признал меня, в итоге высоко поднял мой авторитет в глазах первокурсниц.
Прискакав к картофельному полю и соскочив с коня, я шел смотреть проделанную работу.
Мальчишки-студенты (в основном, городские) окружали коня и, по очереди, вскарабкивались на него. Конь терпеливо сносил все пытки, но при первом же: ?но-о-о? - резко взбрыкивал задом, и седок летел вверх тормашками. Под подзуживание девчонок находился очередной ?герой? и все повторялось.
Я пресекал эти опыты, так как отвечал за всех. Но всего не усмотришь. Зато когда отъезжал, ловко взлетал в седло, коня чуть на дыбы, и сразу в галоп, даже с элементами джигитовки, и в матросской форме. Это, должно, впечатляло. В то время девушки боготворили моряков.
Когда, однажды на стане, я отругал дежурную по кухне за непорядок, она обиженно сказала, что засомневалась в своей любви ко мне. На мой удивленный вопрос, она воскликнула:
- Так ведь все девчонки курса влюблены в тебя!
Я прервал рассказ, так как поймал на себе ироничный взгляд Лины. Она, с издевательским оттенком в голосе, сказала: - Да, уж... а вслед, хмыкнув, качнула головой – точь в точь, как поступила бы земная женщина.
Вот так всегда: скажешь истинную правду и нарываешься на непонимание, почти презрение...
Я начал в уме делать внушение вышагивающей рядом кобылке, но она никак не реагировала - не мочилась на ходу. Возможно, кони только прикидывались, что пьют - лишь мочили губы?..
Надо бы сказать Лине, что большинство девчонок окончили школу с золотой или серебряной медалью. Конкурс в физфак тогда был очень внушительный: ?Мол, знай наших?! Но я скромно промолчал...
Мы выехали из леса, и попали на колхозные поля. По левую сторону дороги было поле с гречихой, а справа - поле с подсолнухами. Пролетало много пчел, но к нам они были равнодушны.
Вдруг местность резко изменилась. Мы оказались на окраине селения, на каком-то стане. Я понял - это проделка Лины.
Мой конь вытянул шею, уши его встали торчком – ноздри, должно, раздулись. Он начал пофыркивать, потом раздалось глуховатое, но мягкое ржание.
Перед моим конем стоял красновато-рыжий конь. Точная копия моего коня: тот же цвет, та же черная грива и хвост. Так же поднята голова, уши торчком и раздутые ноздри. Все одинаково: от челки до пясти и до копыт. Как и у моего коня были в наличии трензельные кольца, но удила отсутствовали. И ржали они в унисон.
Казалось, что мой конь отражается как в зеркале, но без седока.
Когда, присмотревшись, я увидел бельмо на левом глазу коня, то оглянулся вокруг и вспомнил это место. Это был стан первокурсников во время уборки картошки, когда я руководил и разъезжал на гнедом. Сейчас мой гнедой встретился с самим собой, и они обнюхивали друг друга. Как? - Это надо видеть: они коснулись ноздрями, втягивая и вдувая воздух, друг в друга, тыкались мордами, и прочие нежности.
Невдалеке от нас (мы были невидимы и неслышны для них) беседовали двое, которых я знал очень хорошо. Один из них был я сам, в матросской форме, а невдалеке от меня - старшая второго курса физфака. Они работали в другом отделении совхоза, а Людмила часто навещала нас, должно, имея какой-то интерес ко мне…