Помянем высоцкого редакция
ПОМЯНЕМ ВЫСОЦКОГО
Аэропорт, метро, Ваганьковское Кладбище, – и я стою перед памятником Высоцкому.
– Помянем Владимира Семёновича! – донеслось из-за спины.
Голос материализовался мужчиной, в сером помятом мешковатом костюме, в галстуке поверх замызганной футболки, к небритой щеке пристал обрывок газетки.
– Так что, помянем Владимира Семёновича?!
Я плеснул в протянутый пластиковый стаканчик и налил себе.
– Помянем!
Он глотнул и поморщился.
– Ты что, смеёшься? Высоцкого спиртом, на худой ко-нец водкой поминают!... Дай на бутылку, схожу, тут рядом.
Я дал требуемое, в надежде, что больше его не увижу. Поклонник Высоцкого, постоянно сглатывая слюну, удалился. Я, касаясь рукой оградки, стараясь не заме-чать расположенное слева захоронение Отари Квант-ришвили, начал читать:
– Хрип посмертный – ?На волю? Володи –
Над Ваганьковским – саваном блюз:
?К нам отары ушкуйничьих лодий –
Здесь хоронят Советский Союз.
Рвали парус мой, но не сорвали
Да, грешил я – был мужем трёх муз.
С лобным местом мне голову дали.
Но не рвал на куски я Союз.
Ну не врите, что умер, не врите
И без струн, так вам душу рвану!
Не держите меня, развяжите,
Я собою закрою страну
Минут через надцать, нарисовался с поллитровкой абориген.
– Гонцу первому – просипел он, наполнил свой стакан, налил мне, плеснул Высоцкому, и выпил. Я пригубил водку, поставил стакан на край надгробия и направился в боковой придел. Знакомец со словами: ?Ты что, не русский, что ли?? – заплетаясь языком и ногами, двинулся за мной.
Мы присели на лавочки, так что бы был виден па-мятник Высоцкому. Мужчина, уже не предлагая мне, глотнул из бутылки, я протянул ему свёрнутую четвер-тинку блина, но он презрительно мотнув головой, ?Без надобности!? – занюхал галстуком и стал петь чи-тать речитативом: ?чуть помедленнее кони…?
Читал он хорошо, с пьяной выразительностью, но с каждым следующим глотком кони скакали медленнее и медленнее. Бессонная ночь давала себя знать, я постоянно куда то проваливался. Голос с соседней скамейки стал приобретать характерное звучание Высоцкого, и я услышал:
Ну, привет, давно тебя жду! Сразу узнал, может быть, ты единственный мужик, что отказался выпить с Высоцким за здоровье и не стал пить за упокой!?.
– Владимир Семёнович, мой отец прошёл войну, ра-ботал в Якутии топографом, двадцать пять полевых сезонов – по полгода за полярным кругом, с весны, считай до зимы. Приезжал он с ?поля?, и на месяц – глубокий запой, и так до пенсии. Сейчас-то, я понимаю – жил он не своей жизнью, хотел быть рядом с матерью в деревне, что и воплотил в жизнь, выйдя на пенсию. В родовой деревне, в семьдесят лет бросил и пить, и курить, чем и продлил свои годы ещё на десять лет. Водкой ни его, ни маму я никогда не поминаю.
Как – то на поминках я увидел возле фотографии усопшего стакан со спиртом, а там душа должна в свя-той воде смывать грехи и успокаивать раны! Мы из православия делаем шаг в тысячу лет назад, в языче-ство!
– Ишь, ты как – усмехнулся Высоцкий – а за эти годы, сколько миллионов прошло, и почитай каждый второй водкой поминает, хорошо хоть не морфием, что погу-било, тем и поминают! – опять усмехнулся Высоцкий.
Помолчали… Он отметил:
– Вот и к Есенину постоянно с поллитровкой идут.
Получилось, что ?северные? гены победили ?ближ-невосточные?, и спирт у меня перерабатывался, а вер-нее не перерабатывался по известному русскому вари-анту.
Человек, на скамейке вольно развалившись – ? у себя дома?, похрапывал.
Высоцкий продолжил:
– А барды, хорошо если поют своим голосом, а то, как начнут Высоцкого, голосом ?Высоцкого?. Не лейте во-дичку из ложечки в блюде, не пойте Высоцкого попусту люди! … Приехал как-то на такси, прямо с вокзала Сергей из Сибири. Водка, гитара, хорошо пел свои песни, но то ли актёрское образование, то ли от ?чувств – с?, уж очень голосом моделировал! Ты сам – то, из Сибири?
– Да, Томич. У нас тоже есть, такой Сергей, поэт – бард, всё прекрасно, но как начнёт… Говорю ему: ?Сергей, голосом красуешься??
– А он? – хмыкнул Высоцкий.
– Послал.
– Я бы тоже послал! – рассмеялся Володя – много вас критиков. Сам пиши и сам пой!
– Писать то пишу, а петь – ни слуха, ни голоса.
– Ну, читай!
Пел и пил он, не ведая меры,
Жил так – жилы рвались стон – струной.
Он молитвы кричал нашей Веры,
Что искали мы всей страной.
– Что всё о Высоцком, да о Высоцком, давай о любви, о ?бабах?!
Я выбрал – покороче:
– Тебя в моей комнате, солнышко, нет.
Но платье из ситца весит на гвозде,
Завет - оберег от ненужных побед,
Как след от визита к нездешней звезде,
Оно излучает ночами твой свет,
Оно изучает с рассвета мой день,
Оно выдаёт сокровенный секрет,
Мою поджидает, в волнении, тень.
Бессонный, безмолвный у них разговор,
Рука к рукаву невзначай прикоснётся,
На синем подоле волной подзор
Объятием возле ноги обернётся.
Ладошка, как лодочка, гладит плечо,
Так сладко по складочкам ищет, где дно,
И парусом платье всё просит ещё,
Ведь парус и лодка, всегда заодно!?
– Давно написал, сколь лет тебе было?
– Пятьдесят.
– Ты не думал, почему почти все поэты – тридцать, со-рок и … гранит. Высокая поэзия, это – высокое либидо!
?Так – то так? – подумал я, и возразил:
– Фет, Тютчев, по сколько им было?
?Я встретил Вас – и всё былое В отжившем сердце ожило…?
Высоцкий продолжил – перебил:
– Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить,
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить!
– Мудрость пожившего человека – пояснил он – ре-бёнка и в шестьдесят рождают, но сам понимаешь, что это за дети? Поэт – постоянное горение, любовь сжига-ет дотла, но молодость воскрешает, – и новое горение! У кошки девять жизней, а у поэта? В деревьях появ-ляются дупла, гниль, и дерево, если не гибнет, израс-тая, залечивает себя. Но представь в молодой трепе-щущей душе пустота, или, не дай бог гниль. Как можно жить без любви? Поэт проговаривает вслух, печатно судьбу, а наверху, только выполняют. Вырастая, матереет и не гнётся, не ломается под любовными бурями. Это время прозы.
– Владимир Семёнович, о ?бабах? на Земле, выявили генетики, двадцать миллионов потомков Чингисхана. Вам не одна женщина, наверное, отказать не могла, а ведь вас окружали красивейшие женщины Союза!
– Да, нет! Была такая Люська, чуть глаза не выцарапа-ла, правда, я предварительно в шифоньере заставил её спрятаться!
– А бросали?
– Счастливая, несчастная любовь – важно для человека, а для поэзии важен накал чувств! Женщина – это песня! Считай, сколько женщин, столько песен! …
– Владимир Семёнович, что не было Вам жизни в Со-ветском Союзе. Вас изобразили разрывающим – толи саван, толи свивальник.
– Цунами (самая высокая волна), – переводится как волна в бухте. Чем больше препятствий, тем выше энергия преодоления. Может, меня и надо было сдерживать?!
– Владимир Семёнович, а ведь по сравнению с други-ми, жил, как хотел, – жена дива экрана (по-французски говорила), машина – одна у Лёни, другая у вас, голос распахивал все окна Советского Союза!
Владимир Семёнович, сколько одновременно с Ва-ми пело высоких бардов – поэтов: Галич, Окуджава, Визбор, а Время выбрало Вас, почему?
– Они все и учителя, и мои старшие товарищи, выра-жали в своих песнях какой – то один слой, в основном, интеллигенцию, и изредка – городских маргиналов.
– Владимир Семёнович, Галич – рафинированный эс-тет, ?плейбой?. Когда в середине пятидесятых из ла-герей возвращалась ?пятьдесят восьмая статья?, серд-це его стало изъязвлено. Окуджава, ?рождённый Рево-люцией?, московский мальчик, прошедший войну, (…я всёравно паду на той, на той единственной граждан-ской…).
– Песню не только надо написать, но её надо сыграть –пропеть, прожить, это – спектакль!
– Визбор, тоже актёр, – заметил я.
– Визбор – тонкий лирик, ну нет у него этой энергии и даже военные песни высокого подъёма – нахлынут – наводнение, но не потоп! В Советском официозе была своя правда, а мне хотелось выразить нутряной нерв, и тех, кто ходит на Таганку, и тех, кто в подворотне сооб-ражает на троих: ?Мы встретились, как три рубля на водку, и разошлись, как водка на троих?… Старших братьев прошедших войну: ?…он вчера не вернулся из боя? и конечно, себя: ? Я ещё постою на краю!?
– Да, Владимир Семёнович, купола Вы золотом, ко-нечно, кроете, но иногда опускаетесь в подвалы!
– Даже, у Господа Бога не все люди, выходят в Люди, не Господь Бог я, не обессудь!
А я думал вслух: ?Да, Пушкин выразил своё время, и Высоцкий своё – наше!?. И спросил: ?Какая Ваша лю-бимая роль, кто Ваш герой??
– ?Быть или не быть? Вот в чём вопрос. Достойно ль смеряться под ударами судьбы, иль надо оказать со-противление, и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними??. Гамлет – ?человек на все време-на!?
– Владимир Семёнович, он интеллектуал, но не интел-лигент! Да, восстаёт, восстанавливая справедливость, и мстит, стараясь низвергнуть врага в Ад! Переступает грань – ?не убий?. Опускается по нравственным ступе-ням до уровня противника – походя, убивает Поло-ния, губит Офелию. Да, он человек Возрождения – че-ловек своего времени! И самое главное, как сейчас го-ворят, двойные стандарты: ?Я не флейта, на мне иг-рать нельзя?, а сам играет на людях! ?Я так люблю, как сорок тысяч братьев любить не могут!? – И мне всё больше слышится, – ?Тварь я дрожащая, или право имею??
Единственное, что можно сказать, настоящий англо-сакс! ?Никогда англичанин не будет рабом?, – поют они гимн, и поработили все континенты. Когда евро-пейские соседи – соперники, чересчур их прижимали, они умело переводили стрелки на Россию.
Три раза мы их спасали, а ?на завтра? они были го-товы нас уничтожить! А сейчас, не поверишь, – Вторую Мировую войну выиграли Англичане и Американцы, а Сталин у них – чудовище, агрессор почище Гитлера! У них великолепно получается пестовать в своих ?Лан-донах? диссидентов всех стран и по мере надобности взрывать с их помощью эти страны. Каждый амери-канский президент перед выборами на второй срок ?демократизирует? какую ни будь ближневосточную страну до основания, до развалин, и застревают там на десятилетия. Да, стран-то на Ближнем востоке много, но и президентов США прибавляется!
Помните, что о нашей стране и о наших руководите-лях вещали ?голоса?, а по законам Великобритании Королеву их, Мать, попробуй задень – за пять лет ов-сянку в тюремной миске не расхлебаешь!
Владимир Семёнович, когда я увидел Ваш Памятник, то меня, человека рождённого в СССР, как по щекам отхлестали
– ?
– Рядом с Вами, прямо напротив ворот лежит Отари Квантришвили, Вор в законе.
– Ну и что?
– Вы олицетворяете шестидесятые – семидесятые, Со-ветский Союз!
– А он – девяностые, вашу Россию. Я и сам, сколько пел им, и о них, значит и моя вина! Надо же где - то ему лежать, это вам важно, а нам.. Считай ещё одна оспина на лице нашей любимой Родины.
– А знаете, как без Вас обезобразили лик Отчизны? Помните послевоенную молитву – заклинание: ?Лишь бы не было Войны!?. ?Всё вынесем, всё пере-силим, только не было бы самого страшного!? В вось-мидесятые – девяностые годы её иезуитски опошлили новоявленные ?либералы? и ?демократы?. Эта, якобы интеллигенция, переводила выстраданный опыт нашего народа, как императив ?быдла? – всё до ?лампочки?, извратив гордое имя – Советский человек, до мерзкого – ?Совок?. С криками: ? Мы на семьдесят лет заблудились, свернули с торной дороги человечества, жили не так, обнимемся со ?Свободным Миром?
– Уря! Уря! И как – то незаметно оказались у ?разбито-го корыта?, то бишь у развалин СССР! И действитель-но, свернул с нашего пути, предали всех и вся. Десятки миллионов русских оказались заграницей и результат – межнациональная резня! И апофеоз – Украина: люди с русскими именами, говорящие на русском языке, возомнив себя ?щирыми украинцами? с криком: ?Москаляку на гиляку? минами и ракетами загнали детей Донбасса на пять лет в подвалы!
Бандера – национальный герой Украины, и по всей Ев-ропе, освобождённой нами от фашизма, начиная с Латвии, уничтожают памятники Советскому Солдату – освободителю!
– И ты позволил?! Сколько тебе было?
– Сорок.
– А я в сорок – ушёл! Что вы за люди? Что за поколе-ние? Всё потеряли! Мы – военные мальчишки, мечтали наесться досыта, и чтоб отцы вернулись с Победой. О жратве мечтали пузом, о Победе – сердцем! И с высо-ты этой мечты отстроили страну и взлетели выше неба! А вы о чём мечтали?
– Построить коммунизм и ?нажраться от пуза? – джинсы, кока кола. Да, Владимир Семёнович, вы пра-вы, когда о ?джинсах? стали мечтать всем сердцем, то и потеряли Страну! Метели в коммунизм, а попали в Советский Союз, – сказал один умный человек! И когда мы пощупали своими руками, до нас дошло.
– Что двадцать пять лет щупали?
– Евреи сорок лет на ощупь брели!
– Нашёлся ?настоящий буйный?, Моисей? – усмехнул-ся он.
– Нашёлся, ваш тёзка! ?Буйный?, нет вежливый и со-средоточенный, как дзюдоист на татами, и бьёт когда надо, – первым с носка! Уважаю! Верю! Наконец то!
АРЖАНИЧНЫЙ ХЛЕБ
Меня сеяли в поле,
Аржаничный знать хлеб,
Русской зёрнышко доли,
Из молитвенных треб.
Песня - сказка растила,
Красный флаг в октябре.
С правдой, с верой мы – сила,
Сноп колосьев в гербе!
Мыли зори, да росы,
Поле наша Страна.
Если даже нас в косы,
Россы встанут – стерня!
Мы не ляжем валками,
Жернова – трын-трава
Выть не станем с волками,
Мы – всему голова!
Высоцкий помолчал.
– Что, вспомнили, что мы русские? Много Россия рож-дала Владимиров, посмотрим лет так через сто, а вер-нее через тысячу, Красно Солнышко он Владимир?
Аэропорт, метро, Ваганьковское Кладбище, – и я стою перед памятником Высоцкому.
– Помянем Владимира Семёновича! – донеслось из-за спины.
Голос материализовался мужчиной, в сером помятом мешковатом костюме, в галстуке поверх замызганной футболки, к небритой щеке пристал обрывок газетки.
– Так что, помянем Владимира Семёновича?!
Я плеснул в протянутый пластиковый стаканчик и налил себе.
– Помянем!
Он глотнул и поморщился.
– Ты что, смеёшься? Высоцкого спиртом, на худой ко-нец водкой поминают!... Дай на бутылку, схожу, тут рядом.
Я дал требуемое, в надежде, что больше его не увижу. Поклонник Высоцкого, постоянно сглатывая слюну, удалился. Я, касаясь рукой оградки, стараясь не заме-чать расположенное слева захоронение Отари Квант-ришвили, начал читать:
– Хрип посмертный – ?На волю? Володи –
Над Ваганьковским – саваном блюз:
?К нам отары ушкуйничьих лодий –
Здесь хоронят Советский Союз.
Рвали парус мой, но не сорвали
Да, грешил я – был мужем трёх муз.
С лобным местом мне голову дали.
Но не рвал на куски я Союз.
Ну не врите, что умер, не врите
И без струн, так вам душу рвану!
Не держите меня, развяжите,
Я собою закрою страну
Минут через надцать, нарисовался с поллитровкой абориген.
– Гонцу первому – просипел он, наполнил свой стакан, налил мне, плеснул Высоцкому, и выпил. Я пригубил водку, поставил стакан на край надгробия и направился в боковой придел. Знакомец со словами: ?Ты что, не русский, что ли?? – заплетаясь языком и ногами, двинулся за мной.
Мы присели на лавочки, так что бы был виден па-мятник Высоцкому. Мужчина, уже не предлагая мне, глотнул из бутылки, я протянул ему свёрнутую четвер-тинку блина, но он презрительно мотнув головой, ?Без надобности!? – занюхал галстуком и стал петь чи-тать речитативом: ?чуть помедленнее кони…?
Читал он хорошо, с пьяной выразительностью, но с каждым следующим глотком кони скакали медленнее и медленнее. Бессонная ночь давала себя знать, я постоянно куда то проваливался. Голос с соседней скамейки стал приобретать характерное звучание Высоцкого, и я услышал:
Ну, привет, давно тебя жду! Сразу узнал, может быть, ты единственный мужик, что отказался выпить с Высоцким за здоровье и не стал пить за упокой!?.
– Владимир Семёнович, мой отец прошёл войну, ра-ботал в Якутии топографом, двадцать пять полевых сезонов – по полгода за полярным кругом, с весны, считай до зимы. Приезжал он с ?поля?, и на месяц – глубокий запой, и так до пенсии. Сейчас-то, я понимаю – жил он не своей жизнью, хотел быть рядом с матерью в деревне, что и воплотил в жизнь, выйдя на пенсию. В родовой деревне, в семьдесят лет бросил и пить, и курить, чем и продлил свои годы ещё на десять лет. Водкой ни его, ни маму я никогда не поминаю.
Как – то на поминках я увидел возле фотографии усопшего стакан со спиртом, а там душа должна в свя-той воде смывать грехи и успокаивать раны! Мы из православия делаем шаг в тысячу лет назад, в языче-ство!
– Ишь, ты как – усмехнулся Высоцкий – а за эти годы, сколько миллионов прошло, и почитай каждый второй водкой поминает, хорошо хоть не морфием, что погу-било, тем и поминают! – опять усмехнулся Высоцкий.
Помолчали… Он отметил:
– Вот и к Есенину постоянно с поллитровкой идут.
Получилось, что ?северные? гены победили ?ближ-невосточные?, и спирт у меня перерабатывался, а вер-нее не перерабатывался по известному русскому вари-анту.
Человек, на скамейке вольно развалившись – ? у себя дома?, похрапывал.
Высоцкий продолжил:
– А барды, хорошо если поют своим голосом, а то, как начнут Высоцкого, голосом ?Высоцкого?. Не лейте во-дичку из ложечки в блюде, не пойте Высоцкого попусту люди! … Приехал как-то на такси, прямо с вокзала Сергей из Сибири. Водка, гитара, хорошо пел свои песни, но то ли актёрское образование, то ли от ?чувств – с?, уж очень голосом моделировал! Ты сам – то, из Сибири?
– Да, Томич. У нас тоже есть, такой Сергей, поэт – бард, всё прекрасно, но как начнёт… Говорю ему: ?Сергей, голосом красуешься??
– А он? – хмыкнул Высоцкий.
– Послал.
– Я бы тоже послал! – рассмеялся Володя – много вас критиков. Сам пиши и сам пой!
– Писать то пишу, а петь – ни слуха, ни голоса.
– Ну, читай!
Пел и пил он, не ведая меры,
Жил так – жилы рвались стон – струной.
Он молитвы кричал нашей Веры,
Что искали мы всей страной.
– Что всё о Высоцком, да о Высоцком, давай о любви, о ?бабах?!
Я выбрал – покороче:
– Тебя в моей комнате, солнышко, нет.
Но платье из ситца весит на гвозде,
Завет - оберег от ненужных побед,
Как след от визита к нездешней звезде,
Оно излучает ночами твой свет,
Оно изучает с рассвета мой день,
Оно выдаёт сокровенный секрет,
Мою поджидает, в волнении, тень.
Бессонный, безмолвный у них разговор,
Рука к рукаву невзначай прикоснётся,
На синем подоле волной подзор
Объятием возле ноги обернётся.
Ладошка, как лодочка, гладит плечо,
Так сладко по складочкам ищет, где дно,
И парусом платье всё просит ещё,
Ведь парус и лодка, всегда заодно!?
– Давно написал, сколь лет тебе было?
– Пятьдесят.
– Ты не думал, почему почти все поэты – тридцать, со-рок и … гранит. Высокая поэзия, это – высокое либидо!
?Так – то так? – подумал я, и возразил:
– Фет, Тютчев, по сколько им было?
?Я встретил Вас – и всё былое В отжившем сердце ожило…?
Высоцкий продолжил – перебил:
– Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить,
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить!
– Мудрость пожившего человека – пояснил он – ре-бёнка и в шестьдесят рождают, но сам понимаешь, что это за дети? Поэт – постоянное горение, любовь сжига-ет дотла, но молодость воскрешает, – и новое горение! У кошки девять жизней, а у поэта? В деревьях появ-ляются дупла, гниль, и дерево, если не гибнет, израс-тая, залечивает себя. Но представь в молодой трепе-щущей душе пустота, или, не дай бог гниль. Как можно жить без любви? Поэт проговаривает вслух, печатно судьбу, а наверху, только выполняют. Вырастая, матереет и не гнётся, не ломается под любовными бурями. Это время прозы.
– Владимир Семёнович, о ?бабах? на Земле, выявили генетики, двадцать миллионов потомков Чингисхана. Вам не одна женщина, наверное, отказать не могла, а ведь вас окружали красивейшие женщины Союза!
– Да, нет! Была такая Люська, чуть глаза не выцарапа-ла, правда, я предварительно в шифоньере заставил её спрятаться!
– А бросали?
– Счастливая, несчастная любовь – важно для человека, а для поэзии важен накал чувств! Женщина – это песня! Считай, сколько женщин, столько песен! …
– Владимир Семёнович, что не было Вам жизни в Со-ветском Союзе. Вас изобразили разрывающим – толи саван, толи свивальник.
– Цунами (самая высокая волна), – переводится как волна в бухте. Чем больше препятствий, тем выше энергия преодоления. Может, меня и надо было сдерживать?!
– Владимир Семёнович, а ведь по сравнению с други-ми, жил, как хотел, – жена дива экрана (по-французски говорила), машина – одна у Лёни, другая у вас, голос распахивал все окна Советского Союза!
Владимир Семёнович, сколько одновременно с Ва-ми пело высоких бардов – поэтов: Галич, Окуджава, Визбор, а Время выбрало Вас, почему?
– Они все и учителя, и мои старшие товарищи, выра-жали в своих песнях какой – то один слой, в основном, интеллигенцию, и изредка – городских маргиналов.
– Владимир Семёнович, Галич – рафинированный эс-тет, ?плейбой?. Когда в середине пятидесятых из ла-герей возвращалась ?пятьдесят восьмая статья?, серд-це его стало изъязвлено. Окуджава, ?рождённый Рево-люцией?, московский мальчик, прошедший войну, (…я всёравно паду на той, на той единственной граждан-ской…).
– Песню не только надо написать, но её надо сыграть –пропеть, прожить, это – спектакль!
– Визбор, тоже актёр, – заметил я.
– Визбор – тонкий лирик, ну нет у него этой энергии и даже военные песни высокого подъёма – нахлынут – наводнение, но не потоп! В Советском официозе была своя правда, а мне хотелось выразить нутряной нерв, и тех, кто ходит на Таганку, и тех, кто в подворотне сооб-ражает на троих: ?Мы встретились, как три рубля на водку, и разошлись, как водка на троих?… Старших братьев прошедших войну: ?…он вчера не вернулся из боя? и конечно, себя: ? Я ещё постою на краю!?
– Да, Владимир Семёнович, купола Вы золотом, ко-нечно, кроете, но иногда опускаетесь в подвалы!
– Даже, у Господа Бога не все люди, выходят в Люди, не Господь Бог я, не обессудь!
А я думал вслух: ?Да, Пушкин выразил своё время, и Высоцкий своё – наше!?. И спросил: ?Какая Ваша лю-бимая роль, кто Ваш герой??
– ?Быть или не быть? Вот в чём вопрос. Достойно ль смеряться под ударами судьбы, иль надо оказать со-противление, и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними??. Гамлет – ?человек на все време-на!?
– Владимир Семёнович, он интеллектуал, но не интел-лигент! Да, восстаёт, восстанавливая справедливость, и мстит, стараясь низвергнуть врага в Ад! Переступает грань – ?не убий?. Опускается по нравственным ступе-ням до уровня противника – походя, убивает Поло-ния, губит Офелию. Да, он человек Возрождения – че-ловек своего времени! И самое главное, как сейчас го-ворят, двойные стандарты: ?Я не флейта, на мне иг-рать нельзя?, а сам играет на людях! ?Я так люблю, как сорок тысяч братьев любить не могут!? – И мне всё больше слышится, – ?Тварь я дрожащая, или право имею??
Единственное, что можно сказать, настоящий англо-сакс! ?Никогда англичанин не будет рабом?, – поют они гимн, и поработили все континенты. Когда евро-пейские соседи – соперники, чересчур их прижимали, они умело переводили стрелки на Россию.
Три раза мы их спасали, а ?на завтра? они были го-товы нас уничтожить! А сейчас, не поверишь, – Вторую Мировую войну выиграли Англичане и Американцы, а Сталин у них – чудовище, агрессор почище Гитлера! У них великолепно получается пестовать в своих ?Лан-донах? диссидентов всех стран и по мере надобности взрывать с их помощью эти страны. Каждый амери-канский президент перед выборами на второй срок ?демократизирует? какую ни будь ближневосточную страну до основания, до развалин, и застревают там на десятилетия. Да, стран-то на Ближнем востоке много, но и президентов США прибавляется!
Помните, что о нашей стране и о наших руководите-лях вещали ?голоса?, а по законам Великобритании Королеву их, Мать, попробуй задень – за пять лет ов-сянку в тюремной миске не расхлебаешь!
Владимир Семёнович, когда я увидел Ваш Памятник, то меня, человека рождённого в СССР, как по щекам отхлестали
– ?
– Рядом с Вами, прямо напротив ворот лежит Отари Квантришвили, Вор в законе.
– Ну и что?
– Вы олицетворяете шестидесятые – семидесятые, Со-ветский Союз!
– А он – девяностые, вашу Россию. Я и сам, сколько пел им, и о них, значит и моя вина! Надо же где - то ему лежать, это вам важно, а нам.. Считай ещё одна оспина на лице нашей любимой Родины.
– А знаете, как без Вас обезобразили лик Отчизны? Помните послевоенную молитву – заклинание: ?Лишь бы не было Войны!?. ?Всё вынесем, всё пере-силим, только не было бы самого страшного!? В вось-мидесятые – девяностые годы её иезуитски опошлили новоявленные ?либералы? и ?демократы?. Эта, якобы интеллигенция, переводила выстраданный опыт нашего народа, как императив ?быдла? – всё до ?лампочки?, извратив гордое имя – Советский человек, до мерзкого – ?Совок?. С криками: ? Мы на семьдесят лет заблудились, свернули с торной дороги человечества, жили не так, обнимемся со ?Свободным Миром?
– Уря! Уря! И как – то незаметно оказались у ?разбито-го корыта?, то бишь у развалин СССР! И действитель-но, свернул с нашего пути, предали всех и вся. Десятки миллионов русских оказались заграницей и результат – межнациональная резня! И апофеоз – Украина: люди с русскими именами, говорящие на русском языке, возомнив себя ?щирыми украинцами? с криком: ?Москаляку на гиляку? минами и ракетами загнали детей Донбасса на пять лет в подвалы!
Бандера – национальный герой Украины, и по всей Ев-ропе, освобождённой нами от фашизма, начиная с Латвии, уничтожают памятники Советскому Солдату – освободителю!
– И ты позволил?! Сколько тебе было?
– Сорок.
– А я в сорок – ушёл! Что вы за люди? Что за поколе-ние? Всё потеряли! Мы – военные мальчишки, мечтали наесться досыта, и чтоб отцы вернулись с Победой. О жратве мечтали пузом, о Победе – сердцем! И с высо-ты этой мечты отстроили страну и взлетели выше неба! А вы о чём мечтали?
– Построить коммунизм и ?нажраться от пуза? – джинсы, кока кола. Да, Владимир Семёнович, вы пра-вы, когда о ?джинсах? стали мечтать всем сердцем, то и потеряли Страну! Метели в коммунизм, а попали в Советский Союз, – сказал один умный человек! И когда мы пощупали своими руками, до нас дошло.
– Что двадцать пять лет щупали?
– Евреи сорок лет на ощупь брели!
– Нашёлся ?настоящий буйный?, Моисей? – усмехнул-ся он.
– Нашёлся, ваш тёзка! ?Буйный?, нет вежливый и со-средоточенный, как дзюдоист на татами, и бьёт когда надо, – первым с носка! Уважаю! Верю! Наконец то!
АРЖАНИЧНЫЙ ХЛЕБ
Меня сеяли в поле,
Аржаничный знать хлеб,
Русской зёрнышко доли,
Из молитвенных треб.
Песня - сказка растила,
Красный флаг в октябре.
С правдой, с верой мы – сила,
Сноп колосьев в гербе!
Мыли зори, да росы,
Поле наша Страна.
Если даже нас в косы,
Россы встанут – стерня!
Мы не ляжем валками,
Жернова – трын-трава
Выть не станем с волками,
Мы – всему голова!
Высоцкий помолчал.
– Что, вспомнили, что мы русские? Много Россия рож-дала Владимиров, посмотрим лет так через сто, а вер-нее через тысячу, Красно Солнышко он Владимир?
Метки:
