Рассказ четырнадцатый. Моя первая в жизни зима
Может я и помню зиму в три-четыре года, но лишь фрагменты, где я сижу с бабушкой около забеленной печки. Печь протоплена, а бабушка щелкает мне семечки, шелуху бросает на железку перед печкой. На стеклах окон снежные узоры, а между рамами белоснежная вата, пластмассовые цветные игрушки: петушок и белочка.
Зато настоящую, с валянием в сугробах, зиму – в пять лет я запомнила.
Мама приехала из Урая и привезла много покупок: продукты, одежду, игрушки. Я помню розовые гетры. Они были одни, сестре были маленькие, примерили мне – как раз. Мне они понравились. Они были толстой крупной машинной вязки и очень теплые. Еще мама достала из сумки коричневые гетры, они были ?из милана?, так сказала бабушка. Из такой крепкой прочной искусственной нитки. Они были как у взрослых, без петельки для ноги, как брючки. По бокам снизу были красные и зеленые маленькие цветочки. Сестре достались светлые, а мне – темно-коричневые.
Мы с сестрой засобирались на улицу. Нам надели кофты, белые шерстяные носочки, связанные бабушкой, шубки и катанки. Валенки нам присыла тетя Валя, папина сестра. Она держала овец и посылкой отправляла овечью шерсть и катанки. Новые коричневые гетры были узкие и я хорошо помню, как бабушка их тянула и надевала поверх валенок. Это чтобы снег не попал в валенки. Мы одевались на кухне. Было жарко, одевались мы долго. Мне подняли воротник, одели шапку с пятнышками, поверх резинку на шапку, завязали теплый широкий шарф и варежки, болтающиеся на резинке из-под шубы. И все. Дальше я – в огороде.
Впереди меня идут сестра, соседские девчонки. Не идут, а пробираются вдоль забора. Сугробы очень высокие. Зима снежная была. А я – за ними. Ноги проваливаются в снег, я держусь за доски забора и медленно передвигаюсь. Огород, который находится за стайками нашей четвертушки на Пионерской улице, кажется длиннющим. Я очень устала. А девчонки уже прошли вдоль всего забора, которым был отделен наш огород от соседей, и подошли к огородам Строительной улицы. Забрались на штакетник, и легко, с визгами, перелезли в тот огород. В нашем огороде снега намело – больше половины, еле видно столбы и забор. Снег уже утоптан, и я тоже перекинула ногу через забор и перевалилась на огороды Строительной. И утопла по грудь в снег. Снег сдавил грудь, дышать трудно, ногу поднять не могу. Все, я здесь останусь навсегда, никто меня не спасет. Кричу:
-Лена, подождите меня.
А они уже – в третий огород завернули и так по квадрату – в четвертый.
-Лена, баба! – пищу, сквозь поднимающий с ровной поверхности снежные вихри, ветер.
Девчонкам не слышно. Бабушки рядом нет. Я, хныча, самостоятельно начала откапываться. Сначала вытащила обе руки из-под снега, потом вокруг себя откапала снег, легла на него и вытащила ноги. Хорошо, что гетры крепко держали валенки, а то они бы остались в снегу. Я продвинулась обратно к нашему забору. А он-то, забор, со Строительной улицы высокий! Наверно, в нашем огороде земли больше навозили или намело больше снега, что забор почти вровень со снегом. Я поднимаю ногу, а валенок широкий, в щелочку между штакетником не пролазит. Мне показалось уже темнеть стало и холодно сильно, снег пролез на руки между варежками и рукавами шубы. Жутко страшно. Никого рядом нет. Я посмотрела – по огороду Строительной улицы – мне точно всю ночь пробираться. А там еще собака на цепи лает – не выйти. Да у них и заборов, между квартирами четвертушек, нет в огородах. Вдоль забора было бы легче держаться и идти. Какая страшная игра – лазить по сугробам! Можно же застрять в сугробах и замерзнуть!
И тут возвращается сестра Лена:
-Ты чего отстала? Мы уже обратно в наш огород по кругу прошли!
-Ааааа! Ты меня бросила, я не могу вылезти.
-Нечего за нами увязываться. Сидела бы на тротуаре там и ждала нас. Все пролезли, ты одна осталась. Бессильная еще и маленькая играть с нами. Я тебя прекрасно через забор видела, ничего ты не одна осталась, мы же все здесь рядом. Галя, иди к нам.
Они вместе с соседской девочкой подняли меня на забор, и я вывалилась обратно на нашу сторону, на огороды Пионерской улицы.
Дальше – я около стаек.
-Вся окостыжила девчонка. Вон вся оскырилась. Чего ты за ними полезла? Здесь бы играла, вот лопатка и ведерко.
-Баба, они убежали от меня. Мне было страшно, я вся под снег провалилась.
-Вот я Ленке дома дам! Пошли домой.
И бабушка около крыльца начала меня обметать голиком от снега: c валенок, шубки.
-Лена, обметайся сама, - приказала она сестре, – домой не таскай снега.
В эту зиму я больше не разу не лазила по сугробам. Что в этом веселого и интересного? Плохая игра. Да меня, кажется, никто с собой и не звал. Да кто бы еще отпустил.
Теперь Строительная улица по-другому называется. Я часто по ней проезжаю. Гляну – видно и их огороды и наши, задние огороды Пионерской улицы. Видно квартиру, в которой мы жили раньше. Как на ладони. Ну каких-то несколько десять-пятнадцать метров. Как мало земли при четвертушках! Где там садить картошку-то? И как это мне все виделось громадным, после кухни с печкой и железкой возле нее! Сугробов я уже не боюсь. В последующие детские годы я по ним ох и наползалась, ох и навалялась! Но в этом огороде я боюсь, уже никогда не окажусь. Да там уже все по-другому: и сам дом перестроили, и сараи в другом месте, и заборы другие.
Если мне сейчас залезть в снег по грудь, я снова заплачу. Не от страха, а от тоски и жалости, что того времени никогда не будет и меня той – не будет. Вот лежу не в снегу, а на кровати и сжала зубы, и скривила губки. Стыдно как-то, я же не заплачу?
Зато настоящую, с валянием в сугробах, зиму – в пять лет я запомнила.
Мама приехала из Урая и привезла много покупок: продукты, одежду, игрушки. Я помню розовые гетры. Они были одни, сестре были маленькие, примерили мне – как раз. Мне они понравились. Они были толстой крупной машинной вязки и очень теплые. Еще мама достала из сумки коричневые гетры, они были ?из милана?, так сказала бабушка. Из такой крепкой прочной искусственной нитки. Они были как у взрослых, без петельки для ноги, как брючки. По бокам снизу были красные и зеленые маленькие цветочки. Сестре достались светлые, а мне – темно-коричневые.
Мы с сестрой засобирались на улицу. Нам надели кофты, белые шерстяные носочки, связанные бабушкой, шубки и катанки. Валенки нам присыла тетя Валя, папина сестра. Она держала овец и посылкой отправляла овечью шерсть и катанки. Новые коричневые гетры были узкие и я хорошо помню, как бабушка их тянула и надевала поверх валенок. Это чтобы снег не попал в валенки. Мы одевались на кухне. Было жарко, одевались мы долго. Мне подняли воротник, одели шапку с пятнышками, поверх резинку на шапку, завязали теплый широкий шарф и варежки, болтающиеся на резинке из-под шубы. И все. Дальше я – в огороде.
Впереди меня идут сестра, соседские девчонки. Не идут, а пробираются вдоль забора. Сугробы очень высокие. Зима снежная была. А я – за ними. Ноги проваливаются в снег, я держусь за доски забора и медленно передвигаюсь. Огород, который находится за стайками нашей четвертушки на Пионерской улице, кажется длиннющим. Я очень устала. А девчонки уже прошли вдоль всего забора, которым был отделен наш огород от соседей, и подошли к огородам Строительной улицы. Забрались на штакетник, и легко, с визгами, перелезли в тот огород. В нашем огороде снега намело – больше половины, еле видно столбы и забор. Снег уже утоптан, и я тоже перекинула ногу через забор и перевалилась на огороды Строительной. И утопла по грудь в снег. Снег сдавил грудь, дышать трудно, ногу поднять не могу. Все, я здесь останусь навсегда, никто меня не спасет. Кричу:
-Лена, подождите меня.
А они уже – в третий огород завернули и так по квадрату – в четвертый.
-Лена, баба! – пищу, сквозь поднимающий с ровной поверхности снежные вихри, ветер.
Девчонкам не слышно. Бабушки рядом нет. Я, хныча, самостоятельно начала откапываться. Сначала вытащила обе руки из-под снега, потом вокруг себя откапала снег, легла на него и вытащила ноги. Хорошо, что гетры крепко держали валенки, а то они бы остались в снегу. Я продвинулась обратно к нашему забору. А он-то, забор, со Строительной улицы высокий! Наверно, в нашем огороде земли больше навозили или намело больше снега, что забор почти вровень со снегом. Я поднимаю ногу, а валенок широкий, в щелочку между штакетником не пролазит. Мне показалось уже темнеть стало и холодно сильно, снег пролез на руки между варежками и рукавами шубы. Жутко страшно. Никого рядом нет. Я посмотрела – по огороду Строительной улицы – мне точно всю ночь пробираться. А там еще собака на цепи лает – не выйти. Да у них и заборов, между квартирами четвертушек, нет в огородах. Вдоль забора было бы легче держаться и идти. Какая страшная игра – лазить по сугробам! Можно же застрять в сугробах и замерзнуть!
И тут возвращается сестра Лена:
-Ты чего отстала? Мы уже обратно в наш огород по кругу прошли!
-Ааааа! Ты меня бросила, я не могу вылезти.
-Нечего за нами увязываться. Сидела бы на тротуаре там и ждала нас. Все пролезли, ты одна осталась. Бессильная еще и маленькая играть с нами. Я тебя прекрасно через забор видела, ничего ты не одна осталась, мы же все здесь рядом. Галя, иди к нам.
Они вместе с соседской девочкой подняли меня на забор, и я вывалилась обратно на нашу сторону, на огороды Пионерской улицы.
Дальше – я около стаек.
-Вся окостыжила девчонка. Вон вся оскырилась. Чего ты за ними полезла? Здесь бы играла, вот лопатка и ведерко.
-Баба, они убежали от меня. Мне было страшно, я вся под снег провалилась.
-Вот я Ленке дома дам! Пошли домой.
И бабушка около крыльца начала меня обметать голиком от снега: c валенок, шубки.
-Лена, обметайся сама, - приказала она сестре, – домой не таскай снега.
В эту зиму я больше не разу не лазила по сугробам. Что в этом веселого и интересного? Плохая игра. Да меня, кажется, никто с собой и не звал. Да кто бы еще отпустил.
Теперь Строительная улица по-другому называется. Я часто по ней проезжаю. Гляну – видно и их огороды и наши, задние огороды Пионерской улицы. Видно квартиру, в которой мы жили раньше. Как на ладони. Ну каких-то несколько десять-пятнадцать метров. Как мало земли при четвертушках! Где там садить картошку-то? И как это мне все виделось громадным, после кухни с печкой и железкой возле нее! Сугробов я уже не боюсь. В последующие детские годы я по ним ох и наползалась, ох и навалялась! Но в этом огороде я боюсь, уже никогда не окажусь. Да там уже все по-другому: и сам дом перестроили, и сараи в другом месте, и заборы другие.
Если мне сейчас залезть в снег по грудь, я снова заплачу. Не от страха, а от тоски и жалости, что того времени никогда не будет и меня той – не будет. Вот лежу не в снегу, а на кровати и сжала зубы, и скривила губки. Стыдно как-то, я же не заплачу?
Метки: