Китайские фонарики
Как чинят ночную иллюминацию на Садовом?
Тонкие неоновые трубки, - те, что подсвечивают фасады выходящих на проезжую часть домов, обрисовывают эркеры с лепниной, проводят светом вверх и вниз, напоминая о строгости геометрии ночью, когда формы расплывчат и неясны, - гаснут, сгорают то в одном, то в другом месте.
Тогда на тротуар заходят машины с иероглифами на бортах, тянутся, насколько хватает им вылета складной стрелы, до высоких стен с балконами, с тяжелыми каменными уступами; поднимают вверх корзины со стоящими в них рабочими. Одни остаются внизу, запрокинув голову, высматривая напряженно; другие суетятся где-то под крышей, и вечером китайские фонарики оживают вновь, но не надолго, на недели две, не больше.
Я заметил один такой грузовичок сегодня, неподалеку от Планетария, в тот мрачный промежуток зимнего дня, когда уже вот-вот стемнеет, а огни еще не зажигали.
Работа его была давно закончена, но высокие упоры - четыре стальные ноги - были неубраны почему-то, и маленький грузовик висел в воздухе, не касаясь земли колесами. В кабине его были трое. Водитель спал, облокотившись на руль; справа, на другом конце сидения, его напарник как-будто глядел равнодушно на проплывающий по Садовому поток машин. Подойдя ближе я увидел, что спал и он; веки его были прикрыты. А между ними сидела женщина, миниатюрная, с постриженными в карэ белыми волосами. В руках у нее светился телефон, и в мерцающем его свете видно было ее лицо: женщина улыбалась, разглядывала что-то на небольшом экране.
Шел снег, падал и таял. Толпа прохожих текла к метро, месила слякоть, огибала стоящую на опорах, не касающуюся тротуара колесами машину и казалось, будто двигались на самом деле не люди, и не автомобили, а парили над Садовым Кольцом те трое, в кабине над людским морем, будто снился им наяву долгий, туманный зимний сон.
XII/2013
Тонкие неоновые трубки, - те, что подсвечивают фасады выходящих на проезжую часть домов, обрисовывают эркеры с лепниной, проводят светом вверх и вниз, напоминая о строгости геометрии ночью, когда формы расплывчат и неясны, - гаснут, сгорают то в одном, то в другом месте.
Тогда на тротуар заходят машины с иероглифами на бортах, тянутся, насколько хватает им вылета складной стрелы, до высоких стен с балконами, с тяжелыми каменными уступами; поднимают вверх корзины со стоящими в них рабочими. Одни остаются внизу, запрокинув голову, высматривая напряженно; другие суетятся где-то под крышей, и вечером китайские фонарики оживают вновь, но не надолго, на недели две, не больше.
Я заметил один такой грузовичок сегодня, неподалеку от Планетария, в тот мрачный промежуток зимнего дня, когда уже вот-вот стемнеет, а огни еще не зажигали.
Работа его была давно закончена, но высокие упоры - четыре стальные ноги - были неубраны почему-то, и маленький грузовик висел в воздухе, не касаясь земли колесами. В кабине его были трое. Водитель спал, облокотившись на руль; справа, на другом конце сидения, его напарник как-будто глядел равнодушно на проплывающий по Садовому поток машин. Подойдя ближе я увидел, что спал и он; веки его были прикрыты. А между ними сидела женщина, миниатюрная, с постриженными в карэ белыми волосами. В руках у нее светился телефон, и в мерцающем его свете видно было ее лицо: женщина улыбалась, разглядывала что-то на небольшом экране.
Шел снег, падал и таял. Толпа прохожих текла к метро, месила слякоть, огибала стоящую на опорах, не касающуюся тротуара колесами машину и казалось, будто двигались на самом деле не люди, и не автомобили, а парили над Садовым Кольцом те трое, в кабине над людским морем, будто снился им наяву долгий, туманный зимний сон.
XII/2013
Метки:
