Вишни
*
— Давай прыгнем вниз?
— Мне страшно, нет. Посмотри, как там совершенно нет любви, какие холодные зимы.
— Не везде. Зимы холодные в смысле. А насчет любви ты права, конечно, но ведь им можно напомнить о ней.
— Это бесполезно. Подумай о 237 и 2890. Они решились, и что? Их нет с нами уже много лет, а никто ни о чем не вспомнил.
— А те самые многоэтажные здания на окраине маленького города где-то в Южном полушарии? Ты ведь так хотела посмотреть на них оттуда, с Земли.
— Да. Причудливо их построили, но меня не понимает никто, когда я рассказываю об этом. Такое странное желание. А как ты меня узнаешь? Вдруг мне попадется нелепое тело, лицо с большими глазами?
— Я узнаю тебя по запаху северного ветра, живущего в них.
— Это невозможно, наверное, они же не видят ни ароматы, ни звуки. Мне страшно. Правда страшно. Только представь, как сложно это — ходить по Земле, печалиться из-за незнания, забыть все, все забыть!
— Не так. Я думаю, что где-то за пределами памяти все равно остается понимание происходящего. Что-то необъяснимое, непроизносимое.
— Значит… Найди меня, обязательно найди! — и 485 прыгнула вниз.
— Куда же…. Так быстро… Я думал, это шутка… Я же просто рассуждал о том, что… Как теперь?
Душа 532-ого долго скиталась в воздухе, он не понимал, что натворил. Раскаивался в своем поступке. Прошло время, и он прыгнул вслед.
*
Сумерки, пахнущие зимой, пустые остановки на краю Москвы, быстрый неясный век. Холодно так, белым-бело, снежно.
— Петя, ну чего ты застыл? Вон идет какая-то не от мира сего, ты спрячься, а я сам подойду, если помощь понадобится – я крикну. И не смотри так. Мы обсуждали. Все просто. У нее есть деньги, у нас их нет. Не будь трусом.
— Это неправильно, она с работы идет, должно быть, уставшая, печальная. Здесь МЧС недалеко, вдруг она спасает жизни, а мы вот так?
— Этот мир уже ничто не спасет. И жизнь ничего не стоит. Она глупая, если устроилась на такую работу. А мы умные. Ну, хватит, нам еще до поселка час ехать. В интернат опоздаем — заругают.
— Хорошо.
*
Пригородный автобус, полуспящие люди, огни, перебегающие со стекла на стекло.
— Она расплакалась, ты видел, Петя? Смешно. Взрослая уже, чего рыдать? Подумаешь, у нее и денег ведь нет особенно.
— А откуда им взяться? Она, наверное, никогда ничего не умела. Только на вишни у остановки смотреть, на то, как они из зеленых превращаются в алые. Ты заметил, рядом с ней так пахнет северным ветром. Как в нашей комнате – если открыть окно настежь и дверь в коридор. Мне всегда казалось, что этот запах темно-синего цвета.
Петя вышел на следующей остановке и долго слушал, как звенят заледеневшие ветки одиноко стоящего дерева.
— Мне страшно — негромко сказал он, глядя в темноту, — там совершенно нет любви, какие холодные зимы.
*
— Вы все еще плачете? Я знал. Я бежал сюда даже, смотрите, дыхание сбилось. Вот, не могу ровно дышать.
— Ты откуда, мальчик?
— Не надо так, что за слова такие? Я лучше Вас разбираюсь в этой жизни, похоже, а Вы снисходительно, словно бы... Неважно. Прекрати плакать. Вот так лучше.
— Мы все ходим по миру и плачем там, внутри, за зрачками. Ты не знал? А я это чувствую. Я работаю в психиатрической лечебнице здесь, недалеко, и однажды у одной дамы там случилась истерика. Она кричала долго-долго, а потом подошла ко мне и сказала — ?Я тебя помню. Ты та самая. Такая глупая!?… А я не поняла ее даже. И вот я стала замечать, что меня правда помнят незнакомые люди. Знаешь, такое ощущение, что ты где-то когда-то кого-то видел. Я как будто бы приметная для всех очень. Нет такого слова, наверное, или его сейчас не говорят. Инородно звучит немного. Я неловко очень чувствую себя в присутствии других людей. Как будто соринка в глаз попала, или прикоснулся к двери, и заноза в пальце. ?Изморозь? — мне нравится слово. Но оно сюда не подходит. Хочешь, я спою тебе колыбельную? Ты в каком классе? В 10?
— В 11.
— В 11 классе я мечтала стать хирургом. Мы все наполнены звездами, я думаю, кровь — это остывшее вещество какого-нибудь далекого солнца. Так зябко здесь. Слушай.
зеленые побеги далекого дерева,
его горячие щеки, превратившиеся в кору…
все на свете мне вверено
до утра.
и дыхание ливня,
и оборванные афиши
как выстиранное белье на ветру.
внутри мы такие темные,
неготовые умирать.
спи, засыпай,
прекрати ждать.
прекрати ждать!
*
И наступила тишина затем.
— Давай прыгнем вниз?
— Мне страшно, нет. Посмотри, как там совершенно нет любви, какие холодные зимы.
— Не везде. Зимы холодные в смысле. А насчет любви ты права, конечно, но ведь им можно напомнить о ней.
— Это бесполезно. Подумай о 237 и 2890. Они решились, и что? Их нет с нами уже много лет, а никто ни о чем не вспомнил.
— А те самые многоэтажные здания на окраине маленького города где-то в Южном полушарии? Ты ведь так хотела посмотреть на них оттуда, с Земли.
— Да. Причудливо их построили, но меня не понимает никто, когда я рассказываю об этом. Такое странное желание. А как ты меня узнаешь? Вдруг мне попадется нелепое тело, лицо с большими глазами?
— Я узнаю тебя по запаху северного ветра, живущего в них.
— Это невозможно, наверное, они же не видят ни ароматы, ни звуки. Мне страшно. Правда страшно. Только представь, как сложно это — ходить по Земле, печалиться из-за незнания, забыть все, все забыть!
— Не так. Я думаю, что где-то за пределами памяти все равно остается понимание происходящего. Что-то необъяснимое, непроизносимое.
— Значит… Найди меня, обязательно найди! — и 485 прыгнула вниз.
— Куда же…. Так быстро… Я думал, это шутка… Я же просто рассуждал о том, что… Как теперь?
Душа 532-ого долго скиталась в воздухе, он не понимал, что натворил. Раскаивался в своем поступке. Прошло время, и он прыгнул вслед.
*
Сумерки, пахнущие зимой, пустые остановки на краю Москвы, быстрый неясный век. Холодно так, белым-бело, снежно.
— Петя, ну чего ты застыл? Вон идет какая-то не от мира сего, ты спрячься, а я сам подойду, если помощь понадобится – я крикну. И не смотри так. Мы обсуждали. Все просто. У нее есть деньги, у нас их нет. Не будь трусом.
— Это неправильно, она с работы идет, должно быть, уставшая, печальная. Здесь МЧС недалеко, вдруг она спасает жизни, а мы вот так?
— Этот мир уже ничто не спасет. И жизнь ничего не стоит. Она глупая, если устроилась на такую работу. А мы умные. Ну, хватит, нам еще до поселка час ехать. В интернат опоздаем — заругают.
— Хорошо.
*
Пригородный автобус, полуспящие люди, огни, перебегающие со стекла на стекло.
— Она расплакалась, ты видел, Петя? Смешно. Взрослая уже, чего рыдать? Подумаешь, у нее и денег ведь нет особенно.
— А откуда им взяться? Она, наверное, никогда ничего не умела. Только на вишни у остановки смотреть, на то, как они из зеленых превращаются в алые. Ты заметил, рядом с ней так пахнет северным ветром. Как в нашей комнате – если открыть окно настежь и дверь в коридор. Мне всегда казалось, что этот запах темно-синего цвета.
Петя вышел на следующей остановке и долго слушал, как звенят заледеневшие ветки одиноко стоящего дерева.
— Мне страшно — негромко сказал он, глядя в темноту, — там совершенно нет любви, какие холодные зимы.
*
— Вы все еще плачете? Я знал. Я бежал сюда даже, смотрите, дыхание сбилось. Вот, не могу ровно дышать.
— Ты откуда, мальчик?
— Не надо так, что за слова такие? Я лучше Вас разбираюсь в этой жизни, похоже, а Вы снисходительно, словно бы... Неважно. Прекрати плакать. Вот так лучше.
— Мы все ходим по миру и плачем там, внутри, за зрачками. Ты не знал? А я это чувствую. Я работаю в психиатрической лечебнице здесь, недалеко, и однажды у одной дамы там случилась истерика. Она кричала долго-долго, а потом подошла ко мне и сказала — ?Я тебя помню. Ты та самая. Такая глупая!?… А я не поняла ее даже. И вот я стала замечать, что меня правда помнят незнакомые люди. Знаешь, такое ощущение, что ты где-то когда-то кого-то видел. Я как будто бы приметная для всех очень. Нет такого слова, наверное, или его сейчас не говорят. Инородно звучит немного. Я неловко очень чувствую себя в присутствии других людей. Как будто соринка в глаз попала, или прикоснулся к двери, и заноза в пальце. ?Изморозь? — мне нравится слово. Но оно сюда не подходит. Хочешь, я спою тебе колыбельную? Ты в каком классе? В 10?
— В 11.
— В 11 классе я мечтала стать хирургом. Мы все наполнены звездами, я думаю, кровь — это остывшее вещество какого-нибудь далекого солнца. Так зябко здесь. Слушай.
зеленые побеги далекого дерева,
его горячие щеки, превратившиеся в кору…
все на свете мне вверено
до утра.
и дыхание ливня,
и оборванные афиши
как выстиранное белье на ветру.
внутри мы такие темные,
неготовые умирать.
спи, засыпай,
прекрати ждать.
прекрати ждать!
*
И наступила тишина затем.
Метки:
