Ни слова о любви... ирония
Солнце постепенно разогревалось на сковородке дня, словно мой организм под влиянием мыслей. Лежание на диване превратилось в пытку. Нужно было или менять позу (пружины под влиянием времени сиротливо выглядывали наружи впивались в тело уже не кое где, а дружными рядами), или мебель (но как родной диван отдавать на поруки свалки?), или мысли( они иногда ко мне приходили в голову и только на голодный желудок), или куда-то пойти (слава богу в ногах еще была правда и прогулка не помешала бы, как-никак, а физкультура, пусть и слабенький слепок от утренней гимнастики, к которой испытывал неподдельное отвращение).
Смена состояния, как прочитал в одном из журналов, выброшенных соседом и заботливо подсунувшем его под мою дверь для развития моей эрудиции, нужна человеку, как глоток свежего воздуха. Вот я и вышел за этим глотком, но в небе радостно синели одни дымы от целлюлозного комбината.
Захотелось еще одного глотка, но освежающего уже горло. А поскольку пункт напитков разной крепости находился в тесном соседстве с бывшей (резануло душу) работой,то и ноги невольно под влиянием "гравитации" желания засуетились в знакомом направлении.
Был ли это необдуманный поступок? И вообще был это Поступок? Об это летописи не расскажут. Хотя.
Вот найдут лет этак через пятьсот огрызок моего карандаша, который вчера швырнул в таракана, подумают,что капсула времен Атлантиды или еще что-нибудь пострашнее. Наши вещи вообще, если сохранятся, окажутся на почетном месте в музеях, только бы время их пощадило. Везет некоторым - попадают в вечную мерзлоту и доходят до потомков, как бивни мамонта со всей тушей в придачу.
Вот почему решил посетить бывшую работу. Кольнуло ностальгией. Преступника часто тянет на место преступления, а я ничего предосудительного на бывшей работе не совершал, а все же и ничего хорошего. Поэтому ощущал себя в какой-то степени нарушителем закона . Ну примерил на себя, как говорится, шкуру не убитого медведя.
И пошел, нет не с покаянием, скорее проверить или по-прежнему там споенный... нет, правильнее - спаянный коллектив.
Да и о себе напомнить. А вдруг кто-то "теплое" слово обо мне шыкнет. Пусть и выругают, а все равно приятно, внимание к человеку.
Интересно: помнят ли еще меня там?
Хотя...если разобраться, то за что должны помнить? Что хорошего я сделал бывшим сотрудникам? Обычно тебя помнят, когда должен или тебе должны. Или...когда садятся на стул, который ты подарил. Это я к тому, что, когда решил навестить бывших коллег , купив кремовый торт третьей свежести (не подумайте ничего плохого - других как обычно не было) и дойдя до двери бывшей работы, застыл и прислушался. Заходить после первых фраз перехотелось и как в старые "добрые времена" приложил ухо к входной щели, прислушался, рискуя получить удар дверью, если бы кому-то ударила блажь толкнуть дверь ногой, "лучшей ее половиной", как шутил бывший босc, который проявил солидарность и ушел вместе со мной, вернее нас с ним ушли, чтобы от греха подальше.
Но подобные мне субъекты ( чувствуете мою раскрепощенную объективность) вряд ли еще "водились" в коллективе. Я был один из "последних могикан".
Видимо, со стороны улицы зрелище было не слишком эстетическим, поскольку обычно трезвый до десяти утра посетитель местного ликероводочного пункта, для которого общение с людьми на этом и заканчивалось, так естественно икнул, проходя мимо, что я отпрянул от двери. Но человек,от которого осталось одно название, которое вряд ли не звучало гордо в этом случае, уже успел споткнуться и мирно растянулся в ближайшей луже, из которой блаженно подмигнул мне, повернулся на другой бок и закрыл глаза,словно убаюканный песней теленяни.
Я, не видя явных помех, опять вернулся в исходную стойку, словно будущий стайер после фальстарта.
И вот, что я услышал, когда тревожно забилось в истерике ностальгии сердце, а по щеке поползла гонимая ветром в сторону образовавшихся от задумчивости морщин , нет не слеза умиления, а слюна нетерпения.
Повышенная в должности после моего увольнения из подметальницы в секретари Пашенция заголосила, словно с нее спускали шкуру на живодерне, которая располагалась за стеной конторы:
-Помните Плюя? -она обвела всех не успевших закрыть уши томным взглядом ободряя последовать большинству. - А ведь-то я сижу на его стуле, будь он не ладен, скрипит, всю душу изводит.
-Это кто, стул или Плюй?- подтянул "мотив" Игриций.
Внезапно дверь резко распахнулась (к счастью не та, к которой было усердно приложено мое ухо, а внутренняя).
Находящиеся вскочили, как ужаленные, и вытянулись по стойке смирно.
Вошел отставной генерал по фамилии Чукча, который был ответом начальства на драку Плюя Незабвеновича Обветшалого (то есть меня ) с босcом . Вернее это была не драка, а натуральное избиение. Но нужно отдать справедливость в демократическому подходу вышестоящего начальства к бурному эпизоду из жизни коллектива (наверно единственно "памятной" дате за весь год). Начальника, после того, когда у меня затрещало третье ребро (подсчет вел счетовод конторы Коперник) остановили дружинники, в этот момент прибежавшие на мои отчаянные крики с улицы.
Босc послал дружинников матом, вполне квалифицированным, где первые буквы известных слов на х, б и е мелькали и сверкали, как шпаги мушкетеров. Но "пришельцы" не унимались.
Продолжали подставлять руки под удары и пытаясь каким-то образом меня оттащить от рассвирепевшего в "благородном" гневе человека.
-Он больше не будет! - осторожно зашептал один из дружинников. Ответом ему послужил скрип сломанного зуба, чтоб не лез куда не надо.
Второй дружинник оказался предусмотрительней и свою просьбу сопроводил прикрывающим движение руки.
Но начальник недаром славился меткостью и умением пробивать любую защиту. И второй дружинник остался с зубом на нашего начальника, вернее тот его ему вышиб вначале, вот он и остался, с удивлением оказавшись в неположенном месте в центре языка. Третьего, уже успевшего упасть на колени, руководитель избивал ногами, внося в каждый удар всю искреннюю непосредственность эмоциональной натуры. Если позволительно в таких случаях говорить, всю душу.
Сами понимаете. Меня уволили за то, что вовремя не остановился босc, а того за то, что поднял руку, вернее ногу, на незнакомого человека. Ведь своих, по канонам неписанной чести, можно избивать. Они за это получают компенсацию - зарплату, а чужих ни-ни, родина в лице милиции-полиции этого не простит.
Словно этот человек хотел отдать долг людям. В детстве его бил отец. Но на отца руку поднять не смел, тем более тот уже был в таком возрасте, что одного удара сына было достаточно, чтобы заказывать траурный оркестр.
Босc всегда славился почтением к старикам и старшим. Особенно к начальству. Но на этот раз, отдавая мне долг, который должен был своему отцу, переборщил.
Не помогли и литры водки, выпитые накануне с начальством за все годы "самоотверженного" труда.
Вам наверно интересно, чем же занималась наша контора, зажатая между пункток по продаже ликероводочных изделий и живодерней?
Не для кого не секрет, что два раза в месяц люди получали зарплату если ее выдавали. А в остальном?
На работе собрались все философы и целый день философствовали. Не подумайте о людях плохо. Никто не заканчивал философских факультетов.
Просто сердечная обстановка безделья способствовала соответствующему направлению ума. Кому хотелось сильных эмоций, шли в обеденный перерыв в соседнюю организацию, где с добродушной улыбкой технолог Жмуркин водил по цеху забивания скота или отделения кожи от туши. Там много было интересного и познавательного для творческой натуры. Один из мясников-забивателей тоже из семейства Жмуркиных ,был художником. Он рисовал необычным образом и кровью, благо этой краски тут хватало впрок.
Производство работало в три смены.
По картинам Жмуркина можно было восстановить весь технологический процесс производства.
Вот взять, например, картину "Предчувствие". С какой теплотой изобразил творец метание бедного борова в загончике ожидания.
Морда животного чем-то даже смахивала на автопортрет Рембранта.
А как вдохновенно художник передал момент, когда открывается калитка и животное выталкивают в камеру убиения!
Это просто захватывающая "коррида". Да и никакая подлинная коррида не сравнится с тем, что творил Жмуркин.
Он для правдоподобности долго искал натурщика. Ну все знают, что художнику нужен образец, с которого рисуется картина. Но на этот раз натурщик должен был выполнять определенную роль. Когда открывали калиточку и выпускали быка в следующее помещение для убиения, появлялся человек с красной тряпкой и начиналось представление. Быку терять было нечего. Он со скоростью курьерского поезда устремлялся за матадором-самозванцем.
Жмуркин делал много дублей. Хотелось бы вспомнить добрым словом и всех натурщиков, но это была запрещенная тема. Памятники отдельно не устанавливали. Общая братская могила и вечный огонь! Вы скажете - жестоко! Посмотрите вокруг, сколько неприкрытой жестокости и никакой памяти. А тут - почет и уважение. Начальство хорошо оплачивало любителю матадору: аж десять талонов на бесплатное приобретение водки в соседнем ликеро-водочном пункте. От желающих не было отбоя.
Пришлось даже для самопальной корриды оборудовать места. Были и почетные кресла для мэра города и главного полицмейстера.
Естественно, что те смотрели спустя рукава на подобные развлекательные мероприятия, которые сами посещали регулярно. В маленьком городе было не так много художественных мероприятий.
Сеансы Жмуркина, как кодово называлось мероприятие, были настолько популярными, что выписали из Испании профессиональное оборудование. Сама Севилья числилась в побратимах маленького Забулдыгина, куда можно было попасть раз в три дня по боковой железнодорожной ветке да и то зайцем, поскольку касса по продаже билетов работала в неудобное время с трех до пяти ночи раз в году на Рождество. Жмуркина знали и на Монмартре, где его картины красным цветом под серией "из жизни быков" пользовались большим спросом и вызывали зависть местных гогенов и сезанов.
Кажется, вы уже догадались, наша контора занималась пропагандой здорового образа жизни. Хотя пропаганды хватало, а жизни никакой.
И вот, наконец коллектив, возглавил генерал Чукча.
Сразу работа закипела.
Новый начальник за словом в карман не лез, а подчиненных не бил, а только подносил пудовый кулак и давал понюхать.
"Моя сказала однако, работать".
Все утыкались в столы и начинали что-то писать. Что писали начальника не волновало, он по-русски читать не умел. Приехал с Колымы по зову сердца, вернее по обмену.
Старого начальника отправили командовать зеками, а Чукчу переместили на людей. Но одна беда- человек не выносил запаха алкоголя. А поскольку никакими другими парфюмериями от сотрудников не пахло, то пришлось исправляться.
Откуда-то появились запасы трофейного "шипра", который начальник полиции выделил из запасников отделения. Запах алкоголя был начисто изжит. Пили на работе в пропорции: стакан водки на рюмку "шипра".
В конторе появилась даже библиотека с интересными книгами. Чукча любил побеседовать с подчиненными о любимых книгах. Скоро уже все знали, как охотиться на тюленей в пределах нулевой видимости, как построить чум, силки на куниц, с какой ноги начинается пробег оленьей упряжки, что делать, если встретился наедине с белым медведем.
Последняя тема была у Чукчи любимой.
Он театрально становился в позу хищника, даже натягивал на голову муляж медвежьей головы и начиналось представление.
Вот да, от начальника зависит очень многое. Если начальник бывший сапожник, то вскоре уже все в конторе застучали бы сапожными молоточками, а если начальник был бы водителем асфальтового катка, то вскоре вскоре вся улица преобразилась и блестела, как Красная Площадь перед военным парадом. Но Чукча тоже оказалось неплохо. Он не делал из мухи слона, не выпячивал свой маленький рост, вытягиваясь вверх. Просто становился на стул. И, как потом оказалось,что генерал - это не звание, а кличка, которую дали ему зеки. Так с его слов и в паспорте записали рядом с национальностью чукча.
Но не торопитесь срываться с насиженных мест и мчаться к нам на замещение вакантных должностей. Контора у нас не резиновая", не растягивается. Конкурсы на замещение свободных мест огромные.
Пусть чукча и вписал свое имя золотыми буквами в историю коллектива, но его куда-то услали.
Говорят - ему не повезло. Он успел выучить одно бранное слово и как назло, когда вошло вышестоящее начальство, повторял его. Те неправильно поняли Чукчу.
Теперь ходят слухи, что нам готовят замену.Сам Жмуркин, "художник", будет нашим начальникам. Но человеческие привычки формируют личность. Неужели он начнет с нас шкуры спускать и продолжать рисовать...страшно даже подумать...нашей родимой.
Картина будет называться, к примеру, "Последний сотрудник". И что нам с того, что вместо лица этого сотрудника на посетителей выставки будет смотреть бычья морда. Нам от этого будет не легче. Пусть он и гений в искусстве, но не за наш же счет!
Послушал я, приложив ухо к двери разговоры сотрудников бывших, и перехотелось травить их своим тортом. Пусть живут. Вымрут от естественного отбора. Внезапно на столбе привлекло объявление: "На кладбище освободилось место копателя ям". Вот оно мое! Всего передернуло! И никакого искусства. Нужно бежать поскорее оформляться, пока с моей бывшей конторы сотрудники не рванули. Звезд с неба я не хватаю, но попытаюсь освоить новую профессию. Главное, что с детства люблю запах сырой земли. Снег сойдет. Ухо приложу и слышу, как просыпается природа и душа расцветает "подснежником".
Жизнь прекрасна. И дело не в том, где мы живем, а как ее воспринимаем. Осужденный в маленькую щелочку видит целый мир, а свободный часто не ценит то, что ему дано от природы. Свобода! Нужно научится ею дышать, нужно научиться раскрепощаться.Чтобы не прожить всю жизнь, как в тюрьме, без стен.
Я еще забыл вам сказать,что родился гением, но во мне не признают даже поэтический талант.
Один из отсидевших за взятку литераторов, Мздоимцев, который работает(тусуется) в нашей конторе, брезгливо поморщившись, выпендрился еще до моего "изгнания из рая":
"Послушайте, пэтэушник, когда я сидел в пятой колонии строгого режима, то из меня начисто "выпетушили" литературное отношение к жизни, теперь я пишу только о том, что вижу. Если хотите не "сыграть в ящик", как наши Маяковский, Есенин и иностранец Хемингуэй, то не "мечтайте о птичках", а пишите о том, что видите, пусть реализм вам и "режет глаза", но никто не "бросит в вас камень" за правду-матку.
Вы думаете, я уже "опустился на дно" но Горький был не прав. Мир еще вздрогнет, ничтоже сумняшеся, от моей правды. Солженицинами не рождаются, ими становятся в зависимости от срока.
То,что вы мне показали, я сохраню, покажу друзьям в Москве, когда вернусь. Но те прихвостням, с которыми "отсиживал штаны" в Литературной богадельне и которые потом "лгали о жизни" во время загнивания развитого социализма, а тем, которые с "понятиями" со мной отсидели за "честные преступления".
И однажды наш новый сотрудник, Мздоинцев ударился в бега. Он видимо перепутал нашу контору-живодерню с колонией.
Но я не забыл советы бывалого заключенного и по совместительству литератора.
Я уже сгораю от стыда и нетерпения поведать то сокровенное, что родилось в моей странной сРаной душе.
Свиная туша на растяжке сохнет
И мухи кружатся, вальсируя на ней.
Моя душа от мыслей жалких дохнет,
Мне жаль свинью и жаль мне все сильней.
У лужиц крови съежилась пеленка,
и спит топор, уставший забивать.
И ржет кобылой бедная буренка,
А вдруг ее не станут убивать.
Но нам нужна отделанная кожа
И нужно мыться, мыло нужно нам,
И вот идет проспавшаяся рожа
Сам Жмуркин-гений, глуп не по годам.
Он кисть макает в лужицу у тумбы,
Берет мольберт в глазах горит огонь,
И вот танцуют руки в ритме румбы,
и он творит, его сейчас не тронь.
И слился вой сотрудников с телячьим,
Кто от восторга, кто от жажды жить.
А на картине прояснился мачо,
Он парень славный, можно полюбить.
И женщин стон пронесся вместе с матом,
Ведь не любить же спившихся мальчуг,
Коль ты рожден уродливым Сократом
Хотя бы бди от умственных потуг.
Смена состояния, как прочитал в одном из журналов, выброшенных соседом и заботливо подсунувшем его под мою дверь для развития моей эрудиции, нужна человеку, как глоток свежего воздуха. Вот я и вышел за этим глотком, но в небе радостно синели одни дымы от целлюлозного комбината.
Захотелось еще одного глотка, но освежающего уже горло. А поскольку пункт напитков разной крепости находился в тесном соседстве с бывшей (резануло душу) работой,то и ноги невольно под влиянием "гравитации" желания засуетились в знакомом направлении.
Был ли это необдуманный поступок? И вообще был это Поступок? Об это летописи не расскажут. Хотя.
Вот найдут лет этак через пятьсот огрызок моего карандаша, который вчера швырнул в таракана, подумают,что капсула времен Атлантиды или еще что-нибудь пострашнее. Наши вещи вообще, если сохранятся, окажутся на почетном месте в музеях, только бы время их пощадило. Везет некоторым - попадают в вечную мерзлоту и доходят до потомков, как бивни мамонта со всей тушей в придачу.
Вот почему решил посетить бывшую работу. Кольнуло ностальгией. Преступника часто тянет на место преступления, а я ничего предосудительного на бывшей работе не совершал, а все же и ничего хорошего. Поэтому ощущал себя в какой-то степени нарушителем закона . Ну примерил на себя, как говорится, шкуру не убитого медведя.
И пошел, нет не с покаянием, скорее проверить или по-прежнему там споенный... нет, правильнее - спаянный коллектив.
Да и о себе напомнить. А вдруг кто-то "теплое" слово обо мне шыкнет. Пусть и выругают, а все равно приятно, внимание к человеку.
Интересно: помнят ли еще меня там?
Хотя...если разобраться, то за что должны помнить? Что хорошего я сделал бывшим сотрудникам? Обычно тебя помнят, когда должен или тебе должны. Или...когда садятся на стул, который ты подарил. Это я к тому, что, когда решил навестить бывших коллег , купив кремовый торт третьей свежести (не подумайте ничего плохого - других как обычно не было) и дойдя до двери бывшей работы, застыл и прислушался. Заходить после первых фраз перехотелось и как в старые "добрые времена" приложил ухо к входной щели, прислушался, рискуя получить удар дверью, если бы кому-то ударила блажь толкнуть дверь ногой, "лучшей ее половиной", как шутил бывший босc, который проявил солидарность и ушел вместе со мной, вернее нас с ним ушли, чтобы от греха подальше.
Но подобные мне субъекты ( чувствуете мою раскрепощенную объективность) вряд ли еще "водились" в коллективе. Я был один из "последних могикан".
Видимо, со стороны улицы зрелище было не слишком эстетическим, поскольку обычно трезвый до десяти утра посетитель местного ликероводочного пункта, для которого общение с людьми на этом и заканчивалось, так естественно икнул, проходя мимо, что я отпрянул от двери. Но человек,от которого осталось одно название, которое вряд ли не звучало гордо в этом случае, уже успел споткнуться и мирно растянулся в ближайшей луже, из которой блаженно подмигнул мне, повернулся на другой бок и закрыл глаза,словно убаюканный песней теленяни.
Я, не видя явных помех, опять вернулся в исходную стойку, словно будущий стайер после фальстарта.
И вот, что я услышал, когда тревожно забилось в истерике ностальгии сердце, а по щеке поползла гонимая ветром в сторону образовавшихся от задумчивости морщин , нет не слеза умиления, а слюна нетерпения.
Повышенная в должности после моего увольнения из подметальницы в секретари Пашенция заголосила, словно с нее спускали шкуру на живодерне, которая располагалась за стеной конторы:
-Помните Плюя? -она обвела всех не успевших закрыть уши томным взглядом ободряя последовать большинству. - А ведь-то я сижу на его стуле, будь он не ладен, скрипит, всю душу изводит.
-Это кто, стул или Плюй?- подтянул "мотив" Игриций.
Внезапно дверь резко распахнулась (к счастью не та, к которой было усердно приложено мое ухо, а внутренняя).
Находящиеся вскочили, как ужаленные, и вытянулись по стойке смирно.
Вошел отставной генерал по фамилии Чукча, который был ответом начальства на драку Плюя Незабвеновича Обветшалого (то есть меня ) с босcом . Вернее это была не драка, а натуральное избиение. Но нужно отдать справедливость в демократическому подходу вышестоящего начальства к бурному эпизоду из жизни коллектива (наверно единственно "памятной" дате за весь год). Начальника, после того, когда у меня затрещало третье ребро (подсчет вел счетовод конторы Коперник) остановили дружинники, в этот момент прибежавшие на мои отчаянные крики с улицы.
Босc послал дружинников матом, вполне квалифицированным, где первые буквы известных слов на х, б и е мелькали и сверкали, как шпаги мушкетеров. Но "пришельцы" не унимались.
Продолжали подставлять руки под удары и пытаясь каким-то образом меня оттащить от рассвирепевшего в "благородном" гневе человека.
-Он больше не будет! - осторожно зашептал один из дружинников. Ответом ему послужил скрип сломанного зуба, чтоб не лез куда не надо.
Второй дружинник оказался предусмотрительней и свою просьбу сопроводил прикрывающим движение руки.
Но начальник недаром славился меткостью и умением пробивать любую защиту. И второй дружинник остался с зубом на нашего начальника, вернее тот его ему вышиб вначале, вот он и остался, с удивлением оказавшись в неположенном месте в центре языка. Третьего, уже успевшего упасть на колени, руководитель избивал ногами, внося в каждый удар всю искреннюю непосредственность эмоциональной натуры. Если позволительно в таких случаях говорить, всю душу.
Сами понимаете. Меня уволили за то, что вовремя не остановился босc, а того за то, что поднял руку, вернее ногу, на незнакомого человека. Ведь своих, по канонам неписанной чести, можно избивать. Они за это получают компенсацию - зарплату, а чужих ни-ни, родина в лице милиции-полиции этого не простит.
Словно этот человек хотел отдать долг людям. В детстве его бил отец. Но на отца руку поднять не смел, тем более тот уже был в таком возрасте, что одного удара сына было достаточно, чтобы заказывать траурный оркестр.
Босc всегда славился почтением к старикам и старшим. Особенно к начальству. Но на этот раз, отдавая мне долг, который должен был своему отцу, переборщил.
Не помогли и литры водки, выпитые накануне с начальством за все годы "самоотверженного" труда.
Вам наверно интересно, чем же занималась наша контора, зажатая между пункток по продаже ликероводочных изделий и живодерней?
Не для кого не секрет, что два раза в месяц люди получали зарплату если ее выдавали. А в остальном?
На работе собрались все философы и целый день философствовали. Не подумайте о людях плохо. Никто не заканчивал философских факультетов.
Просто сердечная обстановка безделья способствовала соответствующему направлению ума. Кому хотелось сильных эмоций, шли в обеденный перерыв в соседнюю организацию, где с добродушной улыбкой технолог Жмуркин водил по цеху забивания скота или отделения кожи от туши. Там много было интересного и познавательного для творческой натуры. Один из мясников-забивателей тоже из семейства Жмуркиных ,был художником. Он рисовал необычным образом и кровью, благо этой краски тут хватало впрок.
Производство работало в три смены.
По картинам Жмуркина можно было восстановить весь технологический процесс производства.
Вот взять, например, картину "Предчувствие". С какой теплотой изобразил творец метание бедного борова в загончике ожидания.
Морда животного чем-то даже смахивала на автопортрет Рембранта.
А как вдохновенно художник передал момент, когда открывается калитка и животное выталкивают в камеру убиения!
Это просто захватывающая "коррида". Да и никакая подлинная коррида не сравнится с тем, что творил Жмуркин.
Он для правдоподобности долго искал натурщика. Ну все знают, что художнику нужен образец, с которого рисуется картина. Но на этот раз натурщик должен был выполнять определенную роль. Когда открывали калиточку и выпускали быка в следующее помещение для убиения, появлялся человек с красной тряпкой и начиналось представление. Быку терять было нечего. Он со скоростью курьерского поезда устремлялся за матадором-самозванцем.
Жмуркин делал много дублей. Хотелось бы вспомнить добрым словом и всех натурщиков, но это была запрещенная тема. Памятники отдельно не устанавливали. Общая братская могила и вечный огонь! Вы скажете - жестоко! Посмотрите вокруг, сколько неприкрытой жестокости и никакой памяти. А тут - почет и уважение. Начальство хорошо оплачивало любителю матадору: аж десять талонов на бесплатное приобретение водки в соседнем ликеро-водочном пункте. От желающих не было отбоя.
Пришлось даже для самопальной корриды оборудовать места. Были и почетные кресла для мэра города и главного полицмейстера.
Естественно, что те смотрели спустя рукава на подобные развлекательные мероприятия, которые сами посещали регулярно. В маленьком городе было не так много художественных мероприятий.
Сеансы Жмуркина, как кодово называлось мероприятие, были настолько популярными, что выписали из Испании профессиональное оборудование. Сама Севилья числилась в побратимах маленького Забулдыгина, куда можно было попасть раз в три дня по боковой железнодорожной ветке да и то зайцем, поскольку касса по продаже билетов работала в неудобное время с трех до пяти ночи раз в году на Рождество. Жмуркина знали и на Монмартре, где его картины красным цветом под серией "из жизни быков" пользовались большим спросом и вызывали зависть местных гогенов и сезанов.
Кажется, вы уже догадались, наша контора занималась пропагандой здорового образа жизни. Хотя пропаганды хватало, а жизни никакой.
И вот, наконец коллектив, возглавил генерал Чукча.
Сразу работа закипела.
Новый начальник за словом в карман не лез, а подчиненных не бил, а только подносил пудовый кулак и давал понюхать.
"Моя сказала однако, работать".
Все утыкались в столы и начинали что-то писать. Что писали начальника не волновало, он по-русски читать не умел. Приехал с Колымы по зову сердца, вернее по обмену.
Старого начальника отправили командовать зеками, а Чукчу переместили на людей. Но одна беда- человек не выносил запаха алкоголя. А поскольку никакими другими парфюмериями от сотрудников не пахло, то пришлось исправляться.
Откуда-то появились запасы трофейного "шипра", который начальник полиции выделил из запасников отделения. Запах алкоголя был начисто изжит. Пили на работе в пропорции: стакан водки на рюмку "шипра".
В конторе появилась даже библиотека с интересными книгами. Чукча любил побеседовать с подчиненными о любимых книгах. Скоро уже все знали, как охотиться на тюленей в пределах нулевой видимости, как построить чум, силки на куниц, с какой ноги начинается пробег оленьей упряжки, что делать, если встретился наедине с белым медведем.
Последняя тема была у Чукчи любимой.
Он театрально становился в позу хищника, даже натягивал на голову муляж медвежьей головы и начиналось представление.
Вот да, от начальника зависит очень многое. Если начальник бывший сапожник, то вскоре уже все в конторе застучали бы сапожными молоточками, а если начальник был бы водителем асфальтового катка, то вскоре вскоре вся улица преобразилась и блестела, как Красная Площадь перед военным парадом. Но Чукча тоже оказалось неплохо. Он не делал из мухи слона, не выпячивал свой маленький рост, вытягиваясь вверх. Просто становился на стул. И, как потом оказалось,что генерал - это не звание, а кличка, которую дали ему зеки. Так с его слов и в паспорте записали рядом с национальностью чукча.
Но не торопитесь срываться с насиженных мест и мчаться к нам на замещение вакантных должностей. Контора у нас не резиновая", не растягивается. Конкурсы на замещение свободных мест огромные.
Пусть чукча и вписал свое имя золотыми буквами в историю коллектива, но его куда-то услали.
Говорят - ему не повезло. Он успел выучить одно бранное слово и как назло, когда вошло вышестоящее начальство, повторял его. Те неправильно поняли Чукчу.
Теперь ходят слухи, что нам готовят замену.Сам Жмуркин, "художник", будет нашим начальникам. Но человеческие привычки формируют личность. Неужели он начнет с нас шкуры спускать и продолжать рисовать...страшно даже подумать...нашей родимой.
Картина будет называться, к примеру, "Последний сотрудник". И что нам с того, что вместо лица этого сотрудника на посетителей выставки будет смотреть бычья морда. Нам от этого будет не легче. Пусть он и гений в искусстве, но не за наш же счет!
Послушал я, приложив ухо к двери разговоры сотрудников бывших, и перехотелось травить их своим тортом. Пусть живут. Вымрут от естественного отбора. Внезапно на столбе привлекло объявление: "На кладбище освободилось место копателя ям". Вот оно мое! Всего передернуло! И никакого искусства. Нужно бежать поскорее оформляться, пока с моей бывшей конторы сотрудники не рванули. Звезд с неба я не хватаю, но попытаюсь освоить новую профессию. Главное, что с детства люблю запах сырой земли. Снег сойдет. Ухо приложу и слышу, как просыпается природа и душа расцветает "подснежником".
Жизнь прекрасна. И дело не в том, где мы живем, а как ее воспринимаем. Осужденный в маленькую щелочку видит целый мир, а свободный часто не ценит то, что ему дано от природы. Свобода! Нужно научится ею дышать, нужно научиться раскрепощаться.Чтобы не прожить всю жизнь, как в тюрьме, без стен.
Я еще забыл вам сказать,что родился гением, но во мне не признают даже поэтический талант.
Один из отсидевших за взятку литераторов, Мздоимцев, который работает(тусуется) в нашей конторе, брезгливо поморщившись, выпендрился еще до моего "изгнания из рая":
"Послушайте, пэтэушник, когда я сидел в пятой колонии строгого режима, то из меня начисто "выпетушили" литературное отношение к жизни, теперь я пишу только о том, что вижу. Если хотите не "сыграть в ящик", как наши Маяковский, Есенин и иностранец Хемингуэй, то не "мечтайте о птичках", а пишите о том, что видите, пусть реализм вам и "режет глаза", но никто не "бросит в вас камень" за правду-матку.
Вы думаете, я уже "опустился на дно" но Горький был не прав. Мир еще вздрогнет, ничтоже сумняшеся, от моей правды. Солженицинами не рождаются, ими становятся в зависимости от срока.
То,что вы мне показали, я сохраню, покажу друзьям в Москве, когда вернусь. Но те прихвостням, с которыми "отсиживал штаны" в Литературной богадельне и которые потом "лгали о жизни" во время загнивания развитого социализма, а тем, которые с "понятиями" со мной отсидели за "честные преступления".
И однажды наш новый сотрудник, Мздоинцев ударился в бега. Он видимо перепутал нашу контору-живодерню с колонией.
Но я не забыл советы бывалого заключенного и по совместительству литератора.
Я уже сгораю от стыда и нетерпения поведать то сокровенное, что родилось в моей странной сРаной душе.
Свиная туша на растяжке сохнет
И мухи кружатся, вальсируя на ней.
Моя душа от мыслей жалких дохнет,
Мне жаль свинью и жаль мне все сильней.
У лужиц крови съежилась пеленка,
и спит топор, уставший забивать.
И ржет кобылой бедная буренка,
А вдруг ее не станут убивать.
Но нам нужна отделанная кожа
И нужно мыться, мыло нужно нам,
И вот идет проспавшаяся рожа
Сам Жмуркин-гений, глуп не по годам.
Он кисть макает в лужицу у тумбы,
Берет мольберт в глазах горит огонь,
И вот танцуют руки в ритме румбы,
и он творит, его сейчас не тронь.
И слился вой сотрудников с телячьим,
Кто от восторга, кто от жажды жить.
А на картине прояснился мачо,
Он парень славный, можно полюбить.
И женщин стон пронесся вместе с матом,
Ведь не любить же спившихся мальчуг,
Коль ты рожден уродливым Сократом
Хотя бы бди от умственных потуг.
Метки:
