Моя надежда
Мы изменяем мир учениками.
- Слыш, молодой, а тебя звать-то как?
- Киря.
- Киря? Это кликуха?
- Ну, да, меня так и в школе звали. Кириков - фамилия, вот так и звали всегда - Киря.
- Киря - это мрачная кликуха. Только она больше алкашу подошла бы, тому, который кирять любит.
- А я вообще не пью.
- Ну, ты, Киря, мрачный тип. А родом откуда?
- С Брянщины. Только теперь уже - из ниоткуда...
Мне в тот момент, признаться, было совсем не до шуток и философий этого молодого. Мы лежали с ним рядом в сухом арыке. Киря лежал и боялся. Мне тоже было страшно. Возможно, даже страшнее, чем напарнику. Хотя, вряд ли. Попади я вот так же, как он,- в переделку через пару недель после прибытия в Афган,- мне наверняка было бы страшно.
Сейчас мне тоже страшно. Но за полтора года, проведенные тут, я стал немного иным, нежели был прежде. Хотя, скорей всего, мне это так только кажется. И верно, как может измениться человек? Скорей всего, обстоятельства выявляют заряженные в человеке качества.
- Да ты не дрейфь, Киря, война - это не всегда, и не навсегда. Это только в книжках, да в фильмах война идет сплошняком, а на самом деле из всей войны может и боя не хватить для жизни человечьей...- я понял, что смотрю, не отрываясь, на темное пятно на плащ-палатке, часть которого выпятилось из-под моей спины,- ты зачем так угрюмо философствуешь: "из ниоткуда"...-
я был намерен переговариваться с напарником, поскольку считал, во-первых, что таким образом смогу ему помочь хотя бы морально; во-вторых, меня посетила несбыточная идея-мечта, написавшая мне на подкорке головного мозга огненным росчерком - "пока говорю, я в сознании, пока в сознании - живу, пока живу - не умру = пока не умер, надо говорить..."
А в области лопатки жгло и ломило. Может, сухой ком глины выперся из грунта и впился своим твердым бивнем мне между ребер, то ли черствый корень виноградной лозы вывернуло тут взрывом, и теперь этот корень хочет прорасти в меня. И выбрал для этого дела то самое межреберье, что и ком. И сил нет у меня, чтобы противиться их воли, поскольку сдвинуться не могу. Больно.
Плевелу, вырвавшемуся сквозь тяжелые пласты глины на свет, не бывает так больно. Наверное, ему заглушает боль надежда на будущее. Этого будущего не бывает много, а надежды не бывает мало, она всегда больше, чем то будущее, о котором надежда.
Может, это и называют бредом. Может, уже померкла надпись на моей подкорке. Вот только надежда у меня осталась одна. И её слишком много, чтобы надеяться на будущее.
- Да, я уже немного успокоился, вот вначале, просто ужас рвал мне мозги, аж волосы хотели выпрыгнуть из головы, или как там называются те места, откуда они растут,- этот мрачный тип, молодой по определению, а по воле обстоятельств, ставший моим напарником на самое мое ближайшее будущее. Потом будет потом. Сейчас надо думать о том, чтобы наступило потом. И не так важно для меня, что у этого молодого всё не так, как должно быть у вояки. Что толку мне сейчас критиковать его за неумение следить за собой: лицо в подпалинах застаревшей пыли, превратившейся в слой грязи, трещины на губах - это тоже от грязи и безалаберности, когда вытираются рукавом не первой свежести. Засаленные пятна на гимнастерке в области груди, серые разводы на рукавах и штанинах. Кто узнает в нем красавца-гренадера, которого провожали в армию служить и славить свою деревню и род? Как и зачем он позволил себя довести до такого состояния? На кой мне сейчас громадье этих вопросов?
- Волосяные сумки, Киря. Запомни,- усмехнулся я, все еще отвлекая себя от беспамятства словами и размышлениями, как бы повернуться поудобнее, чтобы ниже лопатки больше не болело, как выковырнуть тот плевел, что пронзил мое тело и продолжает истязать его.
- А я так сказал о своей родине неспроста.
- А почему же? Давай, исповедуйся...- хмыкнул я, заодно прикидывая, как бы сдержаться и не застонать, потому как боль стала накатывать. Лопатка, ключица, вот и рука до локтя наполнились этой непереносимой мукой. Я попытался укусить себя за кисть, ухватив зубами мякоть ниже большого пальца. Откуда-то из прошлой жизни всплыли мысли о возможности добиться торможения боли через причинения новой другой части тела. Почувствовав свой укус, я действительно, на мгновение забыл о той большой боли. Но через мгновение та вернулась новой волной, которая была еще сильнее.
- Мать пишет, что наша деревня попала в зону поражения в момент взрыва на АЭС.
- Это в Чернобыле?
- Ну, от нас до него рукой подать. Вот и переселили всех наших. Пока вывезли в пионерлагерь под Киевом... Даже вещей много не разрешили брать, обещают квартиры, но когда это еще будет, пока ничего не ясно...
- Ну, Киря, выходит, что тебе здорово повезло. Пока перекантуешься в Афгане, там все и прояснится. А был бы дома, так облучило бы тебя, импотентом стал бы, так что радуйся...- сам не знаю, зачем я мелю эту ересь напарнику...
Да, Киря, врюхались мы с тобой. Ты вот сам представляешь, где мы сейчас находимся?
Ты ведь еще и Газни-то толком не успел увидеть. А тебя уже вот в эту дыру кандагарскую привезли. Там, дома, в райских садах своей Брянщины, знал ли ты город такой - Кандагар? Нет, не знал. Можешь и не узнать уже. Вот если до прихода наших или до ночи хотя бы не доживем, то и не увидишь. Сказать тебе по совести, так и смотреть особо не на что. Радуемся мы, дурни, что попали туда, где люди живут хуже, чем мы живем у себя. Поучить приехали. А они долго так живут. Дольше нашего. Может, и не надо им пока лучше жить, раз они сами того не желают. А мы поучать прибыли. Да бомбы пятисоткилограммовые прихватили. Чтоб понятнее наше поучение было.
Вот и учим их вахтовым методом. По два года на каждого, если раньше срока не убьют. А потом - дембель. А на дембель домой шмотки, да "Шарпы" везем, чеки, говорят, бабы в промежностях вывозят. И забываем мы вдруг в дуканах, что хуже тут люди живут, пялимся на товары нерусские. Монтановские лейблы на штанах с рубахами ценим. Часы японские, словно алмазы камнями оцениваем. Из наших товаров в дуканах - молоко сгущенное, то, что в котлы не попало, а в колонне пропало, да водка. Так и живем. Между дуканщиком и замполитом. И в чью правду верим, а кому врем правильными словами... Нас особенными прозвали те самые замполиты - интернационалистами. А дуканщики зовут нас "шурави". "Советский" - не нашлось в их лексиконе существительного, чтоб нашим именем стать. Но точнее народа ни один филолог никогда сказать не мог. Точно дуканщики нас окрестили. Товар мы для них. Как и шмотье пакистанское. Как и часы китайские. И замполитовский лейбл на нас выглядит так же несуразно, как монтановская эмблема рядом с кривыми строчками на шмотках китайских.
- Как это - импотентом? Отчего?
- Да оттого, что облучение - это штука нешуточная...- помолчав, словно слушая, как Киря впитывает смысл фразы, сказанной многозначительным тоном, я продолжил необходимую мне тягомотину разговора,- слушай, а ты с какого года?
- Шестьдесят пятого...
Хм, оказывается, мой напарник старше меня. А я его зову молодым, и рассуждаю в беседе, словно дядька с пацаном. Назидаю, блин.
- Ладно, Киря. Держи, я магазин набил. Надо приготовиться. Обязательно придут.
- Наши? - в голосе было больше надежды на положительный ответ, чем у меня в мыслях надежды на моего напарника.
- Наши обязательно придут. Рано или поздно, потом поглядим. Сейчас надо нам предохраняться от иного триппера. Духи, если заметили, что мы отстали с тобой, обязательно придут нас проведать. Но им сейчас это не очень удобно - там за дувалами есть еще наши - четвертая рота шла параллельным курсом с нами, их первых защимили. Вот они там еще и сидят, те, кто живы пока. А наша рота, нарвавшись, устроила банде хорошую баню. Сам видел.
- Да, я тоже стрелял, может, попал в кого, но видел, что падали духи... А потом вдруг этот взрыв, пробивший стену.
- Подгадали, суки, как знали, где мы укрылись. Из чего так ломанули. Наверное, безоткатка, или фугас был припасен. Сапера жаль, размазало парня, меня вот тоже ковырнуло, а вот как ты остался?
- Я не могу понять... мне казалось, что все нормально. Стрелял по духам, туда, куда взводный указал, а потом вдруг открываю глаза. Вокруг наших нет.
- Да, видать, контузило тебя, мозги не болят?
- Не болят, но как-то тяжело голове, и закладывает постоянно левое ухо.
- Ну, ухо потом почистим, наши наверняка откатились за вон те камыши, духи обошли, поэтому первым делом надо было выйти из этого охвата. Нас хватятся обязательно. Надо только нам дождаться и не стать добычей духов. Получилось, что этот гребаный кишлак превратился в слоеный торт. В несколько слоев - духи, четвертая рота, снова духи, потом мы с тобой, может, кто-то еще кроме сапера с нами, снова духи, наша рота. Там могут наших еще раз духи блокировать, так что славный кандагарский торт-наполеон получился. И мы с тобой - прослойка начинки.
- А вдруг наши совсем уйдут, забудут про нас?- молодой совсем на детские вопросы скатился... Эх, если б не фигня в ребрах, следовало бы ему леща дать для встряски...
- Киря, не ссы, знай, что мы своих не оставляем,- эх, кажись, я ему на себя намекаю. Неловкая фраза получилась, но уже вырвалось...
- Но как они нас найдут? Мы же отползли от места, где всё произошло, метров на пятьдесят по арыку...- рассуждает Киря. Это хорошо, что рассуждает. Надо обязательно рассуждать, - и за себя, и за врага. Поэтому я и гнал Кирю тащить меня прочь от эпицентра взрыва, сам ногами ему помочь старался...
- Киря, надо нам еще и через эту делянку перемахнуть, а то мы тут по арыку наследили, могут найти, а так хоть открытое пространство между нами и духами останется, если они сюда по нашему следу выйдут. Иначе нас тут замесят, пукнуть не успеем...
- Так давай...- рванулся Киря. Молодец, быстро соображает, но горячится.
- Постой, не время. Сами себя выдать можем. Ты вот что мне скажи, ты на растяжку гранаты поставить сможешь?
- Растяжки? - по голосу я понял, что Киря ни разу этого не делал.
- Да, у меня в сумке есть катушка суровых ниток... Не лучший вариант, проволока или тросик были бы лучше... Стоп, а сумка моя где?- я уже матерю себя за то, что главное свое оружие не сохранил рядом с собой.
- Сумка осталась там, где ты себя бинтовал. Когда я нашел тебя, ты лежал рядом с сумкой, я тебя и заметил, наверное, из-за того, что сначала увидел белые бинты. Сквозь камыши тебя мог и не заметить. Ты лежал без сознания...- Киря спешил поведать мне о событиях, что остались вне моей памяти.
Плохо. Значит, я уже терял сознание...
- Киря, слушай внимательно. Это нужно сделать сейчас. Но сделать очень осторожно, без суеты и фанатизма. Самое главное, не трусь. Тогда получится. - эх, хреновый из меня психолог, не с того начал, но про маму с папой пока нет времени говорить, надо непрерывно бороться за выживание.
А на войне, чтобы выжить, надо идти по канату. Остановишься - упадешь. Разобьешься или ранят, как повезет. В нашей ситуации эти варианты равнозначны. И ни вернуться, ни свернуть с каната нельзя. И так по спирали, до самого дембеля. А после нас - хай хоть потонут... Еще вчера я так думал. Теперь - вот уже полтора часа у меня появилась надежда. В лице одного из тех утопленников, о которых я до того не думал иначе, как о молодых дураках, и судьба их после моего дембеля меня совершенно не волновала... Как быстро меняются люди на войне. Вот я за каких-то полтора часа стал другим. А ведь еще пол часа назад утверждал обратное. Обстоятельства, блин, бытие...
Прошло минут десять, как я отправил напарника к месту взрыва, приказав ему принести мою сумку. Что-то долго его нет. И тут меня начинает колотить паника. Что если молодого взяли духи. Там камыши, легко устроить засаду у места взрыва. Там много приманки для нас осталось - сапер, может, еще кто... Вот и врюхался Киря, раз не возвращается. А если его взяли, то он легко может расколоться, жить-то хочется всем, и сдаст духам меня...
Мне нужно скрыться с этого места. Я должен уйти туда - через эту делянку в двадцать шагов шириной. Там тоже есть канава. Если я доползу до нее, то смогу укрыться от духов, если напарник приведет их сюда. А если они вздумают меня искать, у меня появится возможность сопротивляться, поскольку я буду видеть их раньше, чем они увидят меня. А это большое преимущество. Это уже шанс. А шанс на войне - это уже жизнь. Пусть и недлинная, всего в несколько секунд, но это уже - надежда. Как быстро я меняюсь. Как быстро я меняю мнение о многих вещах, которые совсем недавно казались мне незыблемыми. Как быстро я меняю надежду.
Надо встать. Ползти я не смогу. При перемещении ползком я причиню себе такую боль, которую не смогу перенести, сохранив сознание. Мне надо встать на ноги. Это мне казалось невозможным на протяжении ближайших двух часов, прожитых мной после взрыва, в результате которого я был ранен, по словам Кири, терял сознание. Меня волок напарник, уложив на плащ-палатку.
Мне казалось, что иначе нельзя. Но вот теперь я в очередной раз изменился. У меня появилась новая цель. Её породил новый страх. Опасность заставила меня быть иным, отличным от себя самого минутной давности. Но если я стал иным, почему я должен воспринимать по-прежнему свои предрассудки. На подкорке моего мозга страх выжег новую надпись. Я не могу не следовать ей. "Спасайся!"- и я спасаюсь.
Надо подняться на ноги. Хватит ли мне тех секунд, за которые я пересеку эту делянку, чтобы остаться незамеченным духами? Там, где остались мои сослуживцы из четвертой роты, идет активная война. Канонады нет, но слышны одиночные выстрелы. Значит, там есть те, кто стреляет, и те, по кому стреляют. Значит, внимание одних и других сосредоточено друг на друге. Это - мой шанс на эти секунды. Не воспользоваться этим шансом я не могу себе позволить. Поскольку мне надо жить.
Сложней всего сейчас - встать на ноги. Нужно перевернуться на живот. Тогда мое тело для спины станет весить меньше, тогда я не буду давить этим весом на свои раны. Тогда боль станет меньше. Здоровую руку под себя, ногу перебрасываю через вторую... М-м-м...
Эта темнота была оттого, что я ткнулся мордой в глину, или я снова потерял сознание. В любом случае - от прохлады влажной глины или оттого, что мозг отдохнул, пока я был без сознания - я вновь чувствую в себе силы для нового действия.
На колени, давай! Вставай, страна огромная!
Сколько много энергетики вложено в эти слова! Не Отче наш пришел на ум, а именно эта песня. И я поднялся. Встать на колени, оказывается, для этого требуется много веры.
Теперь встать с колен. Не быстро. Нельзя рывком. Крови много потерял. Может голова поехать кругом... Вот так и есть. Не стоять. Присесть. Так если даже упаду, то грохнусь не навзничь, а повалюсь перекатом. Так, в глазах темнеет... нет, отпустило, пошли рябинки... к свету, к свету.
С удивлением обнаруживаю, что стою на ногах. И даже автомат держу в руках. Ну, теперь,- в путь. Путь далек у нас с тобою. Веселей глядеть пока не получается. Никто не видит моих гримас, но я и не в театре, чтобы рожи корчить.
Как прошел, потом вспомню. Пока же очнулся лежащим на животе. Носом уткнулся в какой-то местный корешок. Почему-то на ум пришло из всех названий корешков - топинамбур. Откуда тут может быть топинамбур? Я сам сейчас, как земляная груша. Вишу на волоске, а твержу, что меня нельзя скушать. А с неба зовут архангелы: "Дохтур... дохтур..."
У архангелов голос знакомый. Вот я тупой, это же Кири голос. Значит, меня потерял. Значит, моя задумка удалась. И если он пришел не один, а с духами, то они меня не заметили...
А если он вернулся один, то он меня потерял. И сейчас он может запаниковать, наделать глупостей... Что это? Архангелы плачут, откуда эти всхлипы? "Дохтур, ты где?"- это Киря хлюпает носом... Ну, что ж, похоже, парень один. Если бы был с провожатыми, те как-то себя да выдали бы.
- Киря...- хриплю в кулак, чтоб не сразу понятно стало, откуда звук...Нет, не слышит, продолжает хлюпать...- Ки-иря!- резко и басом... Смолк. Услышал. Прислушивается...
- Дохтур, я тут, я тебя услышал... Ты где?
- Ты один?
- Нет...- я так и знал. Руки сами сжали автомат. Опять забылась боль. Она есть и не стала слабее, но новый импульс опасности заставил её на мгновение примолкнуть, приглушил... Левой гранату я брошу недалеко, но брошу. Главное, потом успеть вторую схватить и кольцо выдернуть... Если полезут рывком, стрелять будет бесполезно, надо начинать с гранаты. Вторую бросать не придется, вторую надо взорвать, просто разжав пальцы... Вот и пришел момент. Фантазии материализуются. Помню, фантазировал под три аккорда:
Мы спокойны пока-не впервой нам в десант-
Впереди еще где-то потеха...
А пока нет запалов в груди у гранат,
И желает "броня"нам успеха.
Зубы месят раствор-это пыль со слюной-
Рот как-будто бетономешалка,
А вчера написали мы в письмах домой,
Что тепло здесь и даже жарко...
А сегодня-десант. И не нам тут решать,
Не базар тут, и мы не судачим.
Эти мысли нам будут постыдно мешать
Выполнять боевую задачу...
Прилетели удачно, не сбили нас влет.
Вы-шакалы теперь, а мы - волки,
И запал душу в клочья гранатную рвет,
Чтобы рвали шакалов осколки.
Трех гранат мне не нужно секунды считать,
Ну, а если придется вдруг туго,
Я четвертую буду с собою взрывать,
Подпустивши поближе паскуду.
И когда подоспеют, чуть-чуть опоздав,
Молча будут разглядывать груды,
Мое сердце средь клочьев чужих опознав,
Все поймут, как я жил в те секунды.
И рассказами будут других ублажать,
Даже орден пришлют моей маме...
А ведь как не хотелось мне пальцы разжать,
Как хотелось мне жить вместе с вами...
Я еще столько смог бы вам, люди, сказать,
Но шакалы уж рядом маячат.
Мысли - прочь, они будут мне только мешать
Выполнять боевую задачу...
Свои пальцы разжал я другою рукой,
Той, которая к сердцу поближе,
Сухо щелкнул запал, и секунды рекой,
Их четыре, одна другой жиже...
Мысль мелькнула "еще ведь не поздно бросать",
Только сердце решило иначе-
Мысли прочь,они будут тебе лишь мешать
Выполнять боевую задачу.
Вспомнят хлопцы о том, что любил я мечтать
И стихи сочинять тем паче...
Эти мысли уже будут им помогать
Выполнять боевую задачу...'
Самое быстрое на свете - человеческая мысль... Много может успеть, многое может уместиться в мысли за то мгновение, пока молодой воздуха в легкие набрал, чтоб закончить фразу...
- Нет... - вдох,- я сумку принес, еще и вещмешки наши прихватил, и у сапера взял автомат и его рюкзак...
Вот почему он задержался. Если все вещи и оружие остались целы, значит, духи туда еще не приходили. Видно, не того им пока... Значит, молодой вернулся один. Рисковал, конечно, он сильно. Скорей всего по неопытности. Но ведь риск удался. Как он догадался взять не только нашу поклажу но и сапера рюкзак. Ведь в нем обязательно будет все, что нужно для растяжек, да и еще кое-что найдется полезное...
- Киря, я тут, смотри, в сторону солнца, я автомат подниму...
- Вижу!
- Стой, Не суетись.
- Да, что делать?
- Собери все вещмешки в обе руки, автоматы закинь за спину.
- Есть.
- Бежать сможешь?
- Да.
- Дуй ко мне рывком, тут отдышишься. Только пригнись посильнее...
- Понял.
Вот глупый этот мой напарник. Вырубил мне свет. В очередной раз я потерял сознание. И все из-за того, что кинулся меня обнимать. Соскучился, блин. Не виделись минут двадцать, а ему показалось вечность, и как теленок ткнулся мне в плечо мордой. И именно в то самое плечо, которое болит.
Дальше все случилось коротко. Показал молодому, как растяжки поставить. Осмотревшись, мы обнаружили, зоркие соколы, блин, что наш арык с тем арыком, где мы сидели до того, соединен канавой по периметру делянки. Киря за полчаса поставил три растяжки, перегородив каждую из канав. Это на случай, если духи пойдут по нашему следу...
Пока Киря был за сапера, я был за повара. В наших вещмешках, а более всего в рюкзаке у сапера я обнаружил много вкусного - каша, хлебцы, вода, сахар, сухой спирт и спички. В общем, возвращения Кири я ждал с богато накрытым столом. Даже спичкой чиркнуть о коробок мне было непросто, боль вонзала кинжал, но необычайное воодушевление, которое охватило меня в те минуты, позволило преодолеть и это.
Киря заслуженно чавкал с аппетитом. У меня с аппетитом было похуже. Хотелось много пить, но я сдерживал себя.
Мирному течению обеда помешал свистящий звук с неба.
- Киря, началось, ложись!- выпалил я, лишь только услышал свист. Снаряд упал в той стороне, где все сегодня и началось. Над местом падения вырос столб серого дыма.
- Дымовой, Киря, пристрелочный. Сейчас пойдут залпы. И если нас не накроет снарядами, то надо быть настороже. Духи начнут удирать. А вот куда они станут драпать, известно только их Аллаху. Могут, и на нас с тобой вывалиться. Поэтому потом докушаем, к бою, Киря, к бою. Наблюдаем в разные стороны. Ты смотри вот сюда, твой сектор от сих до сих по нашей канаве. Оттуда, скорей всего, наши пойдут, смари, не пристрели сперепугу, а лучше, мне дай знать, если кого заметишь. А я буду сечь эту сторону. Теперь давай-ка от меня вот туда на десять метров, чтоб нас одним снарядом не накрыло, ну, или гранатой духи. И не ссать...- последние слова Киря вряд ли расслышал, поскольку был уже далече от меня, а с неба стали с шорохом падать снаряды. Грохотало знатно. Когда один из снарядов упал на нашу делянку, было особенно не по себе. Я оглянулся на Кирю. Он свалился на дно канавы и вжался в глину. Но потом поднялся и прильнул к брустверу нашего рубежа обороны, стал наблюдать. Молодцом, Киря! Будешь разведчиком. Шаришь...
- Слыш, молодой, а тебя звать-то как?
- Киря.
- Киря? Это кликуха?
- Ну, да, меня так и в школе звали. Кириков - фамилия, вот так и звали всегда - Киря.
- Киря - это мрачная кликуха. Только она больше алкашу подошла бы, тому, который кирять любит.
- А я вообще не пью.
- Ну, ты, Киря, мрачный тип. А родом откуда?
- С Брянщины. Только теперь уже - из ниоткуда...
Мне в тот момент, признаться, было совсем не до шуток и философий этого молодого. Мы лежали с ним рядом в сухом арыке. Киря лежал и боялся. Мне тоже было страшно. Возможно, даже страшнее, чем напарнику. Хотя, вряд ли. Попади я вот так же, как он,- в переделку через пару недель после прибытия в Афган,- мне наверняка было бы страшно.
Сейчас мне тоже страшно. Но за полтора года, проведенные тут, я стал немного иным, нежели был прежде. Хотя, скорей всего, мне это так только кажется. И верно, как может измениться человек? Скорей всего, обстоятельства выявляют заряженные в человеке качества.
- Да ты не дрейфь, Киря, война - это не всегда, и не навсегда. Это только в книжках, да в фильмах война идет сплошняком, а на самом деле из всей войны может и боя не хватить для жизни человечьей...- я понял, что смотрю, не отрываясь, на темное пятно на плащ-палатке, часть которого выпятилось из-под моей спины,- ты зачем так угрюмо философствуешь: "из ниоткуда"...-
я был намерен переговариваться с напарником, поскольку считал, во-первых, что таким образом смогу ему помочь хотя бы морально; во-вторых, меня посетила несбыточная идея-мечта, написавшая мне на подкорке головного мозга огненным росчерком - "пока говорю, я в сознании, пока в сознании - живу, пока живу - не умру = пока не умер, надо говорить..."
А в области лопатки жгло и ломило. Может, сухой ком глины выперся из грунта и впился своим твердым бивнем мне между ребер, то ли черствый корень виноградной лозы вывернуло тут взрывом, и теперь этот корень хочет прорасти в меня. И выбрал для этого дела то самое межреберье, что и ком. И сил нет у меня, чтобы противиться их воли, поскольку сдвинуться не могу. Больно.
Плевелу, вырвавшемуся сквозь тяжелые пласты глины на свет, не бывает так больно. Наверное, ему заглушает боль надежда на будущее. Этого будущего не бывает много, а надежды не бывает мало, она всегда больше, чем то будущее, о котором надежда.
Может, это и называют бредом. Может, уже померкла надпись на моей подкорке. Вот только надежда у меня осталась одна. И её слишком много, чтобы надеяться на будущее.
- Да, я уже немного успокоился, вот вначале, просто ужас рвал мне мозги, аж волосы хотели выпрыгнуть из головы, или как там называются те места, откуда они растут,- этот мрачный тип, молодой по определению, а по воле обстоятельств, ставший моим напарником на самое мое ближайшее будущее. Потом будет потом. Сейчас надо думать о том, чтобы наступило потом. И не так важно для меня, что у этого молодого всё не так, как должно быть у вояки. Что толку мне сейчас критиковать его за неумение следить за собой: лицо в подпалинах застаревшей пыли, превратившейся в слой грязи, трещины на губах - это тоже от грязи и безалаберности, когда вытираются рукавом не первой свежести. Засаленные пятна на гимнастерке в области груди, серые разводы на рукавах и штанинах. Кто узнает в нем красавца-гренадера, которого провожали в армию служить и славить свою деревню и род? Как и зачем он позволил себя довести до такого состояния? На кой мне сейчас громадье этих вопросов?
- Волосяные сумки, Киря. Запомни,- усмехнулся я, все еще отвлекая себя от беспамятства словами и размышлениями, как бы повернуться поудобнее, чтобы ниже лопатки больше не болело, как выковырнуть тот плевел, что пронзил мое тело и продолжает истязать его.
- А я так сказал о своей родине неспроста.
- А почему же? Давай, исповедуйся...- хмыкнул я, заодно прикидывая, как бы сдержаться и не застонать, потому как боль стала накатывать. Лопатка, ключица, вот и рука до локтя наполнились этой непереносимой мукой. Я попытался укусить себя за кисть, ухватив зубами мякоть ниже большого пальца. Откуда-то из прошлой жизни всплыли мысли о возможности добиться торможения боли через причинения новой другой части тела. Почувствовав свой укус, я действительно, на мгновение забыл о той большой боли. Но через мгновение та вернулась новой волной, которая была еще сильнее.
- Мать пишет, что наша деревня попала в зону поражения в момент взрыва на АЭС.
- Это в Чернобыле?
- Ну, от нас до него рукой подать. Вот и переселили всех наших. Пока вывезли в пионерлагерь под Киевом... Даже вещей много не разрешили брать, обещают квартиры, но когда это еще будет, пока ничего не ясно...
- Ну, Киря, выходит, что тебе здорово повезло. Пока перекантуешься в Афгане, там все и прояснится. А был бы дома, так облучило бы тебя, импотентом стал бы, так что радуйся...- сам не знаю, зачем я мелю эту ересь напарнику...
Да, Киря, врюхались мы с тобой. Ты вот сам представляешь, где мы сейчас находимся?
Ты ведь еще и Газни-то толком не успел увидеть. А тебя уже вот в эту дыру кандагарскую привезли. Там, дома, в райских садах своей Брянщины, знал ли ты город такой - Кандагар? Нет, не знал. Можешь и не узнать уже. Вот если до прихода наших или до ночи хотя бы не доживем, то и не увидишь. Сказать тебе по совести, так и смотреть особо не на что. Радуемся мы, дурни, что попали туда, где люди живут хуже, чем мы живем у себя. Поучить приехали. А они долго так живут. Дольше нашего. Может, и не надо им пока лучше жить, раз они сами того не желают. А мы поучать прибыли. Да бомбы пятисоткилограммовые прихватили. Чтоб понятнее наше поучение было.
Вот и учим их вахтовым методом. По два года на каждого, если раньше срока не убьют. А потом - дембель. А на дембель домой шмотки, да "Шарпы" везем, чеки, говорят, бабы в промежностях вывозят. И забываем мы вдруг в дуканах, что хуже тут люди живут, пялимся на товары нерусские. Монтановские лейблы на штанах с рубахами ценим. Часы японские, словно алмазы камнями оцениваем. Из наших товаров в дуканах - молоко сгущенное, то, что в котлы не попало, а в колонне пропало, да водка. Так и живем. Между дуканщиком и замполитом. И в чью правду верим, а кому врем правильными словами... Нас особенными прозвали те самые замполиты - интернационалистами. А дуканщики зовут нас "шурави". "Советский" - не нашлось в их лексиконе существительного, чтоб нашим именем стать. Но точнее народа ни один филолог никогда сказать не мог. Точно дуканщики нас окрестили. Товар мы для них. Как и шмотье пакистанское. Как и часы китайские. И замполитовский лейбл на нас выглядит так же несуразно, как монтановская эмблема рядом с кривыми строчками на шмотках китайских.
- Как это - импотентом? Отчего?
- Да оттого, что облучение - это штука нешуточная...- помолчав, словно слушая, как Киря впитывает смысл фразы, сказанной многозначительным тоном, я продолжил необходимую мне тягомотину разговора,- слушай, а ты с какого года?
- Шестьдесят пятого...
Хм, оказывается, мой напарник старше меня. А я его зову молодым, и рассуждаю в беседе, словно дядька с пацаном. Назидаю, блин.
- Ладно, Киря. Держи, я магазин набил. Надо приготовиться. Обязательно придут.
- Наши? - в голосе было больше надежды на положительный ответ, чем у меня в мыслях надежды на моего напарника.
- Наши обязательно придут. Рано или поздно, потом поглядим. Сейчас надо нам предохраняться от иного триппера. Духи, если заметили, что мы отстали с тобой, обязательно придут нас проведать. Но им сейчас это не очень удобно - там за дувалами есть еще наши - четвертая рота шла параллельным курсом с нами, их первых защимили. Вот они там еще и сидят, те, кто живы пока. А наша рота, нарвавшись, устроила банде хорошую баню. Сам видел.
- Да, я тоже стрелял, может, попал в кого, но видел, что падали духи... А потом вдруг этот взрыв, пробивший стену.
- Подгадали, суки, как знали, где мы укрылись. Из чего так ломанули. Наверное, безоткатка, или фугас был припасен. Сапера жаль, размазало парня, меня вот тоже ковырнуло, а вот как ты остался?
- Я не могу понять... мне казалось, что все нормально. Стрелял по духам, туда, куда взводный указал, а потом вдруг открываю глаза. Вокруг наших нет.
- Да, видать, контузило тебя, мозги не болят?
- Не болят, но как-то тяжело голове, и закладывает постоянно левое ухо.
- Ну, ухо потом почистим, наши наверняка откатились за вон те камыши, духи обошли, поэтому первым делом надо было выйти из этого охвата. Нас хватятся обязательно. Надо только нам дождаться и не стать добычей духов. Получилось, что этот гребаный кишлак превратился в слоеный торт. В несколько слоев - духи, четвертая рота, снова духи, потом мы с тобой, может, кто-то еще кроме сапера с нами, снова духи, наша рота. Там могут наших еще раз духи блокировать, так что славный кандагарский торт-наполеон получился. И мы с тобой - прослойка начинки.
- А вдруг наши совсем уйдут, забудут про нас?- молодой совсем на детские вопросы скатился... Эх, если б не фигня в ребрах, следовало бы ему леща дать для встряски...
- Киря, не ссы, знай, что мы своих не оставляем,- эх, кажись, я ему на себя намекаю. Неловкая фраза получилась, но уже вырвалось...
- Но как они нас найдут? Мы же отползли от места, где всё произошло, метров на пятьдесят по арыку...- рассуждает Киря. Это хорошо, что рассуждает. Надо обязательно рассуждать, - и за себя, и за врага. Поэтому я и гнал Кирю тащить меня прочь от эпицентра взрыва, сам ногами ему помочь старался...
- Киря, надо нам еще и через эту делянку перемахнуть, а то мы тут по арыку наследили, могут найти, а так хоть открытое пространство между нами и духами останется, если они сюда по нашему следу выйдут. Иначе нас тут замесят, пукнуть не успеем...
- Так давай...- рванулся Киря. Молодец, быстро соображает, но горячится.
- Постой, не время. Сами себя выдать можем. Ты вот что мне скажи, ты на растяжку гранаты поставить сможешь?
- Растяжки? - по голосу я понял, что Киря ни разу этого не делал.
- Да, у меня в сумке есть катушка суровых ниток... Не лучший вариант, проволока или тросик были бы лучше... Стоп, а сумка моя где?- я уже матерю себя за то, что главное свое оружие не сохранил рядом с собой.
- Сумка осталась там, где ты себя бинтовал. Когда я нашел тебя, ты лежал рядом с сумкой, я тебя и заметил, наверное, из-за того, что сначала увидел белые бинты. Сквозь камыши тебя мог и не заметить. Ты лежал без сознания...- Киря спешил поведать мне о событиях, что остались вне моей памяти.
Плохо. Значит, я уже терял сознание...
- Киря, слушай внимательно. Это нужно сделать сейчас. Но сделать очень осторожно, без суеты и фанатизма. Самое главное, не трусь. Тогда получится. - эх, хреновый из меня психолог, не с того начал, но про маму с папой пока нет времени говорить, надо непрерывно бороться за выживание.
А на войне, чтобы выжить, надо идти по канату. Остановишься - упадешь. Разобьешься или ранят, как повезет. В нашей ситуации эти варианты равнозначны. И ни вернуться, ни свернуть с каната нельзя. И так по спирали, до самого дембеля. А после нас - хай хоть потонут... Еще вчера я так думал. Теперь - вот уже полтора часа у меня появилась надежда. В лице одного из тех утопленников, о которых я до того не думал иначе, как о молодых дураках, и судьба их после моего дембеля меня совершенно не волновала... Как быстро меняются люди на войне. Вот я за каких-то полтора часа стал другим. А ведь еще пол часа назад утверждал обратное. Обстоятельства, блин, бытие...
Прошло минут десять, как я отправил напарника к месту взрыва, приказав ему принести мою сумку. Что-то долго его нет. И тут меня начинает колотить паника. Что если молодого взяли духи. Там камыши, легко устроить засаду у места взрыва. Там много приманки для нас осталось - сапер, может, еще кто... Вот и врюхался Киря, раз не возвращается. А если его взяли, то он легко может расколоться, жить-то хочется всем, и сдаст духам меня...
Мне нужно скрыться с этого места. Я должен уйти туда - через эту делянку в двадцать шагов шириной. Там тоже есть канава. Если я доползу до нее, то смогу укрыться от духов, если напарник приведет их сюда. А если они вздумают меня искать, у меня появится возможность сопротивляться, поскольку я буду видеть их раньше, чем они увидят меня. А это большое преимущество. Это уже шанс. А шанс на войне - это уже жизнь. Пусть и недлинная, всего в несколько секунд, но это уже - надежда. Как быстро я меняюсь. Как быстро я меняю мнение о многих вещах, которые совсем недавно казались мне незыблемыми. Как быстро я меняю надежду.
Надо встать. Ползти я не смогу. При перемещении ползком я причиню себе такую боль, которую не смогу перенести, сохранив сознание. Мне надо встать на ноги. Это мне казалось невозможным на протяжении ближайших двух часов, прожитых мной после взрыва, в результате которого я был ранен, по словам Кири, терял сознание. Меня волок напарник, уложив на плащ-палатку.
Мне казалось, что иначе нельзя. Но вот теперь я в очередной раз изменился. У меня появилась новая цель. Её породил новый страх. Опасность заставила меня быть иным, отличным от себя самого минутной давности. Но если я стал иным, почему я должен воспринимать по-прежнему свои предрассудки. На подкорке моего мозга страх выжег новую надпись. Я не могу не следовать ей. "Спасайся!"- и я спасаюсь.
Надо подняться на ноги. Хватит ли мне тех секунд, за которые я пересеку эту делянку, чтобы остаться незамеченным духами? Там, где остались мои сослуживцы из четвертой роты, идет активная война. Канонады нет, но слышны одиночные выстрелы. Значит, там есть те, кто стреляет, и те, по кому стреляют. Значит, внимание одних и других сосредоточено друг на друге. Это - мой шанс на эти секунды. Не воспользоваться этим шансом я не могу себе позволить. Поскольку мне надо жить.
Сложней всего сейчас - встать на ноги. Нужно перевернуться на живот. Тогда мое тело для спины станет весить меньше, тогда я не буду давить этим весом на свои раны. Тогда боль станет меньше. Здоровую руку под себя, ногу перебрасываю через вторую... М-м-м...
Эта темнота была оттого, что я ткнулся мордой в глину, или я снова потерял сознание. В любом случае - от прохлады влажной глины или оттого, что мозг отдохнул, пока я был без сознания - я вновь чувствую в себе силы для нового действия.
На колени, давай! Вставай, страна огромная!
Сколько много энергетики вложено в эти слова! Не Отче наш пришел на ум, а именно эта песня. И я поднялся. Встать на колени, оказывается, для этого требуется много веры.
Теперь встать с колен. Не быстро. Нельзя рывком. Крови много потерял. Может голова поехать кругом... Вот так и есть. Не стоять. Присесть. Так если даже упаду, то грохнусь не навзничь, а повалюсь перекатом. Так, в глазах темнеет... нет, отпустило, пошли рябинки... к свету, к свету.
С удивлением обнаруживаю, что стою на ногах. И даже автомат держу в руках. Ну, теперь,- в путь. Путь далек у нас с тобою. Веселей глядеть пока не получается. Никто не видит моих гримас, но я и не в театре, чтобы рожи корчить.
Как прошел, потом вспомню. Пока же очнулся лежащим на животе. Носом уткнулся в какой-то местный корешок. Почему-то на ум пришло из всех названий корешков - топинамбур. Откуда тут может быть топинамбур? Я сам сейчас, как земляная груша. Вишу на волоске, а твержу, что меня нельзя скушать. А с неба зовут архангелы: "Дохтур... дохтур..."
У архангелов голос знакомый. Вот я тупой, это же Кири голос. Значит, меня потерял. Значит, моя задумка удалась. И если он пришел не один, а с духами, то они меня не заметили...
А если он вернулся один, то он меня потерял. И сейчас он может запаниковать, наделать глупостей... Что это? Архангелы плачут, откуда эти всхлипы? "Дохтур, ты где?"- это Киря хлюпает носом... Ну, что ж, похоже, парень один. Если бы был с провожатыми, те как-то себя да выдали бы.
- Киря...- хриплю в кулак, чтоб не сразу понятно стало, откуда звук...Нет, не слышит, продолжает хлюпать...- Ки-иря!- резко и басом... Смолк. Услышал. Прислушивается...
- Дохтур, я тут, я тебя услышал... Ты где?
- Ты один?
- Нет...- я так и знал. Руки сами сжали автомат. Опять забылась боль. Она есть и не стала слабее, но новый импульс опасности заставил её на мгновение примолкнуть, приглушил... Левой гранату я брошу недалеко, но брошу. Главное, потом успеть вторую схватить и кольцо выдернуть... Если полезут рывком, стрелять будет бесполезно, надо начинать с гранаты. Вторую бросать не придется, вторую надо взорвать, просто разжав пальцы... Вот и пришел момент. Фантазии материализуются. Помню, фантазировал под три аккорда:
Мы спокойны пока-не впервой нам в десант-
Впереди еще где-то потеха...
А пока нет запалов в груди у гранат,
И желает "броня"нам успеха.
Зубы месят раствор-это пыль со слюной-
Рот как-будто бетономешалка,
А вчера написали мы в письмах домой,
Что тепло здесь и даже жарко...
А сегодня-десант. И не нам тут решать,
Не базар тут, и мы не судачим.
Эти мысли нам будут постыдно мешать
Выполнять боевую задачу...
Прилетели удачно, не сбили нас влет.
Вы-шакалы теперь, а мы - волки,
И запал душу в клочья гранатную рвет,
Чтобы рвали шакалов осколки.
Трех гранат мне не нужно секунды считать,
Ну, а если придется вдруг туго,
Я четвертую буду с собою взрывать,
Подпустивши поближе паскуду.
И когда подоспеют, чуть-чуть опоздав,
Молча будут разглядывать груды,
Мое сердце средь клочьев чужих опознав,
Все поймут, как я жил в те секунды.
И рассказами будут других ублажать,
Даже орден пришлют моей маме...
А ведь как не хотелось мне пальцы разжать,
Как хотелось мне жить вместе с вами...
Я еще столько смог бы вам, люди, сказать,
Но шакалы уж рядом маячат.
Мысли - прочь, они будут мне только мешать
Выполнять боевую задачу...
Свои пальцы разжал я другою рукой,
Той, которая к сердцу поближе,
Сухо щелкнул запал, и секунды рекой,
Их четыре, одна другой жиже...
Мысль мелькнула "еще ведь не поздно бросать",
Только сердце решило иначе-
Мысли прочь,они будут тебе лишь мешать
Выполнять боевую задачу.
Вспомнят хлопцы о том, что любил я мечтать
И стихи сочинять тем паче...
Эти мысли уже будут им помогать
Выполнять боевую задачу...'
Самое быстрое на свете - человеческая мысль... Много может успеть, многое может уместиться в мысли за то мгновение, пока молодой воздуха в легкие набрал, чтоб закончить фразу...
- Нет... - вдох,- я сумку принес, еще и вещмешки наши прихватил, и у сапера взял автомат и его рюкзак...
Вот почему он задержался. Если все вещи и оружие остались целы, значит, духи туда еще не приходили. Видно, не того им пока... Значит, молодой вернулся один. Рисковал, конечно, он сильно. Скорей всего по неопытности. Но ведь риск удался. Как он догадался взять не только нашу поклажу но и сапера рюкзак. Ведь в нем обязательно будет все, что нужно для растяжек, да и еще кое-что найдется полезное...
- Киря, я тут, смотри, в сторону солнца, я автомат подниму...
- Вижу!
- Стой, Не суетись.
- Да, что делать?
- Собери все вещмешки в обе руки, автоматы закинь за спину.
- Есть.
- Бежать сможешь?
- Да.
- Дуй ко мне рывком, тут отдышишься. Только пригнись посильнее...
- Понял.
Вот глупый этот мой напарник. Вырубил мне свет. В очередной раз я потерял сознание. И все из-за того, что кинулся меня обнимать. Соскучился, блин. Не виделись минут двадцать, а ему показалось вечность, и как теленок ткнулся мне в плечо мордой. И именно в то самое плечо, которое болит.
Дальше все случилось коротко. Показал молодому, как растяжки поставить. Осмотревшись, мы обнаружили, зоркие соколы, блин, что наш арык с тем арыком, где мы сидели до того, соединен канавой по периметру делянки. Киря за полчаса поставил три растяжки, перегородив каждую из канав. Это на случай, если духи пойдут по нашему следу...
Пока Киря был за сапера, я был за повара. В наших вещмешках, а более всего в рюкзаке у сапера я обнаружил много вкусного - каша, хлебцы, вода, сахар, сухой спирт и спички. В общем, возвращения Кири я ждал с богато накрытым столом. Даже спичкой чиркнуть о коробок мне было непросто, боль вонзала кинжал, но необычайное воодушевление, которое охватило меня в те минуты, позволило преодолеть и это.
Киря заслуженно чавкал с аппетитом. У меня с аппетитом было похуже. Хотелось много пить, но я сдерживал себя.
Мирному течению обеда помешал свистящий звук с неба.
- Киря, началось, ложись!- выпалил я, лишь только услышал свист. Снаряд упал в той стороне, где все сегодня и началось. Над местом падения вырос столб серого дыма.
- Дымовой, Киря, пристрелочный. Сейчас пойдут залпы. И если нас не накроет снарядами, то надо быть настороже. Духи начнут удирать. А вот куда они станут драпать, известно только их Аллаху. Могут, и на нас с тобой вывалиться. Поэтому потом докушаем, к бою, Киря, к бою. Наблюдаем в разные стороны. Ты смотри вот сюда, твой сектор от сих до сих по нашей канаве. Оттуда, скорей всего, наши пойдут, смари, не пристрели сперепугу, а лучше, мне дай знать, если кого заметишь. А я буду сечь эту сторону. Теперь давай-ка от меня вот туда на десять метров, чтоб нас одним снарядом не накрыло, ну, или гранатой духи. И не ссать...- последние слова Киря вряд ли расслышал, поскольку был уже далече от меня, а с неба стали с шорохом падать снаряды. Грохотало знатно. Когда один из снарядов упал на нашу делянку, было особенно не по себе. Я оглянулся на Кирю. Он свалился на дно канавы и вжался в глину. Но потом поднялся и прильнул к брустверу нашего рубежа обороны, стал наблюдать. Молодцом, Киря! Будешь разведчиком. Шаришь...
Метки:
