Лики леса
прямое следствие http://www.stihi.ru/2006/09/09-1661
Я увидел настоящий лес довольно поздно, лет в девять. До этой поры мы жили на Украине, где вдоль полей иногда встречались иссохшие чахлые лесосмуги с тонкими измученными стволами акаций и непроходимым колючим терновником между ними. Разве это лес. Это даже не пародия на лес. Лес представлялся мне тогда по картинкам единым, плотным, могучим живым существом, изначально доброжелательным и отзывчивым, способным обнять и принять, подобно огромному гамаку из ласковых ветвей и листьев.
Когда мы вернулись в Москву бабушка, исключительно энергичная, эмансипированная женщина, стала непрерывно водить меня по многочисленным родственникам и друзьям – знакомить. Так было принято. Вообще в те времена посещать родных было в порядке вещей, ибо телефон был недоступной редкостью. И вот мы приглашены в гости к старинным знакомым бабушки и дедушки на лесную дачу. Мы едем на дребезжащем трамвае с деревянными отполированными сиденьями и соблазнительно качающимися брезентовыми поручнями с черными бакелитовыми ручками на них. Мы едем до конечной остановки по самому первому московскому маршруту, открытому аж при царе! Впрочем, для дедушки с бабушкой это вполне недавние времена и, судя по тону их разговоров, – счастливые.
Наконец, с визгом поворачивая на кругу, трамвай останавливается, кондукторша с черной дерматиновой сумкой на шее объявляет конечную, и мы по крутым железным ступеням вываливаемся на бурый песок остановки. Улица, поросшая низкорослой травкой, пересекается во всех направлениях протоптанными тропинками, по одной из которых дед уверенно ведет нас к виднеющемуся вдали высокому забору из старых обветренных досок с покосившейся калиткой на заржавелых петлях. Калитка отвратительно скрипит, и мы оказываемся перед железнодорожной насыпью, за которой огромной, темной, влажной и притягательной стеной высится самый настоящий, взаправдашний, как на картинках – лес!
Поезда в ту пору ходили редко, поэтому мы беззаботно пересекаем железнодорожные пути по темным деревянным шпалам, пахнущим смолой, гудроном, углём и ещё чем-то необъяснимым, волнующим и влекущим одновременно. Тропинка с насыпи ведет прямо в лес, и я первым бегу по ней вниз, всё быстрее и быстрее, будто падаю или лечу навстречу плотной зеленой завесе, способной принять и отразить мой восторженный напор.
В конце концов, я-таки спотыкаюсь, а когда поднимаюсь на ноги, вижу, что завеса расступилась, наполнилась воздухом, стала проницаемой во все концы, а стволы деревьев как огромные колонны поддерживают высокий прозрачный свод листвы, заполненный разноголосым пением птиц. Не скажу, чтобы картина была хуже ранее воображаемой, но что-то теплое и наивное окончательно исчезло, растворилось, осталось только в смутных воспоминаниях, заслоненных отныне и навсегда этой вновь открытой, поразительной явью…
А потом была дача и чай на затененной террасе за большим, квадратным столом, покрытым чистой полотняной скатертью, под уютным абажуром с кистями, с изумительным вареньем из хрустальных розеток и ароматным чаем в тонких, полупрозрачных фарфоровых чашках. Взрослые вели неспешный разговор, изредка переходя на французский или немецкий, а я сидел и смотрел на двор, где за темными переплетами террасных окон колыхался, жил своей многообразной жизнью лес, который теперь надо было заново изучать и осваивать.
Не верится, что все так и было, ибо описанные места теперь считаются центром, трамвай отменили, на улицах вместо травки – асфальт, и только лес остался таким, как и был. Что ему полвека…
Я увидел настоящий лес довольно поздно, лет в девять. До этой поры мы жили на Украине, где вдоль полей иногда встречались иссохшие чахлые лесосмуги с тонкими измученными стволами акаций и непроходимым колючим терновником между ними. Разве это лес. Это даже не пародия на лес. Лес представлялся мне тогда по картинкам единым, плотным, могучим живым существом, изначально доброжелательным и отзывчивым, способным обнять и принять, подобно огромному гамаку из ласковых ветвей и листьев.
Когда мы вернулись в Москву бабушка, исключительно энергичная, эмансипированная женщина, стала непрерывно водить меня по многочисленным родственникам и друзьям – знакомить. Так было принято. Вообще в те времена посещать родных было в порядке вещей, ибо телефон был недоступной редкостью. И вот мы приглашены в гости к старинным знакомым бабушки и дедушки на лесную дачу. Мы едем на дребезжащем трамвае с деревянными отполированными сиденьями и соблазнительно качающимися брезентовыми поручнями с черными бакелитовыми ручками на них. Мы едем до конечной остановки по самому первому московскому маршруту, открытому аж при царе! Впрочем, для дедушки с бабушкой это вполне недавние времена и, судя по тону их разговоров, – счастливые.
Наконец, с визгом поворачивая на кругу, трамвай останавливается, кондукторша с черной дерматиновой сумкой на шее объявляет конечную, и мы по крутым железным ступеням вываливаемся на бурый песок остановки. Улица, поросшая низкорослой травкой, пересекается во всех направлениях протоптанными тропинками, по одной из которых дед уверенно ведет нас к виднеющемуся вдали высокому забору из старых обветренных досок с покосившейся калиткой на заржавелых петлях. Калитка отвратительно скрипит, и мы оказываемся перед железнодорожной насыпью, за которой огромной, темной, влажной и притягательной стеной высится самый настоящий, взаправдашний, как на картинках – лес!
Поезда в ту пору ходили редко, поэтому мы беззаботно пересекаем железнодорожные пути по темным деревянным шпалам, пахнущим смолой, гудроном, углём и ещё чем-то необъяснимым, волнующим и влекущим одновременно. Тропинка с насыпи ведет прямо в лес, и я первым бегу по ней вниз, всё быстрее и быстрее, будто падаю или лечу навстречу плотной зеленой завесе, способной принять и отразить мой восторженный напор.
В конце концов, я-таки спотыкаюсь, а когда поднимаюсь на ноги, вижу, что завеса расступилась, наполнилась воздухом, стала проницаемой во все концы, а стволы деревьев как огромные колонны поддерживают высокий прозрачный свод листвы, заполненный разноголосым пением птиц. Не скажу, чтобы картина была хуже ранее воображаемой, но что-то теплое и наивное окончательно исчезло, растворилось, осталось только в смутных воспоминаниях, заслоненных отныне и навсегда этой вновь открытой, поразительной явью…
А потом была дача и чай на затененной террасе за большим, квадратным столом, покрытым чистой полотняной скатертью, под уютным абажуром с кистями, с изумительным вареньем из хрустальных розеток и ароматным чаем в тонких, полупрозрачных фарфоровых чашках. Взрослые вели неспешный разговор, изредка переходя на французский или немецкий, а я сидел и смотрел на двор, где за темными переплетами террасных окон колыхался, жил своей многообразной жизнью лес, который теперь надо было заново изучать и осваивать.
Не верится, что все так и было, ибо описанные места теперь считаются центром, трамвай отменили, на улицах вместо травки – асфальт, и только лес остался таким, как и был. Что ему полвека…
Метки:
