Погоня за красным кочетом
У Татьяны Павловны пропал петух.
- Все, Мишка, пропал петух! Это страшное дело… Как теперь без кочета быть?!
Она встретила меня на крыльце в длинном сиреневом платье, лёгком белом платке, подпоясанная неизменным кухонным фартуком. Согнувшись пополам, держась одной рукой за косяк двери, а другой опираясь на алюминиевый посох, бывшую лыжную палку с синей изолентой вместо ручки, она сосредоточенно обувала уличные чирики, собиралась идти искать пропажу.
- Да куда ж он мог деться? – говорю. – Может через забор сиганул и всё…
- Кто сиганул? Он орёл что ли? И-эх, учитель…
Я прихожусь ей племянником и живу немного дальше по улице. Нашей родни тут целый полустанок, хотя у нас на хуторе и соседи – родня. Большинство семейные, лишь Татьяна Павловна одна, поэтому, когда я из школы иду, то частенько захожу проведать. Она старенькая, больная ногами и спиной. По двору и за калитку ходит медленно, опираясь на свою палку. По хате передвигается при помощи старой деревянной табуретки, которую с каждым шагом ставит перед собой. Дойдёт до места, и садится на неё. Как ей такой за петухами гонять?
- Вот, съели. Съели его алкаши! Чем им закусывать – неделю гудят…
- Ладно, гляну… - сказал я, и пошёл искать.
И в саду проверил, и на базу, и у соседей поинтересовался – нет петуха, и не видел никто. А пока я занимался расследованием, бабка Танька сидела на крыльце, оседлав "трамвай", как она называла табурет и горевалась:
- Вот беда-то… Как таперича без петуха?.. - в карих глазах забота, в углах губ скорбь, большой нос округлился картошкой.
Тут громыхнула калитка, и во двор зашёл мой двоюродный брат Валерка, ещё один племянник Татьяны Павловны. В летней безрукавке, то-ли синей в белую клетку, то-ли белой в синюю, серых брюках, сандалиях на босу ногу и, некогда бежевой, а теперь пыльного цвета кепке. Он дальше меня, считай на краю полустанка, живёт, и по пути домой тоже завернул на своей "таблетке" - УАЗике родную тётку навестить.
Глядя филином из-под кустистых бровей, он внимательно выслушал тёткину трагедию, потом мой отчёт о расследовании, снял кепку, обнажив незагорелую лысину, провел по ней несоразмерно огромной пятернёй, и снова закинул кепку на голову.
- Фу!.. Да пойди к моей Гальке, у неё этих петухов… - осёкся, глядя на бабкин посох. – Щас я привезу… Щас.
И поехал за птицей, а я пошёл домой.
На следующий день иду с работы, а у ворот подворья Татьяны Павловны, по травке прогуливается петух. Я зашёл.
- Ты петуха-то вчера в сарай закрыла?
- А как же! – насторожилась Татьяна Павловна. - Валерка его привез и в катухе с курями закрыл, чтоб он привыкал…
- А он по улице ходит. Прям около тележки мусорной.
- Эт, как же он выбрался? Эт, точно где-то подкоп…
И "побежали" мы с Татьяной Павловной на улицу!
Сперва она с "трамваем" на крыльцо приехала, потом обувала чирики и долго спускалась с крыльца обеими руками держась за перила. Наконец, проковыляв с посохом по дорожке, вышла из калитки на улицу - целая история!
- Ой, да и правда - он! - а петух возле забора Фаины Ивановны, соседки напротив, ходит. - Эт, он уйдет домой… Лови его, Мишка!
Нашёл я у нее в сарае старый черпак для рыбалки, поймал им петуха, закинул на баз, где остальная птица гуляла, да пошёл с чистой совестью домой, но на следующий день опять зашёл, как чувствовал.
На крыльце, оседлав "трамвай" в тяжёлой задумчивости сидела бабка Танька, держась обеими руками за посох, и смотрела на птичий двор.
- Здорово, Миша… Во, гляди…
По базу, среди уток и кур, держа боевую дистанцию, прогуливались два петуха. Тот, которого я поймал вчера, и огненно-красный бабкин красавец. Первый, с которого всё началось.
- А в катухе третий… - просто сказала Татьяна Павловна. – Валеркин.
Присел я к ней, на ступеньки крыльца, смотрим.
- Это, должно быть соседский, Файкин… - предположил я.
- А то чей же… - подтвердила она. – Как я его не угадала?..
- Ты что ж, всех петухов на хуторе в лицо знать должна? – мне стало смешно. – Другое дело, что Фаина теперь его ищет. Узнает – воровкой тебя обвинит… И меня за одно, как сообщника. Выходит мы с тобой, Татьяна Павловна, - банда!
- Как же теперь быть-то? – затосковала она. – И вправду скажут люди, что воровка…
- И вор, – добавил я.
- Да ты-то тут при чём?! Ты ж учитель! Может через забор его, Миш?
- Не… Пойду с повинной, всё на себя возьму!
Снова изловил петуха, пошёл к Фаине, у которой куры часто гуляли прямо по саду и иногда выходили на улицу. Всё ей рассказал. Она рассмеялась и всё. Прихожу обратно, делаю серьёзный вид.
- Ох, и обиделась на тебя, Файка, - говорю трагически. – Надо будет ей хоть пол-литру что ли отнести потом…
Теперь, как коз гонят вечером с пастбища, Татьяна Павловна не выходит на улицу. Ворота исподтишка откроет, козы зайдут, закроет и всё – стыдно ей. Валерке тоже петуха отдала, всё вроде успокоилось.
А через неделю драчливый селезень забил красного петуха до смерти…
- Мишка! Как без петуха?! И этого отдала, и этого! – Она чуть не плакала в телефонную трубку. – Лучше бы мне Валеркиного оставить, а то теперь неудобно просить. Иди, Мишка, попроси у него…
Принёс ей петуха обратно. Через день захожу, а она как закричит на меня с порога:
- Склялась я с твоим кочетом!
- Что случилось? – я аж оторопел и даже не стал спорить, что петух-то не мой вовсе.
- Летает он, падлюка! К моему двору-то ещё не привык, вот он через забор скок и туда, к Митке! А от Митьки, ты подумай, к Пал Семёнычу!
А она с костылём за ним гоняла!
Полчаса шла до соседа Митьки Елецкова. Он чуток помладше её, дома один – молодёжь вся на работе. Полчаса объясняла ему про петуха, потом они с час искали его, пока не увидали уже во дворе следующего соседа - Павла Семёновича. Долго, с передышками шли до Павла Семёновича, гудели ему в ворота, а когда он открыл, долго объясняли ситуацию про петуха. Потом уже втроём пытались ловить птицу среди деревьев в саду. Все еле ходят, зато орать горазды наперегонки. Трио у них!... Петух от их криков стал метаться ещё активней, а на звук подошли соседи помоложе – супруги Гришка с Лидкой. Стали старикам помогать. Вопль стоит на весь полустанок, а петух, не будь дурак, взял, да ещё дальше прыгнул.
- Чёрт с ним, с этим петухом, - разозлилась в конец бабка Танька, и плюнула в сердцах. Пошла ловить его в восемь утра, а уже четыре дня.
– Не нужен он мне даром! Пойду домой, чтоб его… Сколько он, падлюка, бед наделал! Весь в хозяина! Ему его и отдайте!
И прямо на следующий день приковыляла к Елецкому.
- Митька, дай петуха…
- Да на, тёть Тань.
Дней через пять голову ему отрубила.
- Ничего! Ну, ничего из него… Кур совсем не топчет…
К соседям Гришке с Лидкой:
- Лида, дай кочета…
- Татьяна Павловна, ну бери…
Через неделю шумит через забор:
- Гришка! Гришка, забирай своего петуха! Ты знаешь, что он на курицу залезет, а она его верхом возит и всё… Маленький дюже!
Пошла к Федосеевскому:
- Дай ты, ради Бога, петуха…
Дал. И все не тот. И так ей никто и не угодил.
- Вот был у меня петух! Красный, красивый… Кочет первостатейный - куры, аж по два яйца в день несли!..
Татьяны Павловны нет уже много лет…
Зашёл я на днях по делам к её когда-то соседям - Гришке с Лидкой. Обговорили всё, вышли во двор и вдруг через забор я увидел разбитое крыльцо, руины базов и заросший двор бабки Таньки. Будто пощёчину словил. Сердце сдавило на миг, и в щёки жаркой волной дало.
Хожу ведь мимо чуть не каждый день, знаю, что дом продан давно, никто в нём не живёт, но с улицы, по привычке, кажется, что он просто постарел, закрыл свои глаза перекошенными, кое-где подгнившими ставнями и спит во времени. А здесь, с изнанки - рана поросшая бурьяном.
Она всю жизнь в этом хуторе прожила. И годы её поколению, выпали самые суровые: революция, голод, коллективизация, репрессии, война… Непосильно тяжёлые годы. А люди с песнями на работу, с песнями с работы и не за деньги, а за тудодни, за, так называемые, "палочки" – представить невозможно!
Женщины работали на тракторах и комбайнах, сидя на железном сиденье и в жару, и в холод, без всякой кабины. Тряслись на колесах без рессор, выворачивая тугой руль без всяких гидроусилителей. От этого Татьяна Павловна под конец жизни и ходила, согнувшись в пояснице на больных ногах, с алюминиевым посохом и "трамваем".
Но тогда она была передовиком! Первым бригадиром первой женской тракторной бригады колхоза! Жила для людей ради семьи. Даже на выселках, когда мужа сослали, как врага народа. В голод. В войну, когда вся тяжесть тыла легла на баб.
С песнями…
Закончив несколько классов церковно-приходской школы она сделала всё, чтобы сын закончил школу, поступил в институт: работала, пахала, сеяла, вела хозяйство. Чтобы стал он не просто образованным, а умным. Чтобы имел возможность добиваться должностей, создавать свою семью, а она всё помогала и помогала. Сперва ему, потом внукам, потом правнукам.
Что такое взлёты? Что такое падения? Глупые вопросы – это повседневная жизнь. Поэтому она была когда-то и передовицей, и поломойкой, получала переходящие красные знамёна и торговала пуховыми платками, которые вязала зимними вечерами. Заготовки, картошка, закрутки, утки, куры, козы – всё не для себя. Для детей – чтобы не подохли от голода, если случится беда. А она, беда эта проклятая, рядом всегда. Это она знала точно. Как и то, что жизнь даётся для того чтобы отдать её семье, обществу. Чтобы не было стыдно перед самим собой. И никакого подвига в этом нет!
Это будни. Повседневная жизнь. С песнями…
Как песня…
Не часто навещали её занятые, городские родные. Приедут дня на два, три, покупаться, погулять, потом загрузят продукты в легковушку, расцелуются, и запылят вдоль по улице. Вот и вся утеха.
Выйдет она вечером на колодку к подружкам, таким же ветхим красавицам, покличет ребятишек, что на улице играются и то булочек, то конфеток им даст, а потом глядит угольями глаз, как чужие детишки возятся в пыли до темного, пока единственный фонарь не закачает блеклый желтушный свет. Тогда поднимется, кряхтя, попрощается с посиделками и зачикиляет вечерять. В звенящее тишиной одиночество. Вот весь мир ее.
А теперь и дом словно съёжился. Крыльцо, на котором она встречала гостей, разбито, растаскано на доски и дрова, травой зарос сад. Так стирается память, черствеет душа.
Не даст никто соседу просто так петуха, да и продать готов не каждый.
И не поют больше красивых песен соседи, собравшись в один семейный круг, в цветущем вечернем саду.
- Все, Мишка, пропал петух! Это страшное дело… Как теперь без кочета быть?!
Она встретила меня на крыльце в длинном сиреневом платье, лёгком белом платке, подпоясанная неизменным кухонным фартуком. Согнувшись пополам, держась одной рукой за косяк двери, а другой опираясь на алюминиевый посох, бывшую лыжную палку с синей изолентой вместо ручки, она сосредоточенно обувала уличные чирики, собиралась идти искать пропажу.
- Да куда ж он мог деться? – говорю. – Может через забор сиганул и всё…
- Кто сиганул? Он орёл что ли? И-эх, учитель…
Я прихожусь ей племянником и живу немного дальше по улице. Нашей родни тут целый полустанок, хотя у нас на хуторе и соседи – родня. Большинство семейные, лишь Татьяна Павловна одна, поэтому, когда я из школы иду, то частенько захожу проведать. Она старенькая, больная ногами и спиной. По двору и за калитку ходит медленно, опираясь на свою палку. По хате передвигается при помощи старой деревянной табуретки, которую с каждым шагом ставит перед собой. Дойдёт до места, и садится на неё. Как ей такой за петухами гонять?
- Вот, съели. Съели его алкаши! Чем им закусывать – неделю гудят…
- Ладно, гляну… - сказал я, и пошёл искать.
И в саду проверил, и на базу, и у соседей поинтересовался – нет петуха, и не видел никто. А пока я занимался расследованием, бабка Танька сидела на крыльце, оседлав "трамвай", как она называла табурет и горевалась:
- Вот беда-то… Как таперича без петуха?.. - в карих глазах забота, в углах губ скорбь, большой нос округлился картошкой.
Тут громыхнула калитка, и во двор зашёл мой двоюродный брат Валерка, ещё один племянник Татьяны Павловны. В летней безрукавке, то-ли синей в белую клетку, то-ли белой в синюю, серых брюках, сандалиях на босу ногу и, некогда бежевой, а теперь пыльного цвета кепке. Он дальше меня, считай на краю полустанка, живёт, и по пути домой тоже завернул на своей "таблетке" - УАЗике родную тётку навестить.
Глядя филином из-под кустистых бровей, он внимательно выслушал тёткину трагедию, потом мой отчёт о расследовании, снял кепку, обнажив незагорелую лысину, провел по ней несоразмерно огромной пятернёй, и снова закинул кепку на голову.
- Фу!.. Да пойди к моей Гальке, у неё этих петухов… - осёкся, глядя на бабкин посох. – Щас я привезу… Щас.
И поехал за птицей, а я пошёл домой.
На следующий день иду с работы, а у ворот подворья Татьяны Павловны, по травке прогуливается петух. Я зашёл.
- Ты петуха-то вчера в сарай закрыла?
- А как же! – насторожилась Татьяна Павловна. - Валерка его привез и в катухе с курями закрыл, чтоб он привыкал…
- А он по улице ходит. Прям около тележки мусорной.
- Эт, как же он выбрался? Эт, точно где-то подкоп…
И "побежали" мы с Татьяной Павловной на улицу!
Сперва она с "трамваем" на крыльцо приехала, потом обувала чирики и долго спускалась с крыльца обеими руками держась за перила. Наконец, проковыляв с посохом по дорожке, вышла из калитки на улицу - целая история!
- Ой, да и правда - он! - а петух возле забора Фаины Ивановны, соседки напротив, ходит. - Эт, он уйдет домой… Лови его, Мишка!
Нашёл я у нее в сарае старый черпак для рыбалки, поймал им петуха, закинул на баз, где остальная птица гуляла, да пошёл с чистой совестью домой, но на следующий день опять зашёл, как чувствовал.
На крыльце, оседлав "трамвай" в тяжёлой задумчивости сидела бабка Танька, держась обеими руками за посох, и смотрела на птичий двор.
- Здорово, Миша… Во, гляди…
По базу, среди уток и кур, держа боевую дистанцию, прогуливались два петуха. Тот, которого я поймал вчера, и огненно-красный бабкин красавец. Первый, с которого всё началось.
- А в катухе третий… - просто сказала Татьяна Павловна. – Валеркин.
Присел я к ней, на ступеньки крыльца, смотрим.
- Это, должно быть соседский, Файкин… - предположил я.
- А то чей же… - подтвердила она. – Как я его не угадала?..
- Ты что ж, всех петухов на хуторе в лицо знать должна? – мне стало смешно. – Другое дело, что Фаина теперь его ищет. Узнает – воровкой тебя обвинит… И меня за одно, как сообщника. Выходит мы с тобой, Татьяна Павловна, - банда!
- Как же теперь быть-то? – затосковала она. – И вправду скажут люди, что воровка…
- И вор, – добавил я.
- Да ты-то тут при чём?! Ты ж учитель! Может через забор его, Миш?
- Не… Пойду с повинной, всё на себя возьму!
Снова изловил петуха, пошёл к Фаине, у которой куры часто гуляли прямо по саду и иногда выходили на улицу. Всё ей рассказал. Она рассмеялась и всё. Прихожу обратно, делаю серьёзный вид.
- Ох, и обиделась на тебя, Файка, - говорю трагически. – Надо будет ей хоть пол-литру что ли отнести потом…
Теперь, как коз гонят вечером с пастбища, Татьяна Павловна не выходит на улицу. Ворота исподтишка откроет, козы зайдут, закроет и всё – стыдно ей. Валерке тоже петуха отдала, всё вроде успокоилось.
А через неделю драчливый селезень забил красного петуха до смерти…
- Мишка! Как без петуха?! И этого отдала, и этого! – Она чуть не плакала в телефонную трубку. – Лучше бы мне Валеркиного оставить, а то теперь неудобно просить. Иди, Мишка, попроси у него…
Принёс ей петуха обратно. Через день захожу, а она как закричит на меня с порога:
- Склялась я с твоим кочетом!
- Что случилось? – я аж оторопел и даже не стал спорить, что петух-то не мой вовсе.
- Летает он, падлюка! К моему двору-то ещё не привык, вот он через забор скок и туда, к Митке! А от Митьки, ты подумай, к Пал Семёнычу!
А она с костылём за ним гоняла!
Полчаса шла до соседа Митьки Елецкова. Он чуток помладше её, дома один – молодёжь вся на работе. Полчаса объясняла ему про петуха, потом они с час искали его, пока не увидали уже во дворе следующего соседа - Павла Семёновича. Долго, с передышками шли до Павла Семёновича, гудели ему в ворота, а когда он открыл, долго объясняли ситуацию про петуха. Потом уже втроём пытались ловить птицу среди деревьев в саду. Все еле ходят, зато орать горазды наперегонки. Трио у них!... Петух от их криков стал метаться ещё активней, а на звук подошли соседи помоложе – супруги Гришка с Лидкой. Стали старикам помогать. Вопль стоит на весь полустанок, а петух, не будь дурак, взял, да ещё дальше прыгнул.
- Чёрт с ним, с этим петухом, - разозлилась в конец бабка Танька, и плюнула в сердцах. Пошла ловить его в восемь утра, а уже четыре дня.
– Не нужен он мне даром! Пойду домой, чтоб его… Сколько он, падлюка, бед наделал! Весь в хозяина! Ему его и отдайте!
И прямо на следующий день приковыляла к Елецкому.
- Митька, дай петуха…
- Да на, тёть Тань.
Дней через пять голову ему отрубила.
- Ничего! Ну, ничего из него… Кур совсем не топчет…
К соседям Гришке с Лидкой:
- Лида, дай кочета…
- Татьяна Павловна, ну бери…
Через неделю шумит через забор:
- Гришка! Гришка, забирай своего петуха! Ты знаешь, что он на курицу залезет, а она его верхом возит и всё… Маленький дюже!
Пошла к Федосеевскому:
- Дай ты, ради Бога, петуха…
Дал. И все не тот. И так ей никто и не угодил.
- Вот был у меня петух! Красный, красивый… Кочет первостатейный - куры, аж по два яйца в день несли!..
Татьяны Павловны нет уже много лет…
Зашёл я на днях по делам к её когда-то соседям - Гришке с Лидкой. Обговорили всё, вышли во двор и вдруг через забор я увидел разбитое крыльцо, руины базов и заросший двор бабки Таньки. Будто пощёчину словил. Сердце сдавило на миг, и в щёки жаркой волной дало.
Хожу ведь мимо чуть не каждый день, знаю, что дом продан давно, никто в нём не живёт, но с улицы, по привычке, кажется, что он просто постарел, закрыл свои глаза перекошенными, кое-где подгнившими ставнями и спит во времени. А здесь, с изнанки - рана поросшая бурьяном.
Она всю жизнь в этом хуторе прожила. И годы её поколению, выпали самые суровые: революция, голод, коллективизация, репрессии, война… Непосильно тяжёлые годы. А люди с песнями на работу, с песнями с работы и не за деньги, а за тудодни, за, так называемые, "палочки" – представить невозможно!
Женщины работали на тракторах и комбайнах, сидя на железном сиденье и в жару, и в холод, без всякой кабины. Тряслись на колесах без рессор, выворачивая тугой руль без всяких гидроусилителей. От этого Татьяна Павловна под конец жизни и ходила, согнувшись в пояснице на больных ногах, с алюминиевым посохом и "трамваем".
Но тогда она была передовиком! Первым бригадиром первой женской тракторной бригады колхоза! Жила для людей ради семьи. Даже на выселках, когда мужа сослали, как врага народа. В голод. В войну, когда вся тяжесть тыла легла на баб.
С песнями…
Закончив несколько классов церковно-приходской школы она сделала всё, чтобы сын закончил школу, поступил в институт: работала, пахала, сеяла, вела хозяйство. Чтобы стал он не просто образованным, а умным. Чтобы имел возможность добиваться должностей, создавать свою семью, а она всё помогала и помогала. Сперва ему, потом внукам, потом правнукам.
Что такое взлёты? Что такое падения? Глупые вопросы – это повседневная жизнь. Поэтому она была когда-то и передовицей, и поломойкой, получала переходящие красные знамёна и торговала пуховыми платками, которые вязала зимними вечерами. Заготовки, картошка, закрутки, утки, куры, козы – всё не для себя. Для детей – чтобы не подохли от голода, если случится беда. А она, беда эта проклятая, рядом всегда. Это она знала точно. Как и то, что жизнь даётся для того чтобы отдать её семье, обществу. Чтобы не было стыдно перед самим собой. И никакого подвига в этом нет!
Это будни. Повседневная жизнь. С песнями…
Как песня…
Не часто навещали её занятые, городские родные. Приедут дня на два, три, покупаться, погулять, потом загрузят продукты в легковушку, расцелуются, и запылят вдоль по улице. Вот и вся утеха.
Выйдет она вечером на колодку к подружкам, таким же ветхим красавицам, покличет ребятишек, что на улице играются и то булочек, то конфеток им даст, а потом глядит угольями глаз, как чужие детишки возятся в пыли до темного, пока единственный фонарь не закачает блеклый желтушный свет. Тогда поднимется, кряхтя, попрощается с посиделками и зачикиляет вечерять. В звенящее тишиной одиночество. Вот весь мир ее.
А теперь и дом словно съёжился. Крыльцо, на котором она встречала гостей, разбито, растаскано на доски и дрова, травой зарос сад. Так стирается память, черствеет душа.
Не даст никто соседу просто так петуха, да и продать готов не каждый.
И не поют больше красивых песен соседи, собравшись в один семейный круг, в цветущем вечернем саду.
Метки:
