Инфаркт
И я попросила отдать мне сердце. Бесполезное, забытое, недоступное взгляду эстета. Небьющееся, когда никто не подслушивает. Обычный комок мышц и крови. Сердце, которое ничего не чувствует и не понимает. Я как будто видела его сквозь надломленную окольцовку ребер, когда вороны становились единственным отсутствием цвета в снегах.
Тогда я знала, что так и должно быть, что это стереотипно и оттого еще более нормально. Что иное сердце, взятое у первого или сотого попавшегося, не подойдет. То сердце, в том времени, запускаемое тем дыханием, было самым лучшим - еще не воплощенным, нетронутым и поэтому с идеальными пропорциями. Тогда я лишь на несколько секунд позволила себе задержать на нем взгляд. Было ощущение, что я совершаю нечто неправильное и постыдное. Развратное в некотором роде. Что должно было осуждаться. Но вокруг никого не было, только вороны. Они не осуждали. Крошились по веткам, смотрели на меня блестящими глазами, сжимались, когда хлопья снега попадали им на голову. Возможно, именно из-за того, что мозг их вовремя охлаждался, в ум не закрадывалась такая глупость как осуждение.
Тогда я поняла, что рано или поздно сердце придётся изъять. Добровольно или по принуждению. Очевидно, поэтому я почувствовала сдавленность и вину. Я не могла откладывать: все уже случилось, и потому было неизбежно. Можно было лишь сгладить края, притупить ощущения, бесконечно прокручивая в мыслях тот самый момент.
Он наступил. Наступил на меня и раздавил. Еще ничто не унижало меня так сильно, как это. Как эта просьба. Глупо называть просьбой - приказ. Сердце мне нужно было. Изъять. Как краденное и нелегальное. И я попросила.
Она не смутилась, не осела по стене, не удивилась. Она легким движением коснулась пульсирующей вены на шее и закрыла глаза. Потом улыбнулась одними краешками губ и спросила: "Зачем?" Я стушевалась: такой вопрос был для меня неожиданностью, я его не предусматривала. Понадобилось десяток вдохов, чтобы прийти в себя. Замерев с опаской быть разоблаченной, не поднимая глаз, я ответила: "Чтобы не случился инфаркт".
03. 02. 2021.
Тогда я знала, что так и должно быть, что это стереотипно и оттого еще более нормально. Что иное сердце, взятое у первого или сотого попавшегося, не подойдет. То сердце, в том времени, запускаемое тем дыханием, было самым лучшим - еще не воплощенным, нетронутым и поэтому с идеальными пропорциями. Тогда я лишь на несколько секунд позволила себе задержать на нем взгляд. Было ощущение, что я совершаю нечто неправильное и постыдное. Развратное в некотором роде. Что должно было осуждаться. Но вокруг никого не было, только вороны. Они не осуждали. Крошились по веткам, смотрели на меня блестящими глазами, сжимались, когда хлопья снега попадали им на голову. Возможно, именно из-за того, что мозг их вовремя охлаждался, в ум не закрадывалась такая глупость как осуждение.
Тогда я поняла, что рано или поздно сердце придётся изъять. Добровольно или по принуждению. Очевидно, поэтому я почувствовала сдавленность и вину. Я не могла откладывать: все уже случилось, и потому было неизбежно. Можно было лишь сгладить края, притупить ощущения, бесконечно прокручивая в мыслях тот самый момент.
Он наступил. Наступил на меня и раздавил. Еще ничто не унижало меня так сильно, как это. Как эта просьба. Глупо называть просьбой - приказ. Сердце мне нужно было. Изъять. Как краденное и нелегальное. И я попросила.
Она не смутилась, не осела по стене, не удивилась. Она легким движением коснулась пульсирующей вены на шее и закрыла глаза. Потом улыбнулась одними краешками губ и спросила: "Зачем?" Я стушевалась: такой вопрос был для меня неожиданностью, я его не предусматривала. Понадобилось десяток вдохов, чтобы прийти в себя. Замерев с опаской быть разоблаченной, не поднимая глаз, я ответила: "Чтобы не случился инфаркт".
03. 02. 2021.
Метки:
