Ангелы из села Осино-Гай. Глава 3


Состав пришёл на станцию с небольшим опозданием. Супруги Космодемьянские были сосредоточены и молчаливы, а дети очень возбуждены, они впервые ехали на поезде. Зою трудно было уложить спать, она во все глаза смотрела вокруг, не переставая удивляться:
- Папа, это Россия?
- Конечно.
- Так долго едем и всё Россия!?
Анатолий Петрович улыбнулся:
- И завтра будет Россия и послезавтра.
- Ого! Большая у нас страна.
- Да. Велика земля русская.
После двух дней пути, Саша устал, начал капризничать и проситься домой.
- Не плачь Сашуля, - утешала его сестра. - Как ты не понимаешь, это всё и есть наш дом. Так ведь, папа!
- Так солнышко.
Но брат был слишком мал, чтобы прочувствовать значимость Зоиного открытия.
Анатолий Петрович пытался развлекать сына по-своему:
- Идёт коза рогатая за малыми ребятами забодает, забодает, забодает Сашеньку.
От заливистого смеха мальчика лица пассажиров светлели, и они начинали улыбаться. Не улыбалась только старушка, сидевшая напротив, она куталась в оренбургский платок и повторяла: ?Господи, господи…Что же это делается??. Космодемьянские заметили, что старушка ничего не ест уже третий день и пытались уговорить её взять хотя бы кусочек хлеба. Она отказалась:
- У вас дети, вам нужнее, а мне уже всё равно. Только бы доехать, а там сама рядом лягу.
Взрослые о чём-то догадывались, а Зоя не понимала о чём. Было слишком много тайн и это пугало. Когда на одной большой станции родители задремали. У Зои возникло желание сходить в соседний вагон, ей было любопытно рассмотреть ближе что там. Девочка взяла за руку брата и повела за собой. Стоянка была долгой, проводники и пассажиры совершали вялый променад по платформе. Кто-то курил, другие просто разговаривали. На детей никто не обратил внимания, и они беспрепятственно проникли на запретную территорию. В узком проходе возле окна стоял мальчик примерно такого же возраста, как и Зоя, но вид у него был важный, как у надутого павлина. Выставив ногу, он тут же преградил им дорогу:
- Вы кто? И зачем здесь? Я видел вас ещё в Перми, вы же из другого вагона.
Гордо вскинув голову, девочка дала достойный ответ:
- Да и что? Мы решили с братом прогуляться и тебя не спросили.
Мальчишка не ожидал такой отповеди и немного стушевался, видимо, боясь растерять свой авторитет, сказал:
- А нашего папу назначили командиром части. Вот! И теперь он большая шишка! Мама говорит, теперь всегда будем, как буржуи ездить.
Дверь в купе открылась, и полная женщина с южным акцентом прервала ?светскую? беседу:
- Минька, шо это такое? С кем ты там разговариваешь? А ну пошли отсюдова, - добавила она уже в адрес непрошеных гостей и резким движением втянула сына в утробу купе. Из тесного помещения, как из печи бабы-яги валил дым коромыслом, и пахло пирогами:
- Байстрюк, ты этакий! Сколько можно говорить, трёшься со всякой голытьбой, не хватало ещё вшей подцепить, - прошипела важная дама, отвесив отпрыску подзатыльник.
Услышанное когда-то слово байстрюк, видимо, использовалось в данном случае в качестве бранного.
Зоя выждала ещё минуту, надеясь, что дверь в купе отворится снова и тогда она найдёт, что ответить. Но подал голос ?большая шишка?:
- Раскудахталась, какой он тебе байстрюк, не знаешь, а городишь!
- Да я это так для солидности, Юрасик.
- Для солидности, корова. Сказано тебе, сиди ровно на пятой точке, а не бреши по сторонам. Где мой портсигар? Сколько раз повторять, чтобы не трогали.
- Юрасик, да вот же он, завалился должно, вагон же трусится.
- Трусится…
Из купе потянуло новой порцией ароматного дыма и всё стихло.
- Пойдём Саша, сами они голытьба.
Дети вернулись в свой вагон, родители только проснулись и не заметили их отсутствия. Минькина семья всё же сумела испортить Зое впечатление от путешествия. Девочка не понимала, почему в соседнем вагоне пахнет вкусными пирожками и зачем столько дверей. А у них голые полки битком набитые пассажирами, лица которых к вечеру плавали в сизом табачном дыме. Зою начинало тошнить от запаха дешёвых папирос, но она была взрослой и не могла хныкать и капризничать, как Саша.


Метки:
Предыдущий: О грусти
Следующий: Есть многое на свете, друг Гораций. Письма о Любви