Попытка самопознания
Одноактная стихотворная пьеса.
Действие первое и единственное.
Занавес открывается.
На сцене - Автор, в задумчивой позе роденовского мыслителя. Как и тот - без рубашки и носков, но не вызывающе. По крайней мере для женщин свыше 50-ти.
Эта декорация как бы подчёркивает желание Автора "раздеться" перед зрителями в своей откровенной исповеди.
С интонацией в голосе принца датского - Гамлета, произносящего монолог и держащего череп бедного Йорика в руках, как в сцене первой, пятого акта трагедии Уильяма Шекспира "Гамлет".
Автор начинает:
Не Достоевский, не Шекспир -
Окно я открываю в мир.
Сквозняк при этом создавая.
Не простудиться б познавая.
Я не Крылов, не Лафонтен -
Роднит меня лишь с ними плен.
Тот плен, что музы навевают
И никогда не отпускают.
Не Окуджава, не Асадов -
Я не ищу словесных кладов.
Где горы серебра и злата
Из строк сродни цене карата.
Не Пастернак, не Мандельштам -
Не в колбе выведен мой штамм.
С "бактериями" не согласный
Я вижу мир во всём прекрасный…
… Меня смущает - много "не".
Неужто, в полном я дерьме?!
Неужто, буду прозябать
И ничего не создавать?!
Успею? Выдюжу? Смогу ль?
Достигну? Всё превозмогу ль?
А кто успел?! А кто мог смочь?!
Достигнуть всё и превозмочь?!
Вопросы мучают и не дают покоя.
Захлёстывают волнами, риторикой прибоя.
Как много их?! И вот ещё вопрос:
Кто б мне... пожрать немножечко принёс?
… В последних рядах партера слышно, как на сцене со стуком падает скупая мужская... слюна, а последний вопрос всей своей возмутительной непосредственностью, безответно растворяясь в эфире, повисает где-то вверху, на колосниках сцены.
Не дождавшись закрытия занавеси, которую некстати, к тому же, и заклинило, до Автора долетели настойчивые, часто повторяющиеся звуки. Это стучат номерки, возвращаемые на вешалку, воспетую ещё К.С. Станиславским. А до этого было хлопанье, с шумом отбрасываемых сидений театральных кресел, с одновременным вскакиванием покидающих зал оскорблённых неприкрытой наготой Автора, зрителей и зрительниц до 50-ти. Одинокие, далеко не продолжительные хлопки на этот раз не переходящие в овацию и только лишь в утешение исполнителя, свидетельствуют об относительном, но всё же, успехе его попытки самопознания.
Эмоционально, как в последний раз, прозревшие разом зрители разбирают пОльта. Увлечены они этим до такой степени, что заодно, хочется верить, что по ошибке, прихватывают пальто и самого Автора прямо у него на глазах тут же, в кулисе.
Помешать он этому не может - не может разогнуться по причине застарелого остеохондроза и от долгого сидения неподвижно в позе мыслителя.
Мораль сей притчи такова:
Коль мыслить доведётся вам однажды,
Подумайте сперва хотя бы дважды.
Действие первое и единственное.
Занавес открывается.
На сцене - Автор, в задумчивой позе роденовского мыслителя. Как и тот - без рубашки и носков, но не вызывающе. По крайней мере для женщин свыше 50-ти.
Эта декорация как бы подчёркивает желание Автора "раздеться" перед зрителями в своей откровенной исповеди.
С интонацией в голосе принца датского - Гамлета, произносящего монолог и держащего череп бедного Йорика в руках, как в сцене первой, пятого акта трагедии Уильяма Шекспира "Гамлет".
Автор начинает:
Не Достоевский, не Шекспир -
Окно я открываю в мир.
Сквозняк при этом создавая.
Не простудиться б познавая.
Я не Крылов, не Лафонтен -
Роднит меня лишь с ними плен.
Тот плен, что музы навевают
И никогда не отпускают.
Не Окуджава, не Асадов -
Я не ищу словесных кладов.
Где горы серебра и злата
Из строк сродни цене карата.
Не Пастернак, не Мандельштам -
Не в колбе выведен мой штамм.
С "бактериями" не согласный
Я вижу мир во всём прекрасный…
… Меня смущает - много "не".
Неужто, в полном я дерьме?!
Неужто, буду прозябать
И ничего не создавать?!
Успею? Выдюжу? Смогу ль?
Достигну? Всё превозмогу ль?
А кто успел?! А кто мог смочь?!
Достигнуть всё и превозмочь?!
Вопросы мучают и не дают покоя.
Захлёстывают волнами, риторикой прибоя.
Как много их?! И вот ещё вопрос:
Кто б мне... пожрать немножечко принёс?
… В последних рядах партера слышно, как на сцене со стуком падает скупая мужская... слюна, а последний вопрос всей своей возмутительной непосредственностью, безответно растворяясь в эфире, повисает где-то вверху, на колосниках сцены.
Не дождавшись закрытия занавеси, которую некстати, к тому же, и заклинило, до Автора долетели настойчивые, часто повторяющиеся звуки. Это стучат номерки, возвращаемые на вешалку, воспетую ещё К.С. Станиславским. А до этого было хлопанье, с шумом отбрасываемых сидений театральных кресел, с одновременным вскакиванием покидающих зал оскорблённых неприкрытой наготой Автора, зрителей и зрительниц до 50-ти. Одинокие, далеко не продолжительные хлопки на этот раз не переходящие в овацию и только лишь в утешение исполнителя, свидетельствуют об относительном, но всё же, успехе его попытки самопознания.
Эмоционально, как в последний раз, прозревшие разом зрители разбирают пОльта. Увлечены они этим до такой степени, что заодно, хочется верить, что по ошибке, прихватывают пальто и самого Автора прямо у него на глазах тут же, в кулисе.
Помешать он этому не может - не может разогнуться по причине застарелого остеохондроза и от долгого сидения неподвижно в позе мыслителя.
Мораль сей притчи такова:
Коль мыслить доведётся вам однажды,
Подумайте сперва хотя бы дважды.
Метки: