Поэма о Калаше

***

Играл, как будто так и надо,
Мальчишка, Пушкина смуглей,
С Калашникова автоматом
Под небом Африки своей.
И где-то яростный пигмей
С такой же в точности игрушкой
Не расстается и на мушку
Берет то женщин, то детей.
Он разбирает, собирает
Свой восхитительный Калаш.
От гордости прям распирает,
Что в жопе мира каждый знает,
Что автомат-то этот наш,
Советский и никак иначе.

Как без него бы дать мог сдачи
Вьетнам Америке? Никак.
Стреляя даже наудачу,
Он убивает в мести знак.
Владеет им и друг, и враг.
Он смертоноснее, чем бомба,
И ядовитый был, как кобра.
Он жалит пулями вот так:
Тра-тата-та, тра-та-та-тата.
Кровь струйкой потечет из ран
Изрешеченного солдата,
Иль террориста, иль пирата.
Это не нож вам, не наган.
Его куда кровавей слава.

Он даже на гербе Зимбабве
Красуется. А ведь не зря!
Опасней, право, чем булава,
Чем серп и молот он, друзья.
Но мне такой иметь нельзя,
Причин на то найдется триста.
Я что-то вроде пацифиста,
Не злобный то бишь парень я,
Тем более совсем не воин,
Миролюбив, спокоен, тих.
А все-таки собой доволен:
Был я, как ветер в поле, волен
Стать на защиту всех родных,
Перо взяв в руки и чернила...

Не в правде значит наша сила.
Наш талисман — не арбалет.
Пусть безоружная горилла
Живет, но сдохнет моджахед,
Наемник злобный, инсургент,
Диктатор, боевик безмолвный.
На этом фоне скиф условный
Невинный ангел! Разве нет?
Пускай уж лучше лук и стрелы
Заменят автомат шальной,
Который в ход пускает смело
Мальчишка, гордый, как Отелло,
Но глупый, как дикарь иной.
Ему семь лет, ему всё можно,

С АК он вторгнется Камбоджу,
Врагам устроит геноцид.
Он юн совсем, а глянешь, Боже,
Внимательней: старик на вид.
Он будет через год убит
Таким же воином безмозглым,
Каким-то лиходеем грозным
Десятком пуль насквозь прошит,
Что славу русскому оружью,
Конечно же, не принесет.
Кому-то очень было нужно,
Чтоб воевали все. Кому же?
Кто этот демон, дьявол, черт?
Подумать дайте-ка минуту...

Кто натравил на тутси хуту?
Кто учинил то тут, то там
Резню, которой не забуду,
Как будто к ней причастен сам?
Какой же на земле бедлам!
Мишени спутались, как в тире.
Патронов что ли нету в лире,
С которой шел я в ратный стан?
Я проиграл бы с ней в Ираке
Войну, но отличиться б мог
Среди пиров иль шумной драки.
Врагов не развели бы танки,
Когда б они сцепились в срок,
Упившись до потери пульса.

С АК не в силах Иисуса
Себе представить я никак.
Зато могу представить труса
С победным кличем на устах
И с этой штукою в руках,
С сей механической машинкой
Для истребления, и с дикой
Какой-то злобою в очах.
Могу еще представить Шиву,
Что до зубов вооружен,
И серафима всем на диво
Таким воображаю живо:
Шесть автоматов держит он,
Неуязвимо шестикрылый.

За предводителем Аттилой
Когда-то гунны шли толпой.
Вот кто мощнее был тротила,
АК с ним рядом — звук пустой.
А впрочем, дай ему такой,
Представить сложно, как картина
Переменилась мира б сильно,
Как кровь бы полилась рекой.
Страшней слонов он Ганнибала,
Тот автомат; куда страшней
Всего, чем Марс бряцал немало.
Далек ли, близок к идеалу,
Всех Леонардовых затей
Превыше он, по мненью многих,

Судей решительных и строгих.
Всегда найдутся пострелять
Любители, что с гор далеких
Спустились, чтоб погарцевать,
Нервишки людям потрепать,
?Аллаху Акбар!? восклицая,
Мента столичного пугая,
Стращая воинскую часть.
Не говоря уже, как мирных
Расстраивая граждан всех
Стрельбой по непонятной цели.
По птицам? Бронзе Церетели?
Стрельба — одна из их утех,
Как для иных — футбол и пиво.

Быть знаменитым некрасиво.
Но знаменит Калаш. Он брешь
Пробьет в груди, заменит ксиву,
Поднимет в нужный час мятеж.
В голодный год его не съешь,
Но можно ринуться к соседу,
Чтобы покончить с ним к обеду.
Но поступают так не все ж.
И ведь причин находят много
Вожди и прочее зверье
Творить примерно то, что в Конго
Иль в Мозамбике. Как же долго
Конфликты длятся, ё-моё!
Когда же кончатся патроны?

Привет министру обороны!
Кучней стреляйте, Калаши!
Вас накопилось в мире тонны,
Вы стоите подчас гроши.
Наступит день — и ни души
Уже не будет на планете.
Убьют друг друга даже Йети,
Быть может из-за анаши.
Из-за какой-нибудь сакральной
Безделки, сущей чепухи,
Из-за несхожести ментальной,
Улыбки очень либеральной.
Не видите? Кругом враги!
Так по ТВ вещают с жаром.

Скажи-как, дядя, ведь недаром
Пришел известный автомат
На смену автоматам старым.
Как рад ему и стар и млад!
Их сколько в мире? Миллиард?
Наверное, намного больше.
Он нужен не одной Камбодже,
Его повсюду любят, чтят.
Пороховой подобен бочке
Любой, по сути, континент.
Наш шар земной горячей точке
Сродни в укромном уголочке
Галактики, в кругу планет
Враждебных жизни, вероятно,

Где нет стрельбы из автомата,
Занятий нет по ОБЖ,
Как нет Аль-Каиды, нет НАТО,
Где всё и так мертво уже.
И Марс всегда настороже,
И начеку Сатурн подавно,
Плутон грозит кому-то явно
Там, на далеком рубеже...
Господь, верни нам аркебузу,
Верни нам, Господи, мушкет!
Горгону возврати Медузу
На зло Советскому Союзу.
Но к прошлому возврата нет.
Век поменялся, несомненно.

Я не снегирь и песнь военну
Не завожу, как наш Кобзон.
Ведь не ходил я на Гиену
Войной. Оставлю на потом
Поход такой. Что толку в нем?
Отдал бы жизнь свою, конечно,
За Родину, за тихий вечер,
За женский пол, за самогон.
Но песенка моя не спета.
Лети под звезд шатер, душа.
Грустят там где-то наши деды,
Забыв про все свои победы,
Про вечный бой, про ППШ
(Который создал-то не бездарь).

На днях приснился Юлий Цезарь,
Как он ко мне вдруг подкатил
И так сказал, кипя, как гейзер:
?Пришёл, увидел, победил?.
Им даже жребий брошен был.
За ним шли легионы будто.
Но я подговорил их к бунту
И в схватку с Цезарем вступил.
Шли в ход Катюши, пушки, танки,
Летала самолетов тьма.
Враги бежали в беспорядке.
Хоть Цезарь полководец яркий,
Но изменились времена,
А сны тем паче изменились.

Кому-то копья пригодились,
Кому-то нужен щит и меч,
Кому-то лук и стрелы снились,
Кому-то подавай картечь.
А мне милей живая речь,
Заряженная словом книга.
И до последнего пусть мига
Так будет. Без войны, без сечь.
Умолкни, — говорю я лире.
Я не наивен, чтоб не знать:
Конца не будет бойням в мире.
Спеть, что ль, про Т-34?
Винтовкой новой побряцать?
С меня довольно автомата.