хлеб-77
ХЛЕБ
По краям заострённый хлеб был ножом два дня,\а потом превратился в зеркало: я смотрел,\как черствеет всё, что творится вокруг меня,\и мизинцем негра становится даже мел. Виталий Кальпиди 2000
Положил в котомку\сыр, печенье,\Положил для роскоши миндаль. Хлеб не взял. Ведь это же мученье Волочиться с ним в такую даль! — Все же бабка\сунула краюху! Все на свете зная наперед, Так сказала: — Слушайся старуху! Хлеб, родимый, сам себя несет... Николай Рубцов<1964>
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
МОРИС КАРЕМ Перевод с французского М. Кудинова БЕДНЯКИ
Плохая для них
Наступила пора:
Ни кур, ни коня,
Ни кола, ни двора.
Тогда из ветвей
На родном пепелище
Сооружать они
Стали жилище.
Поскольку не смели
Их просто убить,
Решили их голодом
Всех уморить.
Лишили их чая,
Лишили хлеба,
Оставили только
Землю и небо.
Тогда они ягоды
Начали рвать,
Грибы и каштаны
В лесу собирать.
Когда же в деревню
Им вход запретили,
Когда все дороги
Пред ними закрыли,
Когда приказали
Покинуть леса,
Переселились они...
В небеса.
Уильям Батлер ЙЕЙТС (1865-1939) Ястребиный источник (пер. Григорий Михайлович Кружков) Азбука-Классика М., 2014
ЧЕРНЫЙ КЕНТАВР
По картине Эдмунда Дюлака[68]
Ты все мои труды в сырой песок втоптал
У кромки черных чащ, где, ветку оседлав,
Горланит попугай зеленый. Я устал
От жеребячьих игр, убийственных забав.
Лишь солнце нам растит здоровый, чистый хлеб;
А я, прельщен пером зеленым, сумасброд,
Залез в абстрактный мрак, забрался в затхлый склеп
И там собрал зерно, оставшееся от
Дней фараоновых, — смолол, разжег огонь
И выпек свой пирог, подав к нему кларет
Из древних погребов, где семь Эфесских сонь[69]
Спят молодецким сном вторую тыщу лет.
Раскинься же вольней и спи, как вещий Крон
Без пробуждения;[70] ведь я тебя любил,
Кто что ни говори, — и сберегу твой сон
От сатанинских чар и попугайных крыл.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Tristia (1916–1920)
Черепаха
На каменных отрогах Пиэрии
Водили музы первый хоровод,
Чтобы, как пчелы, лирники слепые
Нам подарили ионийский мед.
И холодком повеяло высоким
От выпукло-девического лба,
Чтобы раскрылись правнукам далеким
Архипелага нежные гроба.
Бежит весна топтать луга Эллады,
Обула Сафо пестрый сапожок,
И молоточками куют цикады,
Как в песенке поется, перстенек.
Высокий дом построил плотник дюжий,
На свадьбу всех передушили кур,
И растянул сапожник неуклюжий
На башмаки все пять воловьих шкур.
Нерасторопна черепаха-лира,
Едва-едва беспалая ползет,
Лежит себе на солнышке Эпира,
Тихонько грея золотой живот.
Ну, кто ее такую приласкает,
Кто спящую ее перевернет?
Она во сне Терпандра ожидает,
Сухих перстов предчувствуя налет.
Поит дубы холодная криница,
Простоволосая шумит трава,
На радость осам пахнет медуница.
О, где же вы, святые острова,
Где не едят надломленного хлеба,
Где только мед, вино и молоко,
Скрипучий труд не омрачает неба
И колесо вращается легко.
1919
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
АШИЛЬ ШАВЕ Перевод с французского А. Сергеева
***
Нож терпенья
подобен ножу, которым на стройке
ты разрезаешь свой хлеб насущный,
товарищ.
Дружеская рука,
понимающий взгляд,
слово из глубины души —
и мы с тобой говорим о любви,
товарищ,
и никто нас в фальши не упрекнет —
ведь мы смотрим вперед.
* * *
Возвращенные мне в каптерке брюки, как припуговицах споротых,
я стыдливо поддерживаю — на казенных хлебах отощал.
За лагерем пугливым сполохом
вскидывается зарница, словно серебро заигравшегося в речке
леща.
(“Отрадный сполох”) ЕВГЕНИЙ КАРАСЕВ
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО Сб. ?Катер связи? 1966
СТРАХИ
Умирают в России страхи,
словно призраки прежних лет,
лишь на паперти, как старухи,
кое-где еще просят на хлеб.
Я их помню во власти и силе
при дворе торжествующей лжи.
Страхи всюду, как тени, скользили,
проникали во все этажи.
Потихоньку людей приручали
и на все налагали печать:
где молчать бы — кричать приучали,
и молчать — где бы надо кричать.
Это стало сегодня далеким.
Даже странно и вспомнить теперь
тайный страх перед чьим-то доносом,
тайный страх перед стуком в дверь.
Ну, а страх говорить с иностранцем?
С иностранцем-то что, а с женой?
Ну, а страх беспредельный — остаться
после маршей вдвоем с тишиной?
Не боялись мы строить в метели,
уходить под снарядами в бой,
ко боялись порою смертельно
разговаривать сами с собой.
Нас не сбили и не растлили;
и недаром сейчас во врагах
победившая страхи Россия
еще больший рождает страх!
Я хочу, чтоб людьми овладели
страх кого-то судить без суда,
страх неправдой унизить идеи,
страх неправдой возвысить себя,
страх к другим оставаться бесстрастным,
если кто-то в беде и тоске,
страх отчаянный быть не бесстрашным
на холсте и чертежной доске.
И когда я пишу эти строки
и порою невольно спешу,
то пишу их в единственном страхе,
что не в полную силу пишу...
Сергей СОКОЛКИН
Опубликовано в журнале
ural/2008/11" номер 11, 2008
На губах, овдовев, отцвели поцелуи,
Как застывшие бабочки канули в прах.
И святится в слезе,
На ресницах танцуя,
Твое долгое имя на звонких ногах.
Остальное лишь тлеет и в памяти тонет.
И глаза наливаются небом седым.
Лишь, за воздух хватаясь,
Упрямо ладони
Вспоминают родное и близкое им.
И я слышу твой голос в тюремном оконце,
Сбереженный, как ржавого хлеба ломоть.
И сквозь щели в душе незнакомое солнце
Наполняет печалью притихшую плоть.
И становится странно легко,
И немая
Песнь о волюшке с губ отлетает, как дым.
И друг к другу мы рвемся,
Судьбу принимая,
Всё как есть понимаем
И в стену глядим.
Мирослав Лаюк Осот!
Стихотворения. Перевод с украинского Натальи Бельченко
Опубликовано в журнале nov_yun/2012/6" номер 6, 2012
5. не верю
я не верю тебе осот что ты сын божий
я не верю тебе сын божий что ты осот
так негоже говорить
но я не в силах заставить свои мысли замолчать
сын божий
я верю что ты хлеб и вино что ты ворон и ольха
что ты пылающий куст и голгофа что ты соль и лот
но только не осот только не эта осатанелая кожа
под которой нет ничего
и хоть воскресите десять тысяч младенцев
хоть забросайте камнями варраву
хоть соорудите десять тысяч крестов для десяти тысяч варрав
я не поверю
осот что ты сын божий
и тебе сын божий что ты
осот
и называя меня фомой
люди и верблюды не раскрывайте мне глаза
я вас заклинаю не будить меня ото сна
сегодня когда стемнеет я вырву твое тело осот
из-под твоей оливы в гефсиманском саду
и на рассвете распну
Дмитрий Иосифович Кленовский (1893-1976) Полное собрание стихотворений
Надписи на 13 воротах города
На воротах для нищих
И осень и зима равно суровы к нищим,
Что бродят по дорогам и кладбищам,
Напрасно пробуя разжалобить людей.
Мы стынем и дрожим от ветра и дождей,
От стужи мерзнем мы, закутавшись в лохмотья,
И лают псы на нас из каждой подворотни,
Прохожие в лесу боятся встретить нас.
А мы добры меж тем, затем, что мы не раз
Зеленых тростников слыхали в ветре пенье
И в небе стольких звезд видали пробужденье
И гибель стольких солнц тяжелых в бездне вод.
Бродя среди камней, мы не находим тот,
Что стать бы смог для нас камином иль порогом.
Шипы нас стерегут и ранят по дорогам.
Изнеможенные, идем во тьму из тьмы,
Из всех отверженных - отверженные мы.
И ты, о город злой, напыщенный и сытый,
Купцу, наложнице и воину открытый,
Нам в злобной гордости ты закрываешь вход
Железом и свинцом окованных ворот.
Будь проклят: уходя, тебе мы кинем с бранью
Хлеб твоего скупого подаянья.
Вафо Файзуллах Музыка ветра
Стихотворения. Перевод с узбекского Вадима Муратханова и Германа Власова
nov_yun/2012/5" номер 5, 2012
Суфий
Я пещера, я пещера Востока,
Его совесть, его зоркое око.
Искрометный озаряет тьму язык,
Мне могилу отмеряет мой язык.
Мне друзья плевали в самую душу.
В сердце ранив, клятвы верности нарушив,
Забывались, беззаботные, в снах.
Да простит их милосердный Аллах!
Вы сомнения развейте, утешьте:
Песни родины звучат ли, как прежде?
Связь вещей на свете не прервалась?
Я чужой вам — что я значу для вас…
Оседлал гордячку-мысль — ногу в стремя.
Не ищите — сам вернусь, в свое время.
Хлебом стало мое слово, и тот,
Кто вкусил его, любовь обретет.
Не сгоравшим от любви речь важна ли?
Миг не проклинавшим — вечность нужна ли?
Я пещера, да, Востока пещера,
Снег я, солнцем рассыпаемый щедро.
ВИССАРИОН САЯНОВ (1903-1959) БП 1966 Стихотворения и поэмы
70–97. ЗОЛОТАЯ ОЛЁКМА
5. В БЕГА
?В бега!? — закричали тебе снегири,
?В бега!? — громыхают на шахте бадьи,
?В бега!? — зарывается в гальку кайла,
?В бега!? — прижимается к локтю разрез,
Как ель, на костре придорожном сгори,
Хоть в дальней дороге без хлеба умри,
Послушай, что скажут ребята твои:
За прииском сразу — крутая скала,
За ней пригибается к северу лес,
Хоть из носу кровь, собирайся в поход
От этих гремящих без устали вод.
Евгений Евтушенко Сб. ?ГРАЖДАНЕ, ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ…? 1989
Фуку . Поэма
Здесь и любовь не считают за счастье.
На преступленье похоже зачатье.
В жиже колышется нечто живое.
В губы друг другу
въедаются двое.
Стал для голодных
единственной пищей
их поцелуй,
озверелый и нищий,
а под ногами
сплошная трясина
так и попискивает крысино…
О, как страшны колыбельные песни
в стенах из ящиков с надписью ?Пепси?,
там, где крадётся за крысою крыса
в горло младенцу голодному взгрызться,
и пиночетовские их усики
так и трепещут:
?Вкусненько…
вкусненько…?
Страшной рекой,
заливающей крыши,
крысы ползут,
команданте,
крысы.
И перекусывают,
как лампочки,
чьи то надежды,
привстав на лапочки…
Жирные крысы,
как отполированные.
Голод –
всегда результат обворовывания.
Брюхо набили
крысы ракеты
хлебом голодных детишек планеты.
Крысы подлодки,
зубами клацающие, –
школ и больниц непостроенных кладбища.
Чья то крысиная дипломатия
грудь с молоком
прогрызает у матери.
В стольких –
не совести угрызения,
а угрызенье других –
окрысение!
Всё бы оружье земного шара,
даже и твой автомат,
Че Гевара,
я поменял бы,
честное слово,
просто на дудочку Крысолова!
* * *
Леся Украинка (1871-1939) Стихотворения. Поэмы. Драмы БВЛ 1968
Лесная песня
Драма-феерия в трех действиях
Перевод М. Исаковского
Лев
Хорош и добр не человек, а хлеб.
Но это правда: очень мне по нраву
Лесное племя ваше. Умирать
Я в этот лес приду, подобно зверю, —
Вот тут под дубом пусть и похоронят…
Эй, дуб-дубочек, будешь ли стоять,
Когда сложу я голову седую?…
Да где уж там! Дубы и не такие
Стояли, да и нет… Так зеленей же
Хоть до морозов, друг ты мой кудрявый,
А там пошлет ли бог весны дождаться?…
(Стоит, грустно опершись на палку.)
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
Гостья-звезда 1929–1940
Прохожий
Прохожему — какое дело,
Что кто-то вслед за ним идет,
Что мне толкаться надоело,
Стучаться у чужих ворот?
И никого не замечает,
И белый хлеб в руках несет,
С досужим ветерком играет,
Стучится у моих ворот.
Из дома девушка выходит,
Подходит и глядит во тьму,
В лицо ему фонарь наводит,
Не хочет отворить ему.
— Что, — скажет, — бродишь,
колобродишь,
Зачем еще приходишь к нам,
Откуда, — скажет, — к нам
приходишь
Стучаться по ночам?
ВИССАРИОН САЯНОВ (1903-1959) БП 1966 Стихотворения и поэмы
173. ?Что мы пережили, расскажет историк…?
Что мы пережили, расскажет историк,
Был сон наш тревожен, и хлеб наш был горек.
Да что там! Сравнения ввек не найти,
Чтоб путь описать, где пришлось нам пройти!
Сидели в траншеях, у скатов горбатых,
Бойцы в маскировочных белых халатах,
Гудели просторы военных дорог,
Дружили со мною сапер и стрелок.
Ведь я — их товарищ, я — их современник.
И зимнею ночью и в вечер весенний
Хожу по дорогам, спаленным войной,
С наганом и книжкой моей записной,
С полоской газеты, и с пропуском верным,
И с песенным словом в пути беспримерном.
Я голос услышал, я вышел до света,
А ночь батарейным огнем разогрета.
Синявино, Путролово, Березанье —
Ведь это не просто селений названья,
Не просто отметки на старой трехверстке —
То опыт походов, суровый и жесткий,
То школа народа, — и счастье мое,
Что вместе с бойцами прошел я ее.
1943
Алексей Константинович Толстой (1817-1875)
Стихотворения и поэмы Эксмо 2011
Стихотворения Козьмы Пруткова
Осада Памбы
(Романсеро. С испанского)
Девять лет дон Педро Гомец,
По прозванью: Лев Кастильи,
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь.
И все войско дона Педра —
Девять тысяч кастильянцев —
Все, по данному обету,
Не касаются мясного,
Ниже хлеба не снедают,
Пьют одно лишь молоко...
Всякий день они слабеют,
Силы тратя попустому,
Всякий день дон Педро Гомец
О своем бессилье плачет,
Закрываясь епанчою.
Настает уж год десятый, —
Злые мавры торжествуют,
А от войска дона Педра
Налицо едва осталось
Девятнадцать человек!
Их собрал дон Педро Гомец
И сказал им: ?Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем
И, ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим!
* * *
Вафо Файзуллах Музыка ветра
Стихотворения. Перевод с узбекского Германа Власова
nov_yun/2012/5" номер 5, 2012
Там степь сунбула покидает тайком,
Где стужа меня обдает холодком,
И жду я весны непроросшим цветком.
Близок мой день! Приходи, утро!
Верблюды из Согда, их шеи-столбы
Хрипят тяжело. А вершины-горбы —
Спасение людям от всякой беды.
Близок мой день! Открой двери, заря!
Любовь безымянна в вечерней среде,
Погибну, на хлебе живя и воде,
Безумную кровь предавая беде.
Близок мой день! Рождайся, солнце!
Степь была весела,
А ближе к зиме замирают дела.
Тону я — мне гибель судьба наплела.
Близок мой день! Разлейся, река!
Тоскуя, с побитым слугою я схож.
Кровавый напев, в драке всаженный нож.
Любовь ослепила мне сердце. Так что ж.
У земли моей роды! Аминь! Аминь! Вафо Файзуллах Музыка ветра
Стихотворения. Перевод с узбекского Вадима Муратханова и Германа Власова
nov_yun/2012/5" номер 5, 2012
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
Перед снегом 1941–1962
Руки
Взглянул я на руки свои
Внимательно, как на чужие:
Какие они корневые —
Из крепкой рабочей семьи.
Надежная старая стать
Для дружеских твердых пожатий;
Им плуга бы две рукояти,
Буханку бы хлебную дать,
Держать бы им сердце земли,
Да все мы, видать, звездолюбцы, —
И в небо мои пятизубцы
Двумя якорями вросли.
Так вот чем наш подвиг велик:
Один и другой пятерик
Свой труд принимают за благо,
И древней атлантовой тягой
К ступням прикипел материк.
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
?Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был…?
Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был
И что я презирал, ненавидел, любил.
Начинается новая жизнь для меня,
И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.
Больше я от себя не желаю вестей
И прощаюсь с собою до мозга костей,
И уже, наконец, над собою стою,
Отделяю постылую душу мою,
В пустоте оставляю себя самого,
Равнодушно смотрю на себя — на него.
Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,
Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,
Сновидения ночи и бабочки дня,
Здравствуй, всё без меня и вы все без меня!
Я читаю страницы неписаных книг,
Слышу круглого яблока круглый язык,
Слышу белого облака белую речь,
Но ни слова для вас не умею сберечь,
Потому что сосудом скудельным я был
И не знаю, зачем сам себя я разбил.
Больше сферы подвижной в руке не держу
И ни слова без слова я вам не скажу.
А когда-то во мне находили слова
Люди, рыбы и камни, листва и трава.
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
?Я учился траве, раскрывая тетрадь…?
Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала как флейта звучать.
Я ловил соответствия звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зеленых ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка — слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге яркострекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.
Я любил свой мучительный труд, эту кладку,
Слов, скрепленных их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове правда мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись.
И еще я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизил ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студеной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звезды падали мне на рукав.
Евгений Евтушенко Сб. ?ГРАЖДАНЕ, ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ…? 1989
И. Гутчину
Москва поверила моим слезам,
когда у входа в бедный карточный сезам
святую карточку на хлеб в кавардаке
я потерял, как будто сквозь дыру в руке.
Старушка стриженая — тиф ее остриг —
шепнула:
?Богу отдал душу мой старик.
А вот на карточке еще остались дни.
Хотя б за мертвого поешь. Да не сболтни!?
Москва поверила моим слезам,
и я с хвостов ее трамваев не слезал,
на хлеб чужое право в варежке везя...
Я ел за мертвого. Мне мертвым быть нельзя.
Москва поверила моим слезам,
и я слезам ее навек поверил сам,
когда, бесчисленных солдат своих вдова,
по-деревенски выла женская Москва.
Скрипела женская Москва своей кирзой...
Все это стало далеко, как мезозой.
Сезам расширился, с ним вместе кавардак,
а что-то снова у меня с рукой не так.
Я нечто судорожно в ней опять сжимал,
как будто карточки на хлеб, когда был мал,
но это нечто потерял в людской реке,
а что, не знаю, но опять — дыра в руке.
Я проболтался через столько долгих лет,
когда ни карточек, ни тех старушек нет.
Иду навстречу завизжавшим тормозам...
Москва, поверишь ли опять моим слезам?
1979
Лета Югай ЗАПИСКИ СТРАНСТВУЮЩЕГО ФОЛЬКЛОРИСТА
НОВАЯ ЮНОСТЬ, 4,2012
Гадания
Ко святому вечеру,
Ко Васильевскому…
…Кому поём,
Тому с добром,
Кому сбудетцё,
Не минуетцё.
(д. Нефёдово Вологодской области)
А на Васильевский девушки заперлись в избе
Закидывать удочки, говорить судьбе:
Я тебя знаю, елочный огонек, зимняя муха.
Судьба наказывает просто так, одаривает ни за что,
Есть время собраться с духом,
Пока несут решето.
Если выпадет хлеб — будет и дом, и хлев,
И сундук, и жар в печи, на шкафу — виноград и лев.
Выйдет кольцо — под подушкой шкатулка, в шкатулке — желанье:
В теплой шубе в самый белый сугроб!
Девушки замерли в ожиданье.
Выпадет крест — значит, гроб.
Пока несут решето, есть время примерить любую долю.
Пока не сбылось ничто, наговориться вволю.
Печина — к печали: в голову, в печень — грусть и заботу.
Повернись ко мне, решето, лицом, кольцом, и сердечным дном!
Судьба накатывает просто так, как утренняя зевота,
Валит с ног вещим сном.
ВИССАРИОН САЯНОВ (1903-1959) БП 1966 Стихотворения и поэмы
232. БЕЛОВЕЖСКАЯ ПОВЕСТЬ
2
Перекопана поляна…
Нужно здесь поехать шагом…
И тогда-то к ним нежданно
Вышел зубр из-за оврага.
Как осколок ледниковых
Древних дней с их тишиною,
По полянам васильковым
Проходил он к водопою.
Он прошел, такой огромный,
И горбатый и мохнатый,
С шерстью грязно-буро-темной
И отменно бородатый.
Зубр ушел, на конопляник
Поглядев в ненастный вечер;
Улыбнулся Кшинский Янек
И сказал, расправив плечи:
?То в годах далеких было…
Трубы пели на откосе…
Русский молодец Данила
Полюбился польке Зосе.
Как играться ихней свадьбе —
Над лесами горе встало:
Ходит рыцарь по усадьбе,
Ест наш хлеб и наше сало.
Убивает, грабит, топчет,
Стала пуща полем ратным,
Пробивает мертвым очи
Он копьем своим булатным.
Дым пожаров стерегущий…
Злого пламени завеса…
По краям заострённый хлеб был ножом два дня,\а потом превратился в зеркало: я смотрел,\как черствеет всё, что творится вокруг меня,\и мизинцем негра становится даже мел. Виталий Кальпиди 2000
Положил в котомку\сыр, печенье,\Положил для роскоши миндаль. Хлеб не взял. Ведь это же мученье Волочиться с ним в такую даль! — Все же бабка\сунула краюху! Все на свете зная наперед, Так сказала: — Слушайся старуху! Хлеб, родимый, сам себя несет... Николай Рубцов<1964>
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
МОРИС КАРЕМ Перевод с французского М. Кудинова БЕДНЯКИ
Плохая для них
Наступила пора:
Ни кур, ни коня,
Ни кола, ни двора.
Тогда из ветвей
На родном пепелище
Сооружать они
Стали жилище.
Поскольку не смели
Их просто убить,
Решили их голодом
Всех уморить.
Лишили их чая,
Лишили хлеба,
Оставили только
Землю и небо.
Тогда они ягоды
Начали рвать,
Грибы и каштаны
В лесу собирать.
Когда же в деревню
Им вход запретили,
Когда все дороги
Пред ними закрыли,
Когда приказали
Покинуть леса,
Переселились они...
В небеса.
Уильям Батлер ЙЕЙТС (1865-1939) Ястребиный источник (пер. Григорий Михайлович Кружков) Азбука-Классика М., 2014
ЧЕРНЫЙ КЕНТАВР
По картине Эдмунда Дюлака[68]
Ты все мои труды в сырой песок втоптал
У кромки черных чащ, где, ветку оседлав,
Горланит попугай зеленый. Я устал
От жеребячьих игр, убийственных забав.
Лишь солнце нам растит здоровый, чистый хлеб;
А я, прельщен пером зеленым, сумасброд,
Залез в абстрактный мрак, забрался в затхлый склеп
И там собрал зерно, оставшееся от
Дней фараоновых, — смолол, разжег огонь
И выпек свой пирог, подав к нему кларет
Из древних погребов, где семь Эфесских сонь[69]
Спят молодецким сном вторую тыщу лет.
Раскинься же вольней и спи, как вещий Крон
Без пробуждения;[70] ведь я тебя любил,
Кто что ни говори, — и сберегу твой сон
От сатанинских чар и попугайных крыл.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Tristia (1916–1920)
Черепаха
На каменных отрогах Пиэрии
Водили музы первый хоровод,
Чтобы, как пчелы, лирники слепые
Нам подарили ионийский мед.
И холодком повеяло высоким
От выпукло-девического лба,
Чтобы раскрылись правнукам далеким
Архипелага нежные гроба.
Бежит весна топтать луга Эллады,
Обула Сафо пестрый сапожок,
И молоточками куют цикады,
Как в песенке поется, перстенек.
Высокий дом построил плотник дюжий,
На свадьбу всех передушили кур,
И растянул сапожник неуклюжий
На башмаки все пять воловьих шкур.
Нерасторопна черепаха-лира,
Едва-едва беспалая ползет,
Лежит себе на солнышке Эпира,
Тихонько грея золотой живот.
Ну, кто ее такую приласкает,
Кто спящую ее перевернет?
Она во сне Терпандра ожидает,
Сухих перстов предчувствуя налет.
Поит дубы холодная криница,
Простоволосая шумит трава,
На радость осам пахнет медуница.
О, где же вы, святые острова,
Где не едят надломленного хлеба,
Где только мед, вино и молоко,
Скрипучий труд не омрачает неба
И колесо вращается легко.
1919
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
АШИЛЬ ШАВЕ Перевод с французского А. Сергеева
***
Нож терпенья
подобен ножу, которым на стройке
ты разрезаешь свой хлеб насущный,
товарищ.
Дружеская рука,
понимающий взгляд,
слово из глубины души —
и мы с тобой говорим о любви,
товарищ,
и никто нас в фальши не упрекнет —
ведь мы смотрим вперед.
* * *
Возвращенные мне в каптерке брюки, как припуговицах споротых,
я стыдливо поддерживаю — на казенных хлебах отощал.
За лагерем пугливым сполохом
вскидывается зарница, словно серебро заигравшегося в речке
леща.
(“Отрадный сполох”) ЕВГЕНИЙ КАРАСЕВ
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО Сб. ?Катер связи? 1966
СТРАХИ
Умирают в России страхи,
словно призраки прежних лет,
лишь на паперти, как старухи,
кое-где еще просят на хлеб.
Я их помню во власти и силе
при дворе торжествующей лжи.
Страхи всюду, как тени, скользили,
проникали во все этажи.
Потихоньку людей приручали
и на все налагали печать:
где молчать бы — кричать приучали,
и молчать — где бы надо кричать.
Это стало сегодня далеким.
Даже странно и вспомнить теперь
тайный страх перед чьим-то доносом,
тайный страх перед стуком в дверь.
Ну, а страх говорить с иностранцем?
С иностранцем-то что, а с женой?
Ну, а страх беспредельный — остаться
после маршей вдвоем с тишиной?
Не боялись мы строить в метели,
уходить под снарядами в бой,
ко боялись порою смертельно
разговаривать сами с собой.
Нас не сбили и не растлили;
и недаром сейчас во врагах
победившая страхи Россия
еще больший рождает страх!
Я хочу, чтоб людьми овладели
страх кого-то судить без суда,
страх неправдой унизить идеи,
страх неправдой возвысить себя,
страх к другим оставаться бесстрастным,
если кто-то в беде и тоске,
страх отчаянный быть не бесстрашным
на холсте и чертежной доске.
И когда я пишу эти строки
и порою невольно спешу,
то пишу их в единственном страхе,
что не в полную силу пишу...
Сергей СОКОЛКИН
Опубликовано в журнале
ural/2008/11" номер 11, 2008
На губах, овдовев, отцвели поцелуи,
Как застывшие бабочки канули в прах.
И святится в слезе,
На ресницах танцуя,
Твое долгое имя на звонких ногах.
Остальное лишь тлеет и в памяти тонет.
И глаза наливаются небом седым.
Лишь, за воздух хватаясь,
Упрямо ладони
Вспоминают родное и близкое им.
И я слышу твой голос в тюремном оконце,
Сбереженный, как ржавого хлеба ломоть.
И сквозь щели в душе незнакомое солнце
Наполняет печалью притихшую плоть.
И становится странно легко,
И немая
Песнь о волюшке с губ отлетает, как дым.
И друг к другу мы рвемся,
Судьбу принимая,
Всё как есть понимаем
И в стену глядим.
Мирослав Лаюк Осот!
Стихотворения. Перевод с украинского Натальи Бельченко
Опубликовано в журнале nov_yun/2012/6" номер 6, 2012
5. не верю
я не верю тебе осот что ты сын божий
я не верю тебе сын божий что ты осот
так негоже говорить
но я не в силах заставить свои мысли замолчать
сын божий
я верю что ты хлеб и вино что ты ворон и ольха
что ты пылающий куст и голгофа что ты соль и лот
но только не осот только не эта осатанелая кожа
под которой нет ничего
и хоть воскресите десять тысяч младенцев
хоть забросайте камнями варраву
хоть соорудите десять тысяч крестов для десяти тысяч варрав
я не поверю
осот что ты сын божий
и тебе сын божий что ты
осот
и называя меня фомой
люди и верблюды не раскрывайте мне глаза
я вас заклинаю не будить меня ото сна
сегодня когда стемнеет я вырву твое тело осот
из-под твоей оливы в гефсиманском саду
и на рассвете распну
Дмитрий Иосифович Кленовский (1893-1976) Полное собрание стихотворений
Надписи на 13 воротах города
На воротах для нищих
И осень и зима равно суровы к нищим,
Что бродят по дорогам и кладбищам,
Напрасно пробуя разжалобить людей.
Мы стынем и дрожим от ветра и дождей,
От стужи мерзнем мы, закутавшись в лохмотья,
И лают псы на нас из каждой подворотни,
Прохожие в лесу боятся встретить нас.
А мы добры меж тем, затем, что мы не раз
Зеленых тростников слыхали в ветре пенье
И в небе стольких звезд видали пробужденье
И гибель стольких солнц тяжелых в бездне вод.
Бродя среди камней, мы не находим тот,
Что стать бы смог для нас камином иль порогом.
Шипы нас стерегут и ранят по дорогам.
Изнеможенные, идем во тьму из тьмы,
Из всех отверженных - отверженные мы.
И ты, о город злой, напыщенный и сытый,
Купцу, наложнице и воину открытый,
Нам в злобной гордости ты закрываешь вход
Железом и свинцом окованных ворот.
Будь проклят: уходя, тебе мы кинем с бранью
Хлеб твоего скупого подаянья.
Вафо Файзуллах Музыка ветра
Стихотворения. Перевод с узбекского Вадима Муратханова и Германа Власова
nov_yun/2012/5" номер 5, 2012
Суфий
Я пещера, я пещера Востока,
Его совесть, его зоркое око.
Искрометный озаряет тьму язык,
Мне могилу отмеряет мой язык.
Мне друзья плевали в самую душу.
В сердце ранив, клятвы верности нарушив,
Забывались, беззаботные, в снах.
Да простит их милосердный Аллах!
Вы сомнения развейте, утешьте:
Песни родины звучат ли, как прежде?
Связь вещей на свете не прервалась?
Я чужой вам — что я значу для вас…
Оседлал гордячку-мысль — ногу в стремя.
Не ищите — сам вернусь, в свое время.
Хлебом стало мое слово, и тот,
Кто вкусил его, любовь обретет.
Не сгоравшим от любви речь важна ли?
Миг не проклинавшим — вечность нужна ли?
Я пещера, да, Востока пещера,
Снег я, солнцем рассыпаемый щедро.
ВИССАРИОН САЯНОВ (1903-1959) БП 1966 Стихотворения и поэмы
70–97. ЗОЛОТАЯ ОЛЁКМА
5. В БЕГА
?В бега!? — закричали тебе снегири,
?В бега!? — громыхают на шахте бадьи,
?В бега!? — зарывается в гальку кайла,
?В бега!? — прижимается к локтю разрез,
Как ель, на костре придорожном сгори,
Хоть в дальней дороге без хлеба умри,
Послушай, что скажут ребята твои:
За прииском сразу — крутая скала,
За ней пригибается к северу лес,
Хоть из носу кровь, собирайся в поход
От этих гремящих без устали вод.
Евгений Евтушенко Сб. ?ГРАЖДАНЕ, ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ…? 1989
Фуку . Поэма
Здесь и любовь не считают за счастье.
На преступленье похоже зачатье.
В жиже колышется нечто живое.
В губы друг другу
въедаются двое.
Стал для голодных
единственной пищей
их поцелуй,
озверелый и нищий,
а под ногами
сплошная трясина
так и попискивает крысино…
О, как страшны колыбельные песни
в стенах из ящиков с надписью ?Пепси?,
там, где крадётся за крысою крыса
в горло младенцу голодному взгрызться,
и пиночетовские их усики
так и трепещут:
?Вкусненько…
вкусненько…?
Страшной рекой,
заливающей крыши,
крысы ползут,
команданте,
крысы.
И перекусывают,
как лампочки,
чьи то надежды,
привстав на лапочки…
Жирные крысы,
как отполированные.
Голод –
всегда результат обворовывания.
Брюхо набили
крысы ракеты
хлебом голодных детишек планеты.
Крысы подлодки,
зубами клацающие, –
школ и больниц непостроенных кладбища.
Чья то крысиная дипломатия
грудь с молоком
прогрызает у матери.
В стольких –
не совести угрызения,
а угрызенье других –
окрысение!
Всё бы оружье земного шара,
даже и твой автомат,
Че Гевара,
я поменял бы,
честное слово,
просто на дудочку Крысолова!
* * *
Леся Украинка (1871-1939) Стихотворения. Поэмы. Драмы БВЛ 1968
Лесная песня
Драма-феерия в трех действиях
Перевод М. Исаковского
Лев
Хорош и добр не человек, а хлеб.
Но это правда: очень мне по нраву
Лесное племя ваше. Умирать
Я в этот лес приду, подобно зверю, —
Вот тут под дубом пусть и похоронят…
Эй, дуб-дубочек, будешь ли стоять,
Когда сложу я голову седую?…
Да где уж там! Дубы и не такие
Стояли, да и нет… Так зеленей же
Хоть до морозов, друг ты мой кудрявый,
А там пошлет ли бог весны дождаться?…
(Стоит, грустно опершись на палку.)
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
Гостья-звезда 1929–1940
Прохожий
Прохожему — какое дело,
Что кто-то вслед за ним идет,
Что мне толкаться надоело,
Стучаться у чужих ворот?
И никого не замечает,
И белый хлеб в руках несет,
С досужим ветерком играет,
Стучится у моих ворот.
Из дома девушка выходит,
Подходит и глядит во тьму,
В лицо ему фонарь наводит,
Не хочет отворить ему.
— Что, — скажет, — бродишь,
колобродишь,
Зачем еще приходишь к нам,
Откуда, — скажет, — к нам
приходишь
Стучаться по ночам?
ВИССАРИОН САЯНОВ (1903-1959) БП 1966 Стихотворения и поэмы
173. ?Что мы пережили, расскажет историк…?
Что мы пережили, расскажет историк,
Был сон наш тревожен, и хлеб наш был горек.
Да что там! Сравнения ввек не найти,
Чтоб путь описать, где пришлось нам пройти!
Сидели в траншеях, у скатов горбатых,
Бойцы в маскировочных белых халатах,
Гудели просторы военных дорог,
Дружили со мною сапер и стрелок.
Ведь я — их товарищ, я — их современник.
И зимнею ночью и в вечер весенний
Хожу по дорогам, спаленным войной,
С наганом и книжкой моей записной,
С полоской газеты, и с пропуском верным,
И с песенным словом в пути беспримерном.
Я голос услышал, я вышел до света,
А ночь батарейным огнем разогрета.
Синявино, Путролово, Березанье —
Ведь это не просто селений названья,
Не просто отметки на старой трехверстке —
То опыт походов, суровый и жесткий,
То школа народа, — и счастье мое,
Что вместе с бойцами прошел я ее.
1943
Алексей Константинович Толстой (1817-1875)
Стихотворения и поэмы Эксмо 2011
Стихотворения Козьмы Пруткова
Осада Памбы
(Романсеро. С испанского)
Девять лет дон Педро Гомец,
По прозванью: Лев Кастильи,
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь.
И все войско дона Педра —
Девять тысяч кастильянцев —
Все, по данному обету,
Не касаются мясного,
Ниже хлеба не снедают,
Пьют одно лишь молоко...
Всякий день они слабеют,
Силы тратя попустому,
Всякий день дон Педро Гомец
О своем бессилье плачет,
Закрываясь епанчою.
Настает уж год десятый, —
Злые мавры торжествуют,
А от войска дона Педра
Налицо едва осталось
Девятнадцать человек!
Их собрал дон Педро Гомец
И сказал им: ?Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем
И, ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим!
* * *
Вафо Файзуллах Музыка ветра
Стихотворения. Перевод с узбекского Германа Власова
nov_yun/2012/5" номер 5, 2012
Там степь сунбула покидает тайком,
Где стужа меня обдает холодком,
И жду я весны непроросшим цветком.
Близок мой день! Приходи, утро!
Верблюды из Согда, их шеи-столбы
Хрипят тяжело. А вершины-горбы —
Спасение людям от всякой беды.
Близок мой день! Открой двери, заря!
Любовь безымянна в вечерней среде,
Погибну, на хлебе живя и воде,
Безумную кровь предавая беде.
Близок мой день! Рождайся, солнце!
Степь была весела,
А ближе к зиме замирают дела.
Тону я — мне гибель судьба наплела.
Близок мой день! Разлейся, река!
Тоскуя, с побитым слугою я схож.
Кровавый напев, в драке всаженный нож.
Любовь ослепила мне сердце. Так что ж.
У земли моей роды! Аминь! Аминь! Вафо Файзуллах Музыка ветра
Стихотворения. Перевод с узбекского Вадима Муратханова и Германа Власова
nov_yun/2012/5" номер 5, 2012
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
Перед снегом 1941–1962
Руки
Взглянул я на руки свои
Внимательно, как на чужие:
Какие они корневые —
Из крепкой рабочей семьи.
Надежная старая стать
Для дружеских твердых пожатий;
Им плуга бы две рукояти,
Буханку бы хлебную дать,
Держать бы им сердце земли,
Да все мы, видать, звездолюбцы, —
И в небо мои пятизубцы
Двумя якорями вросли.
Так вот чем наш подвиг велик:
Один и другой пятерик
Свой труд принимают за благо,
И древней атлантовой тягой
К ступням прикипел материк.
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
?Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был…?
Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был
И что я презирал, ненавидел, любил.
Начинается новая жизнь для меня,
И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.
Больше я от себя не желаю вестей
И прощаюсь с собою до мозга костей,
И уже, наконец, над собою стою,
Отделяю постылую душу мою,
В пустоте оставляю себя самого,
Равнодушно смотрю на себя — на него.
Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,
Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,
Сновидения ночи и бабочки дня,
Здравствуй, всё без меня и вы все без меня!
Я читаю страницы неписаных книг,
Слышу круглого яблока круглый язык,
Слышу белого облака белую речь,
Но ни слова для вас не умею сберечь,
Потому что сосудом скудельным я был
И не знаю, зачем сам себя я разбил.
Больше сферы подвижной в руке не держу
И ни слова без слова я вам не скажу.
А когда-то во мне находили слова
Люди, рыбы и камни, листва и трава.
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
?Я учился траве, раскрывая тетрадь…?
Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала как флейта звучать.
Я ловил соответствия звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зеленых ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка — слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге яркострекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.
Я любил свой мучительный труд, эту кладку,
Слов, скрепленных их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове правда мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись.
И еще я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизил ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студеной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звезды падали мне на рукав.
Евгений Евтушенко Сб. ?ГРАЖДАНЕ, ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ…? 1989
И. Гутчину
Москва поверила моим слезам,
когда у входа в бедный карточный сезам
святую карточку на хлеб в кавардаке
я потерял, как будто сквозь дыру в руке.
Старушка стриженая — тиф ее остриг —
шепнула:
?Богу отдал душу мой старик.
А вот на карточке еще остались дни.
Хотя б за мертвого поешь. Да не сболтни!?
Москва поверила моим слезам,
и я с хвостов ее трамваев не слезал,
на хлеб чужое право в варежке везя...
Я ел за мертвого. Мне мертвым быть нельзя.
Москва поверила моим слезам,
и я слезам ее навек поверил сам,
когда, бесчисленных солдат своих вдова,
по-деревенски выла женская Москва.
Скрипела женская Москва своей кирзой...
Все это стало далеко, как мезозой.
Сезам расширился, с ним вместе кавардак,
а что-то снова у меня с рукой не так.
Я нечто судорожно в ней опять сжимал,
как будто карточки на хлеб, когда был мал,
но это нечто потерял в людской реке,
а что, не знаю, но опять — дыра в руке.
Я проболтался через столько долгих лет,
когда ни карточек, ни тех старушек нет.
Иду навстречу завизжавшим тормозам...
Москва, поверишь ли опять моим слезам?
1979
Лета Югай ЗАПИСКИ СТРАНСТВУЮЩЕГО ФОЛЬКЛОРИСТА
НОВАЯ ЮНОСТЬ, 4,2012
Гадания
Ко святому вечеру,
Ко Васильевскому…
…Кому поём,
Тому с добром,
Кому сбудетцё,
Не минуетцё.
(д. Нефёдово Вологодской области)
А на Васильевский девушки заперлись в избе
Закидывать удочки, говорить судьбе:
Я тебя знаю, елочный огонек, зимняя муха.
Судьба наказывает просто так, одаривает ни за что,
Есть время собраться с духом,
Пока несут решето.
Если выпадет хлеб — будет и дом, и хлев,
И сундук, и жар в печи, на шкафу — виноград и лев.
Выйдет кольцо — под подушкой шкатулка, в шкатулке — желанье:
В теплой шубе в самый белый сугроб!
Девушки замерли в ожиданье.
Выпадет крест — значит, гроб.
Пока несут решето, есть время примерить любую долю.
Пока не сбылось ничто, наговориться вволю.
Печина — к печали: в голову, в печень — грусть и заботу.
Повернись ко мне, решето, лицом, кольцом, и сердечным дном!
Судьба накатывает просто так, как утренняя зевота,
Валит с ног вещим сном.
ВИССАРИОН САЯНОВ (1903-1959) БП 1966 Стихотворения и поэмы
232. БЕЛОВЕЖСКАЯ ПОВЕСТЬ
2
Перекопана поляна…
Нужно здесь поехать шагом…
И тогда-то к ним нежданно
Вышел зубр из-за оврага.
Как осколок ледниковых
Древних дней с их тишиною,
По полянам васильковым
Проходил он к водопою.
Он прошел, такой огромный,
И горбатый и мохнатый,
С шерстью грязно-буро-темной
И отменно бородатый.
Зубр ушел, на конопляник
Поглядев в ненастный вечер;
Улыбнулся Кшинский Янек
И сказал, расправив плечи:
?То в годах далеких было…
Трубы пели на откосе…
Русский молодец Данила
Полюбился польке Зосе.
Как играться ихней свадьбе —
Над лесами горе встало:
Ходит рыцарь по усадьбе,
Ест наш хлеб и наше сало.
Убивает, грабит, топчет,
Стала пуща полем ратным,
Пробивает мертвым очи
Он копьем своим булатным.
Дым пожаров стерегущий…
Злого пламени завеса…
Метки:
