Смерть слова
Дословному век улыбается, кружится в танце.
Монизм обречённости кием бьёт в шар новизны.
Ряд бессодержательных образов зрителю нравится
Постольку, поскольку господство утратил язык.
Слова умирают, в цене - тишина, жестуальность.
За тысячелетием артикуляции - мгла.
И дискурс под слоем гламура суть метареальность,
Где метаметафора метаметафоры сна...
У каждого автора есть два излюбленных случая:
Любовь или смерть - атомистика первоначал.
Избитому слову здесь вторит работа измученных
Завистников рая, что носят с чужого плеча.
Сперва Гумилёв, а за ним Мандельштам с Пастернаком.
А в прозе - Камю, наш Газданов: люблю двойников.
Всё символы, знаки... как флаг над горящим Рейхстагом.
Лишь время ускорит свой ход, предвещая покой.
Уют мироздания - цвет монастырского сада,
Но вечная истина обречена на провал.
Страданью внимает такое количество ада,
Что качество жизни не в силах оставить в словах...
Монизм обречённости кием бьёт в шар новизны.
Ряд бессодержательных образов зрителю нравится
Постольку, поскольку господство утратил язык.
Слова умирают, в цене - тишина, жестуальность.
За тысячелетием артикуляции - мгла.
И дискурс под слоем гламура суть метареальность,
Где метаметафора метаметафоры сна...
У каждого автора есть два излюбленных случая:
Любовь или смерть - атомистика первоначал.
Избитому слову здесь вторит работа измученных
Завистников рая, что носят с чужого плеча.
Сперва Гумилёв, а за ним Мандельштам с Пастернаком.
А в прозе - Камю, наш Газданов: люблю двойников.
Всё символы, знаки... как флаг над горящим Рейхстагом.
Лишь время ускорит свой ход, предвещая покой.
Уют мироздания - цвет монастырского сада,
Но вечная истина обречена на провал.
Страданью внимает такое количество ада,
Что качество жизни не в силах оставить в словах...
Метки: