Сухотскому батраку
Мимо турецких дворов, и зелёных слив,
Мимо саманов и выросших из винограда террас—
Он пробирается, голову опустив,
Так, чтобы не было видно глаз.
Мглиста каёмка Кавказских гор,
Боль языка— ароматом терновый куст.
Вместо прощания— взгляды через забор,
Выученные наизусть.
Зуд в голенище сапог— на всех,
Радуга над хозяйским двором— одному,
Чей раздобытый в сухотской грязи доспех
Держит в нагрудной плите не один самум.
В илистом береге прячет приметы дичь;
В лужах бензина— надрывное эхо сколото,
Эхо того кто умел состричь
Даже с асфальта— сусальное золото.
Чёрно вино— на вине нагадали свет.
Ви;на черны по вине батрака. Он ищет
В шапке свои пятьдесят, с невелеким, лет,
Вывезенных на ослиной бричке.
Зреет бельмо фонаря вдалеке— не встать.
Слышно ему, по земле кулаки расставив:
"Ну-ка айда, поднимайся, ебит твою мать"—
"Я ны сы пыс"— говоря языком хозяев.
Мимо саманов и выросших из винограда террас—
Он пробирается, голову опустив,
Так, чтобы не было видно глаз.
Мглиста каёмка Кавказских гор,
Боль языка— ароматом терновый куст.
Вместо прощания— взгляды через забор,
Выученные наизусть.
Зуд в голенище сапог— на всех,
Радуга над хозяйским двором— одному,
Чей раздобытый в сухотской грязи доспех
Держит в нагрудной плите не один самум.
В илистом береге прячет приметы дичь;
В лужах бензина— надрывное эхо сколото,
Эхо того кто умел состричь
Даже с асфальта— сусальное золото.
Чёрно вино— на вине нагадали свет.
Ви;на черны по вине батрака. Он ищет
В шапке свои пятьдесят, с невелеким, лет,
Вывезенных на ослиной бричке.
Зреет бельмо фонаря вдалеке— не встать.
Слышно ему, по земле кулаки расставив:
"Ну-ка айда, поднимайся, ебит твою мать"—
"Я ны сы пыс"— говоря языком хозяев.
Метки: