Бригантина поднимает паруса. Былинка
Бригантина поднимает паруса?
Поразительная штука – память! Еще минуту назад переживал душеспасительный совет диакона Сергия Шалберова, как избежать городского шума и найти свое селение тишины духа, как оказался откинутым на сорок лет назад, во Львов, где проучился после Польши девятый, десятый и одиннадцатый классы с 1962 по 1966 годы. Львов, бывший польский город с населением в полмиллиона человек, по-своему красив и, как мне тогда говорили, ?это маленький Париж?. Теперь, побывав в столице Франции не один раз, могу сказать, что доля правды здесь есть.
ЛЬВОВ – ГЛАЗАМИ ТУРИСТА
Судя’ по звукам местной речи,
Я где-то в Запорожской Сечи,
Но вижу двориков детали я,
И дышит вкруг меня Италия.
Шагну, и, как в волшебной сцене,
Я в старой моцартовской Вене,
А перейду в другой квартал –
Мир Андерсена рядом встал,
И тут же озарились ярко
Со всех сторон глубины парка,
Откуда поворот мгновенный.
Так он всегда нежданно нов,
Неповторимый город Львов!
Александр Солодовников ?1974
Это было время лавсановых брюк с ?вечной? стрелкой, нейлоновых рубашек, появления первых ?Спидол? с выдвигающейся антенной, болоньевых плащей, узконосых, с обрубленным носом туфель (ничего не напоминает?),фантастики Рэя Бредбери, очень плохих магнитофонов и погоней за первыми записями Битлз, Элвиса Пресли, сестер Берри, Джонни Холидея, Кони Фрэнсис, Рэя Чарльза и других открывателей мира рок-н-ролла для подростков из великого СССР. Из советских это было время Муслима Магомаева, Высоцкого, Окуджавы и безчисленных побед киевского ?Динамо? на просторах Родины и даже за границей. Достать что-либо иностранное было невероятно трудно: во-первых, нужны деньги и немалые, во-вторых, их привозили африканцы, которые учились во львовских вузах, поэтому знакомство с одним из них считалось престижным. Поэтому даже чуингам – жевательная резинка с красивой этикеткой - жевалась до тех пор, пока не ракатывалась шариками во рту.
Мы не были стилягами – да это слово уже отошло в прошлое, - но попижонить были не прочь, и всеми правдами и неправдами тужились казаться модными или оригинальными. Пытались танцевать запрещенный твист на школьных вечерах, покуривали ?Аврору? или ?Верховину?, для храбрости на четверых распивали бутылку 0,5 вина цвета чернил за 99 копеек. ?Бродом? был, конечно, центральный проспект от кинотеатра (название забыл) до ?Леси Украинки?. Так и фланировали до безконечности в поисках приключений. И, надо сказать, приключений хватало.
Мы жили в районе под названием ?Новый Львов? - в квартале из новеньких разноцветных четырехэтажек. Впрочем, хватало тут и уютных коттеджей ?за Польши’?, а главной достопримечательностью был огромный парк ?Зимние воды?. Парки Львова вообще удивительны; в Питере нет ни одного, чтобы я мог сравнить их. Сбегая с крутого холма, парк с ухоженными дорожками, озером, освещением и множестовом скамеек создавал ощущение тишины и уюта. Но стоило отойти чуть в сторону, как ты попадал в настоящий лес, словно нетронутый человеком. Здесь были и глубокие заросшие овраги, и журчащий безконечную песенку ручеек, и полнейшая, как нам казалось безопасность пребывания в красивом уголке природы.
Именно родной парк стал местом наших постоянных встреч, разборок и песен под неумелую гитару.
СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ
Мальчики сгрудились возле гитары,
Словно барашки из общей отары,
Курточки, брючки, до плеч волоса.
Как неустойчивы их голоса.
Странная песня. Но дело не в том.
Песня как песня. А что же потом?
Там, где кончается звонкий куплет,
Там, где семнадцать кончается лет.
Кто-то волнуется: спать не дают.
Днями горланят, ночами поют.
Спите спокойно. Закройте окно.
Все совершается, что суждено.
Лариса Тараканова
Водки не пили, ножиков в кармане не было, но и пиво улучшало настроение, и мы орали нерушимой компанией свой отработанный репертуар. Вовка ?Любчик?, Валерка Каранов, мой сосед по дому, Володька ?Чмок?, лучший друг, Витек Пуляев, инвалид ?Коротышкин?, Валька Блудов, Вовка ?Босый?, Володя Панцерно, Юрка Топчиенко, я, Саня ?Американец? - за стремление учить английский; имена остальных унесло время. Тем, с кем прошла наша юность, пожалуй, мы не всегда и припомним. И все же юность сама в нас сидит, словно жало, как ни стараемся, вырвать не можем. Наталья Карпова ? убита в 1995. Пели разное – немного блатного для шику:
Пусть поломается железная пила –
Не для работы меня мама родила…
Пели ?бандерское?:
В Красной Армии штыки чи найдутся?
И без нас большевики обойдутся…
Володька ?Чмок? даже переиначил Окуджаву:
Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда наступает отчаянье,
?Бычок? от ?Авроры? в кармане найду,
Последний, случайный…
Пели про любовь…
Но больше всего любили ?Бригантину? - наверное, за юношескую романтику:
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись дня.
На прощанье поднимай бокалы
Молодого терпкого вина!
Пьем за яростных, за непокорных,
За презревших грошовый уют.
Вьется по ветру веселый Роджерс,
Люди Флинта песенку поют.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза, -
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Павел Коган ?1942
Мы не были хулиганами, но теперь-то я представляю, как боялись ходить в парк обычные люди, когда в лесном пространстве раздавались наши громкие веселые голоса. Даже вороны тучами снимались с высоких елей подальше от греха…
Я уехал из Львова в Питер в 1966, но вплоть до 80-го постоянно ездил к друзьям. Но наша дружба, казавшаяся вечной, все слабела и держалась только на алкоголе и воспоминаниях лихой молодости. Что я знаю о своих прежних друзьях? Валерка Каранов, драчун и забияка, после службы в армии пошел в милицию; Володька ?Чмок? закончил Львовский политех по специальности ?КВ? - ?канализация и водоснабжение?, что давало нам повод для шуток; Витек Пуляев женился в 18 лет и почти сразу погиб, когда ехал с отцом на новом мотоцикле с коляской; вскоре отец повесился, у Витька остался сынок; Валька Блудов бысто нашел жену, появился ребенок, и он первым отпал от компании; Саня Павлов года полтора отсидел в тюрьме, потом остепенился; как-то приезжал в Питер, но прежней близости уже не было; Вовка ?Босый? тоже прошел через тюрьму, но в 80-м еще был живой, сирота Панцерно выучился на золотых дел мастера, а Юрка Топчиенко, наверное, обрел счастье со своей Наташей. Ну, обо мне вы кое-что и так знаете. Каждый из нас стал капитаном, и курс ?Бригантины? каждому пришлось прокладывать в одиночку.
Слава Богу, мы не властны над нашей памятью: все помнит она, – светлое, хорошее, плохое и не очень… Я медленно учился жить. Ученье трудно мне давалось. К тому же часто удавалось урок на после отложить. Полжизни я учился жить, и мне за леность доставалось – но ведь полжизни оставалось, я полагал, куда спешить! Я невнимателен бывал – то забывл семь раз отмерить, то забывал слезам не верить, урок мне данный забывал. И всё же я учился жить. Отличник – нет, не получился. Зато терпенью научился, уменью жить и не тужить. Я поздно научился жить. С былою ленью разлучился. Да правда ли, что научился, как надо, научился жить? И сам плечами лишь пожмёшь, когда с утра забудешь снова не выкинуть из песни слова и что посеешь, то пожнёшь. И снова, снова к тем азам, в бумагу с головой заройся. – Сезам, - я говорю, - откройся! – Не отворяется Сезам. Юрий Левитанский ?1996
P.S. Летом 2012 я, наконец, решился навестить город бурной молодости, но рассказать об этом не решаюсь до сих пор. Когда настанет пора, я поделюсь с вами, читатель, а вы сделаете выводы...
Поразительная штука – память! Еще минуту назад переживал душеспасительный совет диакона Сергия Шалберова, как избежать городского шума и найти свое селение тишины духа, как оказался откинутым на сорок лет назад, во Львов, где проучился после Польши девятый, десятый и одиннадцатый классы с 1962 по 1966 годы. Львов, бывший польский город с населением в полмиллиона человек, по-своему красив и, как мне тогда говорили, ?это маленький Париж?. Теперь, побывав в столице Франции не один раз, могу сказать, что доля правды здесь есть.
ЛЬВОВ – ГЛАЗАМИ ТУРИСТА
Судя’ по звукам местной речи,
Я где-то в Запорожской Сечи,
Но вижу двориков детали я,
И дышит вкруг меня Италия.
Шагну, и, как в волшебной сцене,
Я в старой моцартовской Вене,
А перейду в другой квартал –
Мир Андерсена рядом встал,
И тут же озарились ярко
Со всех сторон глубины парка,
Откуда поворот мгновенный.
Так он всегда нежданно нов,
Неповторимый город Львов!
Александр Солодовников ?1974
Это было время лавсановых брюк с ?вечной? стрелкой, нейлоновых рубашек, появления первых ?Спидол? с выдвигающейся антенной, болоньевых плащей, узконосых, с обрубленным носом туфель (ничего не напоминает?),фантастики Рэя Бредбери, очень плохих магнитофонов и погоней за первыми записями Битлз, Элвиса Пресли, сестер Берри, Джонни Холидея, Кони Фрэнсис, Рэя Чарльза и других открывателей мира рок-н-ролла для подростков из великого СССР. Из советских это было время Муслима Магомаева, Высоцкого, Окуджавы и безчисленных побед киевского ?Динамо? на просторах Родины и даже за границей. Достать что-либо иностранное было невероятно трудно: во-первых, нужны деньги и немалые, во-вторых, их привозили африканцы, которые учились во львовских вузах, поэтому знакомство с одним из них считалось престижным. Поэтому даже чуингам – жевательная резинка с красивой этикеткой - жевалась до тех пор, пока не ракатывалась шариками во рту.
Мы не были стилягами – да это слово уже отошло в прошлое, - но попижонить были не прочь, и всеми правдами и неправдами тужились казаться модными или оригинальными. Пытались танцевать запрещенный твист на школьных вечерах, покуривали ?Аврору? или ?Верховину?, для храбрости на четверых распивали бутылку 0,5 вина цвета чернил за 99 копеек. ?Бродом? был, конечно, центральный проспект от кинотеатра (название забыл) до ?Леси Украинки?. Так и фланировали до безконечности в поисках приключений. И, надо сказать, приключений хватало.
Мы жили в районе под названием ?Новый Львов? - в квартале из новеньких разноцветных четырехэтажек. Впрочем, хватало тут и уютных коттеджей ?за Польши’?, а главной достопримечательностью был огромный парк ?Зимние воды?. Парки Львова вообще удивительны; в Питере нет ни одного, чтобы я мог сравнить их. Сбегая с крутого холма, парк с ухоженными дорожками, озером, освещением и множестовом скамеек создавал ощущение тишины и уюта. Но стоило отойти чуть в сторону, как ты попадал в настоящий лес, словно нетронутый человеком. Здесь были и глубокие заросшие овраги, и журчащий безконечную песенку ручеек, и полнейшая, как нам казалось безопасность пребывания в красивом уголке природы.
Именно родной парк стал местом наших постоянных встреч, разборок и песен под неумелую гитару.
СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ
Мальчики сгрудились возле гитары,
Словно барашки из общей отары,
Курточки, брючки, до плеч волоса.
Как неустойчивы их голоса.
Странная песня. Но дело не в том.
Песня как песня. А что же потом?
Там, где кончается звонкий куплет,
Там, где семнадцать кончается лет.
Кто-то волнуется: спать не дают.
Днями горланят, ночами поют.
Спите спокойно. Закройте окно.
Все совершается, что суждено.
Лариса Тараканова
Водки не пили, ножиков в кармане не было, но и пиво улучшало настроение, и мы орали нерушимой компанией свой отработанный репертуар. Вовка ?Любчик?, Валерка Каранов, мой сосед по дому, Володька ?Чмок?, лучший друг, Витек Пуляев, инвалид ?Коротышкин?, Валька Блудов, Вовка ?Босый?, Володя Панцерно, Юрка Топчиенко, я, Саня ?Американец? - за стремление учить английский; имена остальных унесло время. Тем, с кем прошла наша юность, пожалуй, мы не всегда и припомним. И все же юность сама в нас сидит, словно жало, как ни стараемся, вырвать не можем. Наталья Карпова ? убита в 1995. Пели разное – немного блатного для шику:
Пусть поломается железная пила –
Не для работы меня мама родила…
Пели ?бандерское?:
В Красной Армии штыки чи найдутся?
И без нас большевики обойдутся…
Володька ?Чмок? даже переиначил Окуджаву:
Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда наступает отчаянье,
?Бычок? от ?Авроры? в кармане найду,
Последний, случайный…
Пели про любовь…
Но больше всего любили ?Бригантину? - наверное, за юношескую романтику:
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись дня.
На прощанье поднимай бокалы
Молодого терпкого вина!
Пьем за яростных, за непокорных,
За презревших грошовый уют.
Вьется по ветру веселый Роджерс,
Люди Флинта песенку поют.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза, -
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Павел Коган ?1942
Мы не были хулиганами, но теперь-то я представляю, как боялись ходить в парк обычные люди, когда в лесном пространстве раздавались наши громкие веселые голоса. Даже вороны тучами снимались с высоких елей подальше от греха…
Я уехал из Львова в Питер в 1966, но вплоть до 80-го постоянно ездил к друзьям. Но наша дружба, казавшаяся вечной, все слабела и держалась только на алкоголе и воспоминаниях лихой молодости. Что я знаю о своих прежних друзьях? Валерка Каранов, драчун и забияка, после службы в армии пошел в милицию; Володька ?Чмок? закончил Львовский политех по специальности ?КВ? - ?канализация и водоснабжение?, что давало нам повод для шуток; Витек Пуляев женился в 18 лет и почти сразу погиб, когда ехал с отцом на новом мотоцикле с коляской; вскоре отец повесился, у Витька остался сынок; Валька Блудов бысто нашел жену, появился ребенок, и он первым отпал от компании; Саня Павлов года полтора отсидел в тюрьме, потом остепенился; как-то приезжал в Питер, но прежней близости уже не было; Вовка ?Босый? тоже прошел через тюрьму, но в 80-м еще был живой, сирота Панцерно выучился на золотых дел мастера, а Юрка Топчиенко, наверное, обрел счастье со своей Наташей. Ну, обо мне вы кое-что и так знаете. Каждый из нас стал капитаном, и курс ?Бригантины? каждому пришлось прокладывать в одиночку.
Слава Богу, мы не властны над нашей памятью: все помнит она, – светлое, хорошее, плохое и не очень… Я медленно учился жить. Ученье трудно мне давалось. К тому же часто удавалось урок на после отложить. Полжизни я учился жить, и мне за леность доставалось – но ведь полжизни оставалось, я полагал, куда спешить! Я невнимателен бывал – то забывл семь раз отмерить, то забывал слезам не верить, урок мне данный забывал. И всё же я учился жить. Отличник – нет, не получился. Зато терпенью научился, уменью жить и не тужить. Я поздно научился жить. С былою ленью разлучился. Да правда ли, что научился, как надо, научился жить? И сам плечами лишь пожмёшь, когда с утра забудешь снова не выкинуть из песни слова и что посеешь, то пожнёшь. И снова, снова к тем азам, в бумагу с головой заройся. – Сезам, - я говорю, - откройся! – Не отворяется Сезам. Юрий Левитанский ?1996
P.S. Летом 2012 я, наконец, решился навестить город бурной молодости, но рассказать об этом не решаюсь до сих пор. Когда настанет пора, я поделюсь с вами, читатель, а вы сделаете выводы...
Метки:
