Воронежский скиталец
Накануне Нового года, 30 декабря, по воронежским улицам шёл мужчина – неопрятно одетый, не бритый несколько десятилетий. Вдруг ему стало плохо, он упал. Вызванная прохожими скорая помощь доставила его в больницу. Документов при себе у него не было. Дней десять потребовалось полицейским для установления личности.
Оказалось, что это бездомный поэт и художник Валерий Исаянц. 1 января 2019 года ему исполнилось 74 года, а шестого января он умер в больнице. Похоронили его 18 января…
И тотчас же в интернете заговорили о его гениальности – мол, умер великий поэт и художник. Я не собираюсь давать оценку его творчеству. Тем более, что в изобразительном искусстве профессионально не разбираюсь. Читаю восторженные отзывы о нём и понимаю, что скитальческая, бездомная жизнь – это дополнительный бонус к завышению оценок.
И всё же... Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, и, возможно, стихи Валерия Исаянца будут востребованы в недалёком будущем. Не знаю! Самый главный и объективный судья – время. Остаётся только ждать его вердикт.
…С Валерием Исаянцем мы вместе учились сначала в Воронежском Суворовском училище, а потом на филфаке Воронежского государственного университета, где были в одной группе. Сошлись на почве любви к поэзии и футболу. Неоднократно я был у него дома. Валера тогда проживал вместе с матерью и отчимом в трёхкомнатной квартире в центре города. Всё было в той прекрасной молодости: читали стихи, спорили, играли вместе в футбол, иногда выпивали… Разве такое забудешь!
После окончания университета наши дороги разошлись: мы уехали из Воронежа в разные места.
Но Исаянц вскоре вернулся. Однажды, будучи по работе в Воронеже, я на Проспекте Революции встретил Валерия. Он потащил меня к себе домой. Мать у него умерла, и Валера жил теперь один в однокомнатной квартире, которая находилась недалеко от площади Ленина. В эту нашу встречу он и подарил мне свою небольшую рукопись – стихи, отпечатанные на машинке (второй или третий экземпляр) с предисловием Анастасии Цветаевой.
Эту рукопись я сохранил… Кстати, храню и его первый
сборничек "ОБЛИКИ", изданный в Ереване в 1978 году, который подарил мне автор.
Анастасия Цветаева о стихах Валерия Исаянца
?Передо мною ?Лирическая тетрадь? Валерия Исаянца. Так назвал поэт свою первую книгу. Он прав – лирическая струна звучит почти во всех его стихотворениях. Но это не только лирика в узком понимании этого слова. Сколько тут и творческой героики, и озирания на окружающий мир, страсти познать жизнь и назвать это познавание!
Что более всего поражает нас в этих стихах? Стремительные их ритмы. Но было бы близорукостью считать, что это лишь ритм рифмы. Это ритм индивидуальности поэта. Стремительность. Говорит ли он с Медным Всадником (прошлое, которое для него живо: впервые после Пушкинского Евгения поэт вступает в ?беседу? с Медным Петром!)
. . . Как ножницы – резал он ночи
Сеченьем лихого галопа!
………………………………………
… Был слышен всё ближе и ближе
Раскатистый храп ошалелого
В невиданной скачке коня.
– Искали столетие смелого! –
Царь Пётр кричит про меня.
Обращается ли он к Настоящему, к Гарсиа Лорке:
… Но бьётся испанское сердце
С любовью к Земле и к людям
В сердце потомка Гая,
В сердце сына России.
Или – к Георгису Велласу: (греческий поэт)
Кровью пишутся сюжеты
Для софоклова пера.
… Разлучённый: брат – от брата,
Здесь не ведает – покой.
Как в застенках каземата
Сердце бьётся под рукой,
За потомков Одиссея,
Вольнолюбцев – в кандалах.
И пока тревожит Лету
Эта варварская рать,
Отдыха не знать поэту,
Отдыха ему не знать.
Везде та же динамика: через все преграды ; в Будущее. Даже в самых лирических, то есть любовных, стихах тот же ритм, то же преодолевание:
… Душа и шапка – набекрень,
Ликует сердце сгоряча.
И – только бег оленей,
Да взгляд якутки невзначай!
Всю жизнь твою стремит попутно
Полоске неба изумрудной.
… Скосишься, падаешь как будто,
И снова бег твой устремлён,
Полёт вне прений и времён.
И в других стихах:
Город
твоим присутствием
полон…
… В тамбуре,
Буром
от тусклого света,
где на стекле
пробивается лёд,
Я запущу
светлячок сигареты
И промечтаю всю ночь –
напролёт!
Но он и мечтает по-особенному, по-своему. Это не мечты души пассивной, бездеятельной. Он и здесь своеобразен. В жару мечты – его:
Сердце стучит.
И не знает крушений!
И если мы на страницах его ?Лирической тетради? встречаемся с чувством тоски, то эта тоска динамическая, мятежная, на перевале к овладению ею. Таков Валерий Исаянц. После часа уныния – радость победы, бой с трудностью творчества. Он ещё раз скажет о себе:
Морзянкой бешено стучится,
Вольнолюбива и сильна,
Неприручаемая птица,
Та, что во мне заключена.
В ней нравы яростной породы,
Непознаваемая стать…
Упорствуя быть собой, когда лес облетает, он пишет:
Прости меня, осень,
Что я остаюсь зелёным,
Что я свои листья не сбросил,
Как сбросили первые клёны.
Всему вопреки,
Остаюсь я зелёным…
В ночи, где ?не видать ни зги!? читаем у него:
… Этим мало озабочен,
… ветром дружеским всклокочен,
в танце яростной пурги!
Природу поэт чувствует в единении с собой или себя с нею, что одно и то же:
Я здороваюсь с грибами,
Птице вслед шепчу.
Небо тянется губами
К моему плечу.
… И я дышу дыханием природы.
Она всегда чиста. Она – со мной.
Валерий Исаянц в лирике своей глубоко человечен, благожелателен. Он не отъединён, он на всё отзывается. Посетив выставку Сарьяна, своего соотечественника, он зажигается пламенем его картин:
Надолго я запомню
Десятки солнц, слепящие безгранно,
Как шаровыми яблоками молний
Катились в руки яблоки Сарьяна.
Поэт сочетает в себе две крови – русскую и армянскую. Об этом он говорит так:
Два цвета в моей крови,
Два солнца – и нет исхода.
Так поэт называет предельное чувство богатства быть сыном этих двух отчизн.
Но, может быть, скажут иные: здесь замечается подражательность. Тем, кто захотел бы уличить его в этом – ответим: разве можно упрекать молодого поэта в том, что он учится у старших современников? Учится – значит, выучится, если уже сейчас он обретает своё лицо. Начинают с подражания почти неминуемо: Лермонтов подражает Пушкину…
Когда-то английский эссеист Т. Карлейль в своём очерке о народном шотландском поэте Бёрнсе сравнил его с чистым источником, из которого, подставив ладонь, будут пить путники.
Так Валерий Исаянц поит читателей вечной свежестью юности, которая оглянулась – ещё раз, вечно – в первый раз! – на мир.
Сама печаль его стихов – так свойственная истинно русской лирике – дышит жаждой преодоления. Пожелаем же ему светлого творческого пути!"
Стихи Валерия Исаянца
из книги "ОБЛИКИ"
* * *
Душою, поиском томимой,
Сквозь ожиданья ясный мрак,
Я узнаю тебя, любимый,
Таимый в солнце Аштарак!
И позабыв язык свой вязкий,
В котором я рождён, отмечен, -
Я пригублю исток армянский
Девичьей родниковой речи.
* * *
Дай, Жизнь, мне слово утешенья!
Доверь тебе его найти!
Яви его! Иначе - тень
Я на твоём пути.
Иначе я - испуг крылатый!
Твои же крылья - жар!
И пусть, смущенно - виноваты,
Они в пыли лежат.
Но я уже могу бороться
За острый свет дневного солнца
И солнца Духа своего!
Я узнаю неотвратимо,
Что ясный свет Любви любимой
И солнца свет неуязвимый, -
Творца созданье одного!
Довольно, Жизнь, - приди и властвуй!
Я верю в твой завет,
И в силу слов, в одном согласных:
У Жизни смерти нет!
* * *
Ты знаешь этот лист живой,
Недвижным - он окован ранью,
И в неподвижности его -
Томительное ожиданье.
Немыслим для него подлог,
В том, что придет к нему б ы т ь м о ж е т,
И н е в о з м о ж н о г о по коже
Струится леденящий ток.
Он ждал, немой и обреченный,
Но свежий ветер шелестит, -
И лист, так звонко изумленный,
Зеленым пламенем горит.
* * *
Я не знал, о чем поет
Это чудо кос и линий,
Только сердце мне твое
Открывалось все пустынней...
Сокровенный правил страх
Бытия творящей мукой,
И во весь его размах
Я тоску твою баюкал...
* * *
Пусть не дано нам возвратиться
В проверенное бытие, -
Возьми на память ветку тиса,
В ней память встречная поет.
В ней ток листвы вечнозеленой
Над нами шелестел слегка,
И не прощаясь, облака
Спешили за предел сужденный.
* * *
Опять ко мне приходит страсть
Жалеть меня не приручивших
И помогавших мне упасть . . .
Она еще нежней и тише
Любимой женщиною дышит
Чуть стороною, за плечами...
Не говорю ей ни о чем.
Оказалось, что это бездомный поэт и художник Валерий Исаянц. 1 января 2019 года ему исполнилось 74 года, а шестого января он умер в больнице. Похоронили его 18 января…
И тотчас же в интернете заговорили о его гениальности – мол, умер великий поэт и художник. Я не собираюсь давать оценку его творчеству. Тем более, что в изобразительном искусстве профессионально не разбираюсь. Читаю восторженные отзывы о нём и понимаю, что скитальческая, бездомная жизнь – это дополнительный бонус к завышению оценок.
И всё же... Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, и, возможно, стихи Валерия Исаянца будут востребованы в недалёком будущем. Не знаю! Самый главный и объективный судья – время. Остаётся только ждать его вердикт.
…С Валерием Исаянцем мы вместе учились сначала в Воронежском Суворовском училище, а потом на филфаке Воронежского государственного университета, где были в одной группе. Сошлись на почве любви к поэзии и футболу. Неоднократно я был у него дома. Валера тогда проживал вместе с матерью и отчимом в трёхкомнатной квартире в центре города. Всё было в той прекрасной молодости: читали стихи, спорили, играли вместе в футбол, иногда выпивали… Разве такое забудешь!
После окончания университета наши дороги разошлись: мы уехали из Воронежа в разные места.
Но Исаянц вскоре вернулся. Однажды, будучи по работе в Воронеже, я на Проспекте Революции встретил Валерия. Он потащил меня к себе домой. Мать у него умерла, и Валера жил теперь один в однокомнатной квартире, которая находилась недалеко от площади Ленина. В эту нашу встречу он и подарил мне свою небольшую рукопись – стихи, отпечатанные на машинке (второй или третий экземпляр) с предисловием Анастасии Цветаевой.
Эту рукопись я сохранил… Кстати, храню и его первый
сборничек "ОБЛИКИ", изданный в Ереване в 1978 году, который подарил мне автор.
Анастасия Цветаева о стихах Валерия Исаянца
?Передо мною ?Лирическая тетрадь? Валерия Исаянца. Так назвал поэт свою первую книгу. Он прав – лирическая струна звучит почти во всех его стихотворениях. Но это не только лирика в узком понимании этого слова. Сколько тут и творческой героики, и озирания на окружающий мир, страсти познать жизнь и назвать это познавание!
Что более всего поражает нас в этих стихах? Стремительные их ритмы. Но было бы близорукостью считать, что это лишь ритм рифмы. Это ритм индивидуальности поэта. Стремительность. Говорит ли он с Медным Всадником (прошлое, которое для него живо: впервые после Пушкинского Евгения поэт вступает в ?беседу? с Медным Петром!)
. . . Как ножницы – резал он ночи
Сеченьем лихого галопа!
………………………………………
… Был слышен всё ближе и ближе
Раскатистый храп ошалелого
В невиданной скачке коня.
– Искали столетие смелого! –
Царь Пётр кричит про меня.
Обращается ли он к Настоящему, к Гарсиа Лорке:
… Но бьётся испанское сердце
С любовью к Земле и к людям
В сердце потомка Гая,
В сердце сына России.
Или – к Георгису Велласу: (греческий поэт)
Кровью пишутся сюжеты
Для софоклова пера.
… Разлучённый: брат – от брата,
Здесь не ведает – покой.
Как в застенках каземата
Сердце бьётся под рукой,
За потомков Одиссея,
Вольнолюбцев – в кандалах.
И пока тревожит Лету
Эта варварская рать,
Отдыха не знать поэту,
Отдыха ему не знать.
Везде та же динамика: через все преграды ; в Будущее. Даже в самых лирических, то есть любовных, стихах тот же ритм, то же преодолевание:
… Душа и шапка – набекрень,
Ликует сердце сгоряча.
И – только бег оленей,
Да взгляд якутки невзначай!
Всю жизнь твою стремит попутно
Полоске неба изумрудной.
… Скосишься, падаешь как будто,
И снова бег твой устремлён,
Полёт вне прений и времён.
И в других стихах:
Город
твоим присутствием
полон…
… В тамбуре,
Буром
от тусклого света,
где на стекле
пробивается лёд,
Я запущу
светлячок сигареты
И промечтаю всю ночь –
напролёт!
Но он и мечтает по-особенному, по-своему. Это не мечты души пассивной, бездеятельной. Он и здесь своеобразен. В жару мечты – его:
Сердце стучит.
И не знает крушений!
И если мы на страницах его ?Лирической тетради? встречаемся с чувством тоски, то эта тоска динамическая, мятежная, на перевале к овладению ею. Таков Валерий Исаянц. После часа уныния – радость победы, бой с трудностью творчества. Он ещё раз скажет о себе:
Морзянкой бешено стучится,
Вольнолюбива и сильна,
Неприручаемая птица,
Та, что во мне заключена.
В ней нравы яростной породы,
Непознаваемая стать…
Упорствуя быть собой, когда лес облетает, он пишет:
Прости меня, осень,
Что я остаюсь зелёным,
Что я свои листья не сбросил,
Как сбросили первые клёны.
Всему вопреки,
Остаюсь я зелёным…
В ночи, где ?не видать ни зги!? читаем у него:
… Этим мало озабочен,
… ветром дружеским всклокочен,
в танце яростной пурги!
Природу поэт чувствует в единении с собой или себя с нею, что одно и то же:
Я здороваюсь с грибами,
Птице вслед шепчу.
Небо тянется губами
К моему плечу.
… И я дышу дыханием природы.
Она всегда чиста. Она – со мной.
Валерий Исаянц в лирике своей глубоко человечен, благожелателен. Он не отъединён, он на всё отзывается. Посетив выставку Сарьяна, своего соотечественника, он зажигается пламенем его картин:
Надолго я запомню
Десятки солнц, слепящие безгранно,
Как шаровыми яблоками молний
Катились в руки яблоки Сарьяна.
Поэт сочетает в себе две крови – русскую и армянскую. Об этом он говорит так:
Два цвета в моей крови,
Два солнца – и нет исхода.
Так поэт называет предельное чувство богатства быть сыном этих двух отчизн.
Но, может быть, скажут иные: здесь замечается подражательность. Тем, кто захотел бы уличить его в этом – ответим: разве можно упрекать молодого поэта в том, что он учится у старших современников? Учится – значит, выучится, если уже сейчас он обретает своё лицо. Начинают с подражания почти неминуемо: Лермонтов подражает Пушкину…
Когда-то английский эссеист Т. Карлейль в своём очерке о народном шотландском поэте Бёрнсе сравнил его с чистым источником, из которого, подставив ладонь, будут пить путники.
Так Валерий Исаянц поит читателей вечной свежестью юности, которая оглянулась – ещё раз, вечно – в первый раз! – на мир.
Сама печаль его стихов – так свойственная истинно русской лирике – дышит жаждой преодоления. Пожелаем же ему светлого творческого пути!"
Стихи Валерия Исаянца
из книги "ОБЛИКИ"
* * *
Душою, поиском томимой,
Сквозь ожиданья ясный мрак,
Я узнаю тебя, любимый,
Таимый в солнце Аштарак!
И позабыв язык свой вязкий,
В котором я рождён, отмечен, -
Я пригублю исток армянский
Девичьей родниковой речи.
* * *
Дай, Жизнь, мне слово утешенья!
Доверь тебе его найти!
Яви его! Иначе - тень
Я на твоём пути.
Иначе я - испуг крылатый!
Твои же крылья - жар!
И пусть, смущенно - виноваты,
Они в пыли лежат.
Но я уже могу бороться
За острый свет дневного солнца
И солнца Духа своего!
Я узнаю неотвратимо,
Что ясный свет Любви любимой
И солнца свет неуязвимый, -
Творца созданье одного!
Довольно, Жизнь, - приди и властвуй!
Я верю в твой завет,
И в силу слов, в одном согласных:
У Жизни смерти нет!
* * *
Ты знаешь этот лист живой,
Недвижным - он окован ранью,
И в неподвижности его -
Томительное ожиданье.
Немыслим для него подлог,
В том, что придет к нему б ы т ь м о ж е т,
И н е в о з м о ж н о г о по коже
Струится леденящий ток.
Он ждал, немой и обреченный,
Но свежий ветер шелестит, -
И лист, так звонко изумленный,
Зеленым пламенем горит.
* * *
Я не знал, о чем поет
Это чудо кос и линий,
Только сердце мне твое
Открывалось все пустынней...
Сокровенный правил страх
Бытия творящей мукой,
И во весь его размах
Я тоску твою баюкал...
* * *
Пусть не дано нам возвратиться
В проверенное бытие, -
Возьми на память ветку тиса,
В ней память встречная поет.
В ней ток листвы вечнозеленой
Над нами шелестел слегка,
И не прощаясь, облака
Спешили за предел сужденный.
* * *
Опять ко мне приходит страсть
Жалеть меня не приручивших
И помогавших мне упасть . . .
Она еще нежней и тише
Любимой женщиною дышит
Чуть стороною, за плечами...
Не говорю ей ни о чем.
Метки:
