Утро Вечного Содома

В блаженном городе Свободных,
где Лот напрасно глотку драл,
орал торжественный хорал –
он побуждал, повелевал
и этим карты Лоту путал:
давно последнее настало утро,
но город – не осознавал.
Он просто кашлял, шаркал, топал,
зевал, шутил, коврижки лопал,
курил и Винстон, и Опал,
торговых девок обжимал
и по плечу клиентов хлопал.
За всем стоял столетний опыт –
и это ужас вызывало:
ведь то, что в небе вызревало, –
Содом решительно не замечал!

Там нечто зверское вослед судьбе своей единственной кричал,
о прутья клетки бился буйной головой
он – именем Убийство и Разбой:
?О день мой – век мой!..? –
а дальше – тема ярости голубоватой пеною текла с разбитых губ.

?Убивец, изверг, душегуб!?
Крылами падших ангелов
толпа перед преступником земной вздымала прах,
несла разбойника на воплях, на плевках;
с ним разделённая солдатскими штыками
грозила разорвать руками и клыками
и камнем норовила на башке ещё один поставить рог.

?Ну что, Емелька? Силой взять схотел, чего тебе не додал Бог?
Что, смог??
И новый камень
в прутьях грязной клетки просвистел.

День намечался, между тем, тих да пресветел,
и синь над золотом церквей зияла, будто тягостная дума.
Всё получилось так, или не так?
как если бы они сжигали Аввакума?

Надеждой жизни вольной, неземной,
над коей в своё время похихикал Казанова,
мир разделён и разорён, и снова
в нём вызревает бой слепой с самим собой.
Крошится под его тяжёлою ногой
существования непрочная основа.
Взбирается, опять взбирается изгой
на трон, где восседал вчера благой.

Лишь ахиллесовой своей пятой
мы иногда касаемся реальности –
в непрерываемом и возрастающем
смятении и душ, и тел.
Нанизаны на поколения и века вертел,
мы судьбами стремимся исчерпать
все варианты виртуальности –
и святость, и разбой находят в Боге свой предел.
И если для чего-то Ему нужен наш ненастный дол и дом –
умри, Содом!
Да будет так, как Он хотел!