Мне грезилось поле под сводом лазурным

Мне грезилось поле под сводом лазурным,
Душистых колосьев на нём без конца.
Простор и свобода . . . И мысль о невзгоде
Казалась безмерно далёкой и странной тогда . . .
Но тучи густые над полем повисли, -
И клонится, стелется колос душистый . . .
Простор и свобода – вас нет и следа.
Прибитый поломанный колос не встанет,
С улыбкой не встретит он луч золотой:
В нём радость свободы убита страданьем,
Неравной борьбой с налетевшей грозой . . .
И долго картиной безрадостно-хмурой
Душе поселянина колос понурый
Рассказывать будет про горечь утраты большой.
Мне грезилось море в свободном порыве:
В нём волны, как горы, неслись к небесам . . .
Казалось: вот-вот обоймутся с глубокой лазурью,
И радость свиданья расскажут родным берегам.
Но сил не хватило стихии холодной
И замер порыв одинокий, бесплодный . . .
М в море нет места свободным волнам . . .
И холодом веет от сонного моря:
В нём чуется горечь обиды большой . . .
И долго для волн говорливых копить оно будет
Всю силу порыва к лазури манящей, немой . . .
Меж тем, успокоенный гладью зеркальной,
Жемчужин уж ищет во влаге кристальной
Рыбак равнодушный, усталый душой
Мне грезилась радость людская, как море,
Как нива под солнечным, ярким лучом . . .
В свободном порыве, свободной душою
Все люди, как братья, шли дружной семьёй . . .
Но шаг . . . И угрюмая зависть и злоба
Царят над душой, и как крышкою гроба
Свобода раздавлена дикой, безумной борьбой . . .
И скоро ль созреет душа для порыва,
Для общей работы на дело свобод.
Кто скажет. Кругом так угрюмо, угрюмо . . .
Так горечь утраты владеет душой,
Что хочется плакать безумно порой,
Чтоб справиться легче с безрадостной думой.

1918 г. 30 июня-12 июля Сапожок.