Боже, дай сил...
Даже не знаю, что мне сказать в ответ.
Тихое завтра отходит все дальше, дальше.
Сердце колотит досель неизвестным маршем,
Хочется плакать и Старый листать Завет.
Руки дрожат, по венам течет рассвет.
Я отдаюсь прохладе - и гаснут свечи.
Может, в загробной жизни нам станет легче.
Только надежд на это почти что нет.
Платье шурша слетает с округлых плеч,
Время считать кудрявых овец стадами.
Как это все могло приключиться с нами?
Разве Господь не должен был остеречь?
Там, высоко в горах, я шептала речь.
Там, прикасаясь к древним мощам, молилась.
Но к несмиренным разве снисходит милость?..
Что остается? Верить, любить, беречь?..
Кто-то готов раскаяться, но не я.
Что ж, говоря открыто, мне дико больно.
Но не ропщу. И более: я довольна.
Не остывает давняя полынья.
В храме поставлю свечи: друзья, семья.
За упокой и здравие. Крест, иконы.
Стены откликнутся скрипом, а может, стоном.
Боже, дай сил отбиться от воронья...
Тихое завтра отходит все дальше, дальше.
Сердце колотит досель неизвестным маршем,
Хочется плакать и Старый листать Завет.
Руки дрожат, по венам течет рассвет.
Я отдаюсь прохладе - и гаснут свечи.
Может, в загробной жизни нам станет легче.
Только надежд на это почти что нет.
Платье шурша слетает с округлых плеч,
Время считать кудрявых овец стадами.
Как это все могло приключиться с нами?
Разве Господь не должен был остеречь?
Там, высоко в горах, я шептала речь.
Там, прикасаясь к древним мощам, молилась.
Но к несмиренным разве снисходит милость?..
Что остается? Верить, любить, беречь?..
Кто-то готов раскаяться, но не я.
Что ж, говоря открыто, мне дико больно.
Но не ропщу. И более: я довольна.
Не остывает давняя полынья.
В храме поставлю свечи: друзья, семья.
За упокой и здравие. Крест, иконы.
Стены откликнутся скрипом, а может, стоном.
Боже, дай сил отбиться от воронья...
Метки: