Семь
Явился как-то миру человек,
Во всех семи грехах виновный.
Он прожил долгий, шумный век,
Он скверне предавал обет церковный.
Никто не видел этого греха,
Ведь в мыслях предавался он гордыни.
Он продавал пушистые меха,
А золото хранил в железной скрыне.
Он в доме жил, где комната одна,
Где не о ком судачить и гневится.
Воспоминания отскреб он ото дна,
Чтоб завистью нарочно удавиться.
Но ничего не вышло, вновь и вновь
Слонялся ленно среди стен угрюмых.
Почти застыла в его жилах кровь,
Как вдруг явилась смерть совсем в иных костюмах.
С червонной лентой, искусителя змеей,
Она с порога сразу в дом прокралась
Она проторенной явилася стезей,
Пред Господом нагой быть не стеснялась.
Столетний человек со страстию в душе,
Он плоть от плоти. Из ребра Адама!
Предался нежностям, а утром в неглиже
Он к алтарю с монетами. За грех вот, и для храма.
Взмолился он, зажмурился , замком
Сцепились пальцы, а через мгновенье
Бежал он за обеденным звонком,
За вкусом сладостей. Не ведая сомненья.
Во всех семи грехах виновный.
Он прожил долгий, шумный век,
Он скверне предавал обет церковный.
Никто не видел этого греха,
Ведь в мыслях предавался он гордыни.
Он продавал пушистые меха,
А золото хранил в железной скрыне.
Он в доме жил, где комната одна,
Где не о ком судачить и гневится.
Воспоминания отскреб он ото дна,
Чтоб завистью нарочно удавиться.
Но ничего не вышло, вновь и вновь
Слонялся ленно среди стен угрюмых.
Почти застыла в его жилах кровь,
Как вдруг явилась смерть совсем в иных костюмах.
С червонной лентой, искусителя змеей,
Она с порога сразу в дом прокралась
Она проторенной явилася стезей,
Пред Господом нагой быть не стеснялась.
Столетний человек со страстию в душе,
Он плоть от плоти. Из ребра Адама!
Предался нежностям, а утром в неглиже
Он к алтарю с монетами. За грех вот, и для храма.
Взмолился он, зажмурился , замком
Сцепились пальцы, а через мгновенье
Бежал он за обеденным звонком,
За вкусом сладостей. Не ведая сомненья.
Метки: