Новое счастие
Теперь только снег и немая ограда
Теперь только снег и немая ограда,
Я рвусь ближе к небу, но память не рада.
Разбитая снегом об лёд и засовы,
И в рай не впускают чужие оковы.
Я тихо вдыхаю и грею ладони.
Бегу белым волком на встречу ветрам.
И маются в небе крылатые кони,
Бредут чутко облаком к пагубным снам.
Мне б знать твои мысли и кто я тебе?
Богиня у сердца и реет в мечте.
Привязанность стала фатальной улыбкой,
Такой же, как ты недоступной и зыбкой.
Прошённой, отпущенной, внятной лишь мне.
А я каждый вечер в случайном молчании,
Иду легкой поступью ближе к весне.
И руки воздеты, и вены на грани.
Теперь только снег и немая ограда.
И я уж в земле, но она не отрада.
А в рай не впускают оковы твои,
И смертью обветрились губы мои.
Павел Лавриненко
или это солнце
бог стряхивает пепел наших чувств
с окурка догорающего солнца
и снег кричит напоследок
я не хочу
так топят слепых котят
так черным по глади пруда
труп щенка
если бы вы любили как я
вы бы вырвали
зубы
у сердца
только жутче и жёстче песня ямщика
и снежинки
во льду
умирает усердней
я хочу быть простым
я хочу быть понятным
я хотел бы своим языком говорить
только слова чужими губами помяты
как после ночи бессонной края простыни
только зуб у щенка острей
чем у пса
и глаза черней
я попал под обстрел
я последний псалм
давида земельных червей
или солнце множит в трупах червей
или множит слепых котят
только падал снег
только падает снег
вверх
а люди туда не хотят
Анатолий Михайлов
Абдукция
Руки никто не согреет холодным своим фонарем,
Жажда мгновения грязно точит себя под дождем,
Тонкие блики смывает нового сада и впредь,
Черное форму теряет, сердца тебе не согреть,
Разве возможно такое, чтоб в нарисованном сне,
Мы повстречались в покое и убежали извне,
С черной гранитной картины располосованный звук,
Ранит себя в палантины, серо-малиновых мух,
Дайте мне выпить, мне жарко, невыносимая месть,
Кроет молитвы обратно, здесь больше нам не присесть,
В сладкую лужу трясины словно у белого - тратта,
В сером конверте на алом, кровь течет из автомата,
Будто железо ожило в плоти одной только плоть,
Щепки сметало стропилом, что ли его распороть,
Словно поджилки у птицы в тонкие лаги подков,
Что? Вам не жалко бумаги? в очередную любовь,
Падают горстями деньги, сари из бархата - рвань,
Лыжи в немые застенки - солнцем меня ты порань,
Располосуй мое тело... только за то что ты есть,
Жить на земле я хотела, столько лет, даже не счесть...
Камила Назырова
совершенно пофиг
Гороскоп появился раньше телескопа,
и спорить тут не о чем.
Плечо послужит подспорьем
в транспортировке клади
в долгом пути.
Рутинное это всё взглянет по новому...
хрустальный транспортир солнца,
окоченевшая даль.
О чём мы опять говорим...
Интонация.
Разве не к ней сводим смысл?
Не нужно ни шёпота, ни крика,
обойдёмся тихим потоком
на уровне кадыка.
Так и плывёт голова,
не голодна по горло,
глаз намечает звезду,
от которой не будет тепла.
Играй на иностранном языке
в прятки с рутинностью,
выучи 2-3 фразы
и говори в глаза.
Тогда встанут по отрогам
змееподобные просветлённые,
и кто из них ты –
совершенно пофиг.
Батлер Бутлер
Теплая тишина
Я достану флакон – разведенную снегом ?Черную магию?.
В нашем общем чистилище, соединенном кресто-
Образно, я проникаю в твою биографию,
В отведенное слишком другому пустое место.
Ты ведешь долгий счет дверей в этом раненом помещении,
Ты рисуешь на кромке круг разноцветным мелком с отливом,
Но незнание букв не спасает от мысли об упущении,
О возможности воссоздания, ветреном и красивом,
Бесполезном и ладно скроенном, боги и безделушки
Оставляют следы на подрамнике. Всё ли у вас покойно?
А когда настает весна, белый пух из пустой подушки
Улетает на юг, и платком тебе машет Мойна.
Всё достанется нам – разве может иначе быть, если мир так тесен,
Что, открыв окно, упираешься лбом в незанятную перспективу.
Ты ведешь долгий счет равновесия зим и весен,
И бежит моя нежность к тебе по узорному водосливу.
Ольга Брагина
1. Un oeil du lapin
Я категорический Кролик, теряющий терпение.
Когда в жерле города
Просыпается неторопливая
Поступь des gueux,
окружённая ореолом льда -
У самых ненасытных жителей
Кончается тепло,
Исходящее из их
Недровых орехов.
Босые ноги сомнамбул-голяков
Не различают тухлятину духов.
Мразь распространяется в грации
Замерзающих на стекле кристаллов,
Глотки топча, сминая стопой гениталии
Безотносительно, безлично, безлико.
В стране, где волосы стоят,
Упруже сосков от переизбытка
Шёлковой ткани и дряни животной...
Леонид Именных
Монолит. Белый ток
Январь нежданно и негаданно продрог…
Завоет вьюга, вырвется, взовьётся
Защёлкает в иглистой пасти белый ток,
Слюда забрызжет, молоко польётся.
Шурует бричка, прорываясь сквозь метель,
Поддужных бубенцов весёлый клёкот,
Вшивавший в сумрак звуков канитель…
Исходит паром кучер бледнощёкий.
Утрамбовались клочья снега в полотно,
Копыта снова раздирают в клочья
Его седую ткань, и снова взметено
Веретеном ветров к пурпуру ночи.
Шипят полозья, колоколят бубенцы,
Медлителен, но верен шаг лошадок,
Дыханье тяжкое, с налётом хрипотцы…
Морозец крепок, путь домой не сладок.
Во двор – домашним светом из окна облит,
Домашнего испить печного дыма
Заедет кучера и брички монолит,
Почивший монолит неразделимо.
Готфрид Груфт Де Кадавр
Жар
Шут ума – цветастый акробат
Сел в кульбит,
Пот прошиб литую стенку лба,
Бок знобит,
“Боль-боль-боль” – оскомину набат
В зуб набил
Кислым словом сочных ягод, ад
Вешний свил
Фатъ Ангина в чреве вишен гланд,
Муравьи
Роют ход подземно-кожных ран,
Дом в крови
Вен построен с раннего утра,
Чёрен вид
Виллы муравейника, парад
В Лёгких-Стрит.
Кашель хрип и капель красный град:
Слизь пестрит
На мясницком сюртуке. Наряд
От зари
До зари горит, как скорбный град –
Древний Рим
Иль печка лба, иль ряд гирлянд.
Фарг Генрих фон Гротцест
Новогоднее. Вишня вашей смерти
седое марево, иссине-синяя метель,
до черноты замёрзший палец неба –
я слышу вашу заспанную смерть,
прокуренные снегом парапеты,
постаменты, зияющие чистотой,
крутые формы кирпича на крышах,
окоченелые окошки коротышек,
измученные льдины под песком,
коптится акварель багряным, серым
под солнечным разломанным ребром,
под кладезью навесов и мостов –
творожным и оттаявшим оттенком,
сухи нагие и трухлявые стволы,
уродливы, горбаты птичьи спины,
повыколупаны глаза и фонари
в сугробах, пене выхлопного дыма,
я слышу: шорохи теснятся в силуэтах
серпов и ёлок, человеков, снега,
колоколов – невыносимо тесно!
цветёт и пахнет вишня вашей смерти;
Ъ-Сады-Ъ
Теперь только снег и немая ограда,
Я рвусь ближе к небу, но память не рада.
Разбитая снегом об лёд и засовы,
И в рай не впускают чужие оковы.
Я тихо вдыхаю и грею ладони.
Бегу белым волком на встречу ветрам.
И маются в небе крылатые кони,
Бредут чутко облаком к пагубным снам.
Мне б знать твои мысли и кто я тебе?
Богиня у сердца и реет в мечте.
Привязанность стала фатальной улыбкой,
Такой же, как ты недоступной и зыбкой.
Прошённой, отпущенной, внятной лишь мне.
А я каждый вечер в случайном молчании,
Иду легкой поступью ближе к весне.
И руки воздеты, и вены на грани.
Теперь только снег и немая ограда.
И я уж в земле, но она не отрада.
А в рай не впускают оковы твои,
И смертью обветрились губы мои.
Павел Лавриненко
или это солнце
бог стряхивает пепел наших чувств
с окурка догорающего солнца
и снег кричит напоследок
я не хочу
так топят слепых котят
так черным по глади пруда
труп щенка
если бы вы любили как я
вы бы вырвали
зубы
у сердца
только жутче и жёстче песня ямщика
и снежинки
во льду
умирает усердней
я хочу быть простым
я хочу быть понятным
я хотел бы своим языком говорить
только слова чужими губами помяты
как после ночи бессонной края простыни
только зуб у щенка острей
чем у пса
и глаза черней
я попал под обстрел
я последний псалм
давида земельных червей
или солнце множит в трупах червей
или множит слепых котят
только падал снег
только падает снег
вверх
а люди туда не хотят
Анатолий Михайлов
Абдукция
Руки никто не согреет холодным своим фонарем,
Жажда мгновения грязно точит себя под дождем,
Тонкие блики смывает нового сада и впредь,
Черное форму теряет, сердца тебе не согреть,
Разве возможно такое, чтоб в нарисованном сне,
Мы повстречались в покое и убежали извне,
С черной гранитной картины располосованный звук,
Ранит себя в палантины, серо-малиновых мух,
Дайте мне выпить, мне жарко, невыносимая месть,
Кроет молитвы обратно, здесь больше нам не присесть,
В сладкую лужу трясины словно у белого - тратта,
В сером конверте на алом, кровь течет из автомата,
Будто железо ожило в плоти одной только плоть,
Щепки сметало стропилом, что ли его распороть,
Словно поджилки у птицы в тонкие лаги подков,
Что? Вам не жалко бумаги? в очередную любовь,
Падают горстями деньги, сари из бархата - рвань,
Лыжи в немые застенки - солнцем меня ты порань,
Располосуй мое тело... только за то что ты есть,
Жить на земле я хотела, столько лет, даже не счесть...
Камила Назырова
совершенно пофиг
Гороскоп появился раньше телескопа,
и спорить тут не о чем.
Плечо послужит подспорьем
в транспортировке клади
в долгом пути.
Рутинное это всё взглянет по новому...
хрустальный транспортир солнца,
окоченевшая даль.
О чём мы опять говорим...
Интонация.
Разве не к ней сводим смысл?
Не нужно ни шёпота, ни крика,
обойдёмся тихим потоком
на уровне кадыка.
Так и плывёт голова,
не голодна по горло,
глаз намечает звезду,
от которой не будет тепла.
Играй на иностранном языке
в прятки с рутинностью,
выучи 2-3 фразы
и говори в глаза.
Тогда встанут по отрогам
змееподобные просветлённые,
и кто из них ты –
совершенно пофиг.
Батлер Бутлер
Теплая тишина
Я достану флакон – разведенную снегом ?Черную магию?.
В нашем общем чистилище, соединенном кресто-
Образно, я проникаю в твою биографию,
В отведенное слишком другому пустое место.
Ты ведешь долгий счет дверей в этом раненом помещении,
Ты рисуешь на кромке круг разноцветным мелком с отливом,
Но незнание букв не спасает от мысли об упущении,
О возможности воссоздания, ветреном и красивом,
Бесполезном и ладно скроенном, боги и безделушки
Оставляют следы на подрамнике. Всё ли у вас покойно?
А когда настает весна, белый пух из пустой подушки
Улетает на юг, и платком тебе машет Мойна.
Всё достанется нам – разве может иначе быть, если мир так тесен,
Что, открыв окно, упираешься лбом в незанятную перспективу.
Ты ведешь долгий счет равновесия зим и весен,
И бежит моя нежность к тебе по узорному водосливу.
Ольга Брагина
1. Un oeil du lapin
Я категорический Кролик, теряющий терпение.
Когда в жерле города
Просыпается неторопливая
Поступь des gueux,
окружённая ореолом льда -
У самых ненасытных жителей
Кончается тепло,
Исходящее из их
Недровых орехов.
Босые ноги сомнамбул-голяков
Не различают тухлятину духов.
Мразь распространяется в грации
Замерзающих на стекле кристаллов,
Глотки топча, сминая стопой гениталии
Безотносительно, безлично, безлико.
В стране, где волосы стоят,
Упруже сосков от переизбытка
Шёлковой ткани и дряни животной...
Леонид Именных
Монолит. Белый ток
Январь нежданно и негаданно продрог…
Завоет вьюга, вырвется, взовьётся
Защёлкает в иглистой пасти белый ток,
Слюда забрызжет, молоко польётся.
Шурует бричка, прорываясь сквозь метель,
Поддужных бубенцов весёлый клёкот,
Вшивавший в сумрак звуков канитель…
Исходит паром кучер бледнощёкий.
Утрамбовались клочья снега в полотно,
Копыта снова раздирают в клочья
Его седую ткань, и снова взметено
Веретеном ветров к пурпуру ночи.
Шипят полозья, колоколят бубенцы,
Медлителен, но верен шаг лошадок,
Дыханье тяжкое, с налётом хрипотцы…
Морозец крепок, путь домой не сладок.
Во двор – домашним светом из окна облит,
Домашнего испить печного дыма
Заедет кучера и брички монолит,
Почивший монолит неразделимо.
Готфрид Груфт Де Кадавр
Жар
Шут ума – цветастый акробат
Сел в кульбит,
Пот прошиб литую стенку лба,
Бок знобит,
“Боль-боль-боль” – оскомину набат
В зуб набил
Кислым словом сочных ягод, ад
Вешний свил
Фатъ Ангина в чреве вишен гланд,
Муравьи
Роют ход подземно-кожных ран,
Дом в крови
Вен построен с раннего утра,
Чёрен вид
Виллы муравейника, парад
В Лёгких-Стрит.
Кашель хрип и капель красный град:
Слизь пестрит
На мясницком сюртуке. Наряд
От зари
До зари горит, как скорбный град –
Древний Рим
Иль печка лба, иль ряд гирлянд.
Фарг Генрих фон Гротцест
Новогоднее. Вишня вашей смерти
седое марево, иссине-синяя метель,
до черноты замёрзший палец неба –
я слышу вашу заспанную смерть,
прокуренные снегом парапеты,
постаменты, зияющие чистотой,
крутые формы кирпича на крышах,
окоченелые окошки коротышек,
измученные льдины под песком,
коптится акварель багряным, серым
под солнечным разломанным ребром,
под кладезью навесов и мостов –
творожным и оттаявшим оттенком,
сухи нагие и трухлявые стволы,
уродливы, горбаты птичьи спины,
повыколупаны глаза и фонари
в сугробах, пене выхлопного дыма,
я слышу: шорохи теснятся в силуэтах
серпов и ёлок, человеков, снега,
колоколов – невыносимо тесно!
цветёт и пахнет вишня вашей смерти;
Ъ-Сады-Ъ
Метки:
