Рецензия Владимира Исакова на творчество Экрама Ме
РЕЦЕНЗИЯ Владимира Исакова-Действительный член Общества любителей российской словесности.
?КРЕСТ СУДЬБЫ?
(Заметка по поводу книги Экрама Меликова)
1.
Путь поэта – это всегда постижение самого себя. Рано осознавший свою нестандартность, избранность Меликов пытается выразить неизбывное внутреннее смятение стихами. В 13 лет он пишет такие, к примеру, строки:
Узор зари наивен, может!
Но в нём имеется своя идея,
Когда он краснохвостой кошкой
Прыгает на кусты и деревья!
Здесь уже ясна важнейшая составная часть эстетики поэта:
э м о ц и о н а л ь н о н а п р я ж ё н н ы й
з р и м ы й о б р а з!
Но маята души, принимающая зачастую крайние формы, не удовлетворялась реализацией в энергоёмких картинах. Более того, мистические порывы в иные пространства, стремление к абсолютной свободе от общественных пут и даже от собственной телесной оболочки никак не согласовывались с поэтическими воззрениями и становились открытой экзальтацией.
Поэт пытается гармонизировать своё видение приемлемой личностной философией.
С л е д ы этой ф и л о с о ф и и можно заметить в с т и х а х п е р в о г о п е р и о д а творчества, оканчивающегося 1985-м годом. Основной посыл проповедуемого взгляда на общество сошёлся с ницшеанской идеей с в е р х ч е л о в е к а. Внутреннее ощущение своеобычности стало максимально контрастным, доходящим до полного противопоставления себя всему миру:
И если на пределе дня
Мир, атакующий меня,
Предложит: ?Сдайся и умолкни!
Презри борьбы со мной тщету!?,
Из сердца, как бы из лимонки,
Я резко выдерну чеку!
Однако такой неприглядный индивидуализм помог поэту выжить в условиях всеобщей партийной литературы. Он никогда не писал стихов на потребу власти. Имея диплом историка, работая в музее, он даже в мелочах не изменил себе – оставался резким, прямым, неподкупным. Результат такого характера налицо – абсолютная неизвестность русскому читателю!
Восьмидесятые годы явились годами полного переосмысления поэтом мироустройства.
Маята души получает конкретный выход: Н е б о!
Тонус духа ведёт к высоте…
Там не райские птицы горланят,
И монет золотых не чеканят.
А спокойно живут на кресте.
Жизнь на кресте – это прежде всего глубокое смирение. И поэт предстал в новой ипостаси, ?открытый и земле, и небесам?. Пятидесятитрёхлетний Экрам Меликов вновь на перепутье. Ибо развилка дорог и есть вечный крест судьбы…
2
Оригинальное поэтическое мышление Экрама Меликова реализуется то в неожиданных древнеисторических ассоциациях, то в чрезвычайной гиперболизации сравнений, то в апелляции к окружающей природе, то в оживлении, даже очеловечивании ?азиатского лица? домов, весну – ?медсестру молодую?, солнце – чистильщика ?ботинок? кораблей и т.п.
Но принципиальная новизна восприятия мира поэтом заключена прежде всего в постоянном ощущении окружающей действительности как
р и с т а л и щ а, где неизбежна борьба, столкновение, побоище, война. Животрепещущему миру Меликова характерен, прежде всего, резкий, неожиданный поступок, когда ?блики солнца измяли подушку? или ?ветер царапает стены когтями?…
Быть может, такое мироощущение происходит из жестокого внутреннего противоречия между ?неразумной душой? и ?кожаным мешком? тела. Не суть важно! Жизнь, по Меликову, пронизывающая Вселенную, порождает извечное противостояние, борьбу среди сущего.
Не потому ли:
Бьётся, валится наземь пылающий август!
А асфальт, весь в ожогах, орёт!
Или же трагедия осени, выраженная столь по-меликовски:
А ветер – офицер лихой,
Пьянясь от свежих ран, шатаясь,
Срывает дерзкою рукой
С деревьев жёлтые штандарты!
Как бы то ни было, т р а г и з м б ы т и я, увиденный в безмерных и мельчайших деталях мира – вот исток невероятной эмоциональной напряжённости образов поэта.
3
Есть у Экрама Меликова открытия и формального свойства. Можно, например, говорить о новой рифме, которую, продлевая сложившийся в стихотворении ряд эпитетов, следует назвать г л у б о к о й. Эта рифма зачастую захватывает не только ударные и послеударные, но и доударные части рифмующихся слов, включая в себя порой и предыдущие слова.
Здесь можно было бы говорить о новых вариантах ?богатой? рифмы, где-то сходной с рифмой Маяковского, если бы поэт не пошёл дальше. В ряде рифмокомпонентов порядок звуков становится не столь важным: ?Лапы - капли, лавину – отлынув, умолкни – лимонки, посылками – насильники, опрокинуты – нытики, капризом – бисером, извопиться – живописца, окалина – камера, напоказ – закат, кровати узкой – вазы хрусткой, розовой – здороваясь, не выстоять – неистово…?.
Врезаясь назад, вглубь строки, рифма находит новую опору. Сохраняется ударная гласная, но могут теряться привычные слуху прочие согласования: замахал – волн меха, ни в сурах – сумрак, беспощадные строки – недотроги, с лета вбок – кровоподтёк, орнамент – гортани, не все мы – на землю, сумерки росисты –террористки, ран шатаясь – штандарты, не впустили – пустыни, понимаю – плавниками, лай на неё – авиалайнера, листва – деревьев глаза, правя метко – кинопроектор…
Быть может, приведённую выше рифму
о п р о к и н у т ы – следует рассматривать шире: опрокинуты – оптимисты и нытики!
Сегодня можно спорить о красоте глубоких рифм типа: капризом – бисером, орнамент – гортани или ран шатаясь – штандарты. Но, как это не раз бывало в истории искусства, новое понятие красоты – всего лишь удел времени.
4
Россия предстаёт в стихах Меликова иллюзионной, удивительно сказочной страной. Хоровод извечных природных символов – берёзок, рябин, полей, лютой зимы, озёр, рек, лесов, садов – попавший в фокус хищного зрения поэта, оживает в каком-то гигантском фантасмагорическом спектакле. И, оживая, радует и пугает одновременно – как, собственно, и бывает в русской сказке.
Но глубоко личным переживанием за судьбу России в начале 90-х годов звучит пророческое:
Холодной России не скрыться от пагубы,
От пуль и камней, полосы ножевой.
И кровь заливает разбитые палубы…
А небо, как парус, над бездной живой!
Славянский м е н т а л и т е т Экрама Меликова виден невооружённым глазом: прямодушие, жажда веры, дерзновенность, неистовость, бескомпромиссность, стремление к простору, свободолюбие, размах, правдоискательство… В то же время его стихи несут определённый восточный смак, проявляемый то в сквозных рифмах, то в изощрённой, ?кайфовой? детализации своих ощущений. Такое совмещение, накрепко сплавленное талантом поэта, безусловно выделяет его творчество на обширной палитре русской словесности.
Меликов происходит из той советской действительности, откуда следует Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Константин Симонов, Булат Окуджава, Фазиль Искендер, Юлий Ким, Иосиф Бродский, Бахыт Кенжеев и многие другие русские поэты нерусского происхождения. Южанин Меликов родился и вырос в великой стране. Он говорит и пишет на великом ?своём? языке. И это величие накрепко связываемое с Россией, он отдаёт нам стихами.
Запомним: Э к р а м М е л и к о в, р у с с к и й п о э т, н а ш с о в р е м е н н и к!
Владимир Исаков
Действительный член Общества любителей российской словесности.
?КРЕСТ СУДЬБЫ?
(Заметка по поводу книги Экрама Меликова)
1.
Путь поэта – это всегда постижение самого себя. Рано осознавший свою нестандартность, избранность Меликов пытается выразить неизбывное внутреннее смятение стихами. В 13 лет он пишет такие, к примеру, строки:
Узор зари наивен, может!
Но в нём имеется своя идея,
Когда он краснохвостой кошкой
Прыгает на кусты и деревья!
Здесь уже ясна важнейшая составная часть эстетики поэта:
э м о ц и о н а л ь н о н а п р я ж ё н н ы й
з р и м ы й о б р а з!
Но маята души, принимающая зачастую крайние формы, не удовлетворялась реализацией в энергоёмких картинах. Более того, мистические порывы в иные пространства, стремление к абсолютной свободе от общественных пут и даже от собственной телесной оболочки никак не согласовывались с поэтическими воззрениями и становились открытой экзальтацией.
Поэт пытается гармонизировать своё видение приемлемой личностной философией.
С л е д ы этой ф и л о с о ф и и можно заметить в с т и х а х п е р в о г о п е р и о д а творчества, оканчивающегося 1985-м годом. Основной посыл проповедуемого взгляда на общество сошёлся с ницшеанской идеей с в е р х ч е л о в е к а. Внутреннее ощущение своеобычности стало максимально контрастным, доходящим до полного противопоставления себя всему миру:
И если на пределе дня
Мир, атакующий меня,
Предложит: ?Сдайся и умолкни!
Презри борьбы со мной тщету!?,
Из сердца, как бы из лимонки,
Я резко выдерну чеку!
Однако такой неприглядный индивидуализм помог поэту выжить в условиях всеобщей партийной литературы. Он никогда не писал стихов на потребу власти. Имея диплом историка, работая в музее, он даже в мелочах не изменил себе – оставался резким, прямым, неподкупным. Результат такого характера налицо – абсолютная неизвестность русскому читателю!
Восьмидесятые годы явились годами полного переосмысления поэтом мироустройства.
Маята души получает конкретный выход: Н е б о!
Тонус духа ведёт к высоте…
Там не райские птицы горланят,
И монет золотых не чеканят.
А спокойно живут на кресте.
Жизнь на кресте – это прежде всего глубокое смирение. И поэт предстал в новой ипостаси, ?открытый и земле, и небесам?. Пятидесятитрёхлетний Экрам Меликов вновь на перепутье. Ибо развилка дорог и есть вечный крест судьбы…
2
Оригинальное поэтическое мышление Экрама Меликова реализуется то в неожиданных древнеисторических ассоциациях, то в чрезвычайной гиперболизации сравнений, то в апелляции к окружающей природе, то в оживлении, даже очеловечивании ?азиатского лица? домов, весну – ?медсестру молодую?, солнце – чистильщика ?ботинок? кораблей и т.п.
Но принципиальная новизна восприятия мира поэтом заключена прежде всего в постоянном ощущении окружающей действительности как
р и с т а л и щ а, где неизбежна борьба, столкновение, побоище, война. Животрепещущему миру Меликова характерен, прежде всего, резкий, неожиданный поступок, когда ?блики солнца измяли подушку? или ?ветер царапает стены когтями?…
Быть может, такое мироощущение происходит из жестокого внутреннего противоречия между ?неразумной душой? и ?кожаным мешком? тела. Не суть важно! Жизнь, по Меликову, пронизывающая Вселенную, порождает извечное противостояние, борьбу среди сущего.
Не потому ли:
Бьётся, валится наземь пылающий август!
А асфальт, весь в ожогах, орёт!
Или же трагедия осени, выраженная столь по-меликовски:
А ветер – офицер лихой,
Пьянясь от свежих ран, шатаясь,
Срывает дерзкою рукой
С деревьев жёлтые штандарты!
Как бы то ни было, т р а г и з м б ы т и я, увиденный в безмерных и мельчайших деталях мира – вот исток невероятной эмоциональной напряжённости образов поэта.
3
Есть у Экрама Меликова открытия и формального свойства. Можно, например, говорить о новой рифме, которую, продлевая сложившийся в стихотворении ряд эпитетов, следует назвать г л у б о к о й. Эта рифма зачастую захватывает не только ударные и послеударные, но и доударные части рифмующихся слов, включая в себя порой и предыдущие слова.
Здесь можно было бы говорить о новых вариантах ?богатой? рифмы, где-то сходной с рифмой Маяковского, если бы поэт не пошёл дальше. В ряде рифмокомпонентов порядок звуков становится не столь важным: ?Лапы - капли, лавину – отлынув, умолкни – лимонки, посылками – насильники, опрокинуты – нытики, капризом – бисером, извопиться – живописца, окалина – камера, напоказ – закат, кровати узкой – вазы хрусткой, розовой – здороваясь, не выстоять – неистово…?.
Врезаясь назад, вглубь строки, рифма находит новую опору. Сохраняется ударная гласная, но могут теряться привычные слуху прочие согласования: замахал – волн меха, ни в сурах – сумрак, беспощадные строки – недотроги, с лета вбок – кровоподтёк, орнамент – гортани, не все мы – на землю, сумерки росисты –террористки, ран шатаясь – штандарты, не впустили – пустыни, понимаю – плавниками, лай на неё – авиалайнера, листва – деревьев глаза, правя метко – кинопроектор…
Быть может, приведённую выше рифму
о п р о к и н у т ы – следует рассматривать шире: опрокинуты – оптимисты и нытики!
Сегодня можно спорить о красоте глубоких рифм типа: капризом – бисером, орнамент – гортани или ран шатаясь – штандарты. Но, как это не раз бывало в истории искусства, новое понятие красоты – всего лишь удел времени.
4
Россия предстаёт в стихах Меликова иллюзионной, удивительно сказочной страной. Хоровод извечных природных символов – берёзок, рябин, полей, лютой зимы, озёр, рек, лесов, садов – попавший в фокус хищного зрения поэта, оживает в каком-то гигантском фантасмагорическом спектакле. И, оживая, радует и пугает одновременно – как, собственно, и бывает в русской сказке.
Но глубоко личным переживанием за судьбу России в начале 90-х годов звучит пророческое:
Холодной России не скрыться от пагубы,
От пуль и камней, полосы ножевой.
И кровь заливает разбитые палубы…
А небо, как парус, над бездной живой!
Славянский м е н т а л и т е т Экрама Меликова виден невооружённым глазом: прямодушие, жажда веры, дерзновенность, неистовость, бескомпромиссность, стремление к простору, свободолюбие, размах, правдоискательство… В то же время его стихи несут определённый восточный смак, проявляемый то в сквозных рифмах, то в изощрённой, ?кайфовой? детализации своих ощущений. Такое совмещение, накрепко сплавленное талантом поэта, безусловно выделяет его творчество на обширной палитре русской словесности.
Меликов происходит из той советской действительности, откуда следует Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Константин Симонов, Булат Окуджава, Фазиль Искендер, Юлий Ким, Иосиф Бродский, Бахыт Кенжеев и многие другие русские поэты нерусского происхождения. Южанин Меликов родился и вырос в великой стране. Он говорит и пишет на великом ?своём? языке. И это величие накрепко связываемое с Россией, он отдаёт нам стихами.
Запомним: Э к р а м М е л и к о в, р у с с к и й п о э т, н а ш с о в р е м е н н и к!
Владимир Исаков
Действительный член Общества любителей российской словесности.
Метки:
