На Сретенье из кн. Собачья Родина
* * *
(Через плечо (<читая Гегеля>))
У меня с нашей кошкой по зиме есть дурное занятие:
Мы подолгу в окошко пялимся с ней с тем интересом,
Что доказывает старый тезис о том, что чистое восприятие
Не замещается голым действием, тем паче – прогрессом
Суммы этих <каких бы то ни было> действий.
Интерес к шустрым птичкам, шумно толкующим возле нашей кормушки,
Столь же мало вам скажет о разлитом в природе злодействе,
Сколь о теплящейся в душах ахимсе и сострадании к белым мушкам.
Пристальность взгляда не тождественна жёсткому холоду стали,
Но и заботливость любящего отца выводить из неё нет смысла.
Скорее тут вспомнишь о путниках, тех, что настолько в пустыне устали,
Что, растянувшись на галечном пляже, смотрят на море, на коромысла
Волн и подобных волнам разлатых чаек
Просто, не укоряя жизнь за её скоротечность,
Просто чтобы сказать: – Здесь, в печальной Тавриде... совсем не скучаем,
Глядя на вашу, на нашу – дурную её – бесконечность.
НА ПРИШЕСТВИЕ ЗИМЫ <В ГОРОД>
(Подражание древним (китайцам))
"Кого люблю - не дождуся..."
Утки не улетели. Всадник не прискакал.
Трубы задохлись в дымах. Но как ни крути –
Отсюда рукой подать до полной победы зеркал
И того, что случается, если в межзвёздный провал
Жизнь погружается сразу же после пяти.
Если обилье бумаги больше объёма свинца –
Это не дань миролюбью, а девичий комплекс обёртки
В виду содержимого. Бертольд вдул Гуттенбергу.
Но вот если после полудня черты лица
Не различимы не только посредством "отвёртки",
Но и Манхеттена – это, пардон, маца... Яйцами кверху...
Серая утка не в силах оставить примёрзший Пекин
(Хоть не дано ей, бедняге, развлечь тусклый слух богдыхана).
Но только если вода – и та уже бездыханна,
Может быть это хандра, но уж точно не сплин.
Вот то-то же всё и оно. Что, если серьёзно – то вдруг...
Но, если серьёзно – то память о том календарна.
А пока – река ещё ртутна. Звезда – янтарна...
И ветер качает над яслями отблеск фонарный.
А завтра – звёздный, зеркальный <полярный>
гусиный круг!..
* * *
?Над небом голубым…?
Застывшая музыка Левобережья –
притопы-прихлопы её удручают
и пуще безденежья и бездорожья
ложатся на сердце… И души не чают
ни звуков наивно-божественной лютни,
ни строгого в край несказанный исхода,
ни запаха крови… Такие вот люди.
Такая вот стройка. Такая погода…
* * *
(Перед Субботою)
Пошабашили работнички, разошлися по домам.
Им обрадовались жёнушки – то заметно по дымам
Над проваленными крышами их завьюженных халуп…
Только сторож с козьей ножкою, облачившися в тулуп,
Сам себе хозяин-барин и – сам себе своя изба –
Между жареным и пареным стережёт чужи гроба.
Знать, такая им судьба…
* * *
В деревне в оттепель не сладко:
раскисли вусмерть колеи.
И продуктовая палатка –
точь-в-точь как на краю земли
фактория… И алеуты
из местных пьющих мужиков
уже разбойники и плуты,
ещё не ведают замков…
* * *
Уж скорее бы что ль замело
да завьюжило –
До бровей бы меня занесло,
неуклюжего.
И стоял бы как тот истукан –
весь заснеженный…
Нет же!.. – всё как гранёный стакан:
весь заласканный
да изнеженный…
* * *
(Кладбищенский сторож)
Да ну, всё это сторожить –
не много смысла.
Снежок межи запорошит
и коромысла,
Затянет легким полотном
бугры да ямы.
И будешь петь всё об одном
до энтой самой...
До этой самой до весны –
до воскресенья –
в который раз припасены
лесные семьи,
И там, где снега пелена
истёрлась вроде,
темнеют эти племена
и эти роды.
И коль мотив давно не твой,
и ты – не Пушкин,
ты просто пой под этот вой
в тон колотушке.
Пусть принимает Он парад
зимы, которой
в который раз ты сам не брат,
а только сторож.
* * *
(Никола Зимний)
На Николу Зимнего
снеги важные легли –
из всего просимого
сами первыми пришли.
Накормили досыта,
угостили до пьяна:
тут бы спать без просыпа,
ан не выйдет ни хрена…
Выйдешь за околицу,
обопрёшься о сугроб –
вьюга смажет по лицу,
а буран залепит в лоб –
и пойдёшь посвистывать,
ворошить земную тишь…
Озорно да истово
остальное просвистишь.
* * *
Но как держали эти винтики…
(Винников)
Солнце – казачьим урядником.
Серой шинэлкою – тучка.
… а за соседским курятником
тявкает шалая сучка!.. –
Родину рвите на бинтики,
быдло небесной нагайки!.. –
те, кто наверчивал винтики…
те, кто откручивал гайки…
* * *
(Танцы со звёздами)
Вот так и было: прорва фар
И дрожь тысячеокой твари,
И меж колен бескровной Вари
Млел чужеземный растафар…
По проводам змеился ток.
Собака подавилась костью.
И мир лоснился, как каток,
Облитый горечью и злостью…
ЦЕРКОВЬ УСПЕНЬЯ В ЯНВАРЕ
?…– Флоренция в Москве…?
1
(Большая медведица)
Большая и дремучая медведица…
Снегами занесённая берлога,
в которой спится ей – и снами видится,
и водится, и ведается много…
ох, много… каруселями всё вертится –
циклонами, тайфунами, цунами –
да так, что до сих пор ещё не верится,
что всё это не с кем-нибудь, а с нами…
Огнями балаган играет, светится –
йэх!.. – искрами из глаз – да не до форса…
Большая и дремучая медведица
в пылинках серебра во мраке ворса.
2
(* * *)
Ходики в тёплом углу
тихие щёлкают семечки…
Мать обронила иглу,
штопая варежки Сеничке.
Вот она – остро сквозит,
переливается – ртутная…
Матушке строго грозит
пальчиком стрелка минутная:
Ну как ужалит игла
голую детскую пяточку –
тут не поможет смола,
здесь не положишь заплаточку.
Вон как радушна судьба –
валит околицы сдобные…
А под сугробом – гроба.
Тихо не спят преподобные…
3
(* * *)
К крещенью снега навалило и навьюжило,
да так, что церковка почти до куполов
в сугробах утонула, тонким кружевом
теряясь среди сахарных голов.
За мерклыми штрихами галок сетчатых
плоились её строгие кресты,
когда округ неё подолов клетчатых
мели дорогу шалые хвосты.
Замшелая… вот так оно сподобилось.
Так вышло за пределы берегов…
Оконницами сонными потупилась
к подножию осанистых стогов.
И как же тут – до хруста меж ключицами,
отбросив мокрую седую прядь –
не взвыть в снега волками и волчицами –
и шапку с головы не потерять?..
______________
Успенская (Адмиралтейская) церковь была построена в Воронеже в конце XVII в.
При Петре I использовалась для освящения кораблей создаваемого здесь военного
флота. Из-за близости к берегу реки и постоянных подтоплений здание церкви сильно
пострадало.
МОСКОВСКОМУ ГОСТЮ
(произвольная октава)
И. О.
* * *
(За мостом)
По агатовой столешнице,
что луной до блеска прибрана,
золотым колечком плещется
фар диковинная рыбина…
Вот когда б гадать на блюдечке! –
про заботы позабудучи…
Но – не время: в зыбкой люлечке
дремлет месяц, месяц будущий…
* * *
?У нас в Рязани – грибы с глазами…?
Тишь да глушь в сорочьей слободке!..
Дело то ли в тёщщиной водке,
что гуляли ещё на Казанской,
то ль в грибочках, по моде рязанской
шибко ушлых да больно глазастых…
Вот и тихо в углах образастых.
Только глухо под окнами дощщек
чёрно-белые перья полощет…
* * *
(Перед опушкой после снегопада)
Густая сетка веток опушённых –
сетчатка глаза, зрячие искринки –
и взгляд, которым смотрит лягушонок,
насилу выбравшийся из проклятой кринки…
и я – замёрзший – замерший соринкой,
на белом дне – нелепой запятою,
былинной осетровою икринкой,
запахтанной железною пятою…
* * *
(Ром-бабы)
? …А можно ром отдельно, а бабу отдельно?..?.
Сугробов ромовые бабы
чуть розовы под фонарями…
Пейзаж тшьарующий!.. когда бы
не ведать, сколько разной дряни
под этой сахарной глазурью…
Но мало-мало по-ненецки
прожив – смышлён ты на всю дурью
башку. И мудр неподецки…
* * *
(Ad Marginem (несколько маргинальное))
?…И бездны мрачной на краю…?
Kennst du das Land
(Wilh. Meist.)
?Милая моя! – взял бы я тебя…?
Вряд ли телам интересно, что ждёт на краю
их Ойкумены. Сквозь толпы на улицах Рима…
Тихо у нас, в нашем Богом забытом раю.
Тихо и глухо. И даже как будто незримо.
Мы здесь не ведаем праздников так, как у них…
В мир не пируем и свадеб в церквах не играем.
…рвётся душа. Ведь её ожидает Жених –
не на краю – за морозным и розовым краем…
* * *
(За излучиной)
Гул остался за излучиной –
как за утром бестолковица
нашей встречи злополучной…
Тут и впору успокоиться
и смотреть, как входят сумерки
под разгульными мостами
в город, где другие умники
всё меняются местами…
* * *
(вариация)
Все, кто праздновали – умерли
у сгоревшего ресивера…
На басах вступают сумерки.
И насвистывает сиверка.
Разметав иллюминацию,
будто службишку казённую –
заметает за двенадцатью
след былинною позёмкою…
* * *
(Голубой лёд)
? Спой мне песню, как синица…?
На скользкой дороге, где наледь лоснится
под фарами встречных,
спокойно так спится и песенка снится
о далях заречных.
А фур вереницы – как дней вереницы –
ползут по сусалам.
И души-девицы как птицы-синицы
клюют твоё сало…
Зима 09 – 10
* * *
(Бурелом)
? - Ты, Дунька, спи с Дашкой,
а ты, Дашка, спи с Дунькой...
Тьфу ты!.. да пере'спите вы кто
с кем хотите...?
I
Снег выпал... Обновляя валенки,
выходишь из избы:
снеговики расселись на завалинке –
и белый плат оплеч трубы,
что млеет кислою испариной
в морозной мгле,
как Дунюшка в объятьях барина
навеселе.
II
Идёшь с ведром к крещенской проруби
через заученный лесок.
Река блестит, как серебро на коробе,
отсель наискосок.
Денница отрешённо и туманно
глядит с верхов,
как сыплется безоблачная манна
за шиворот мехов.
III
Поглянешь сам в прищур очками зоркими
и обнаружишь: – глядь! –
а сам шайтан прошёл по балкам, а пригорками
прокрался тать:
порушено, поломано, повалено
всё – и лесок вверх дном!...
И норы чёрные зачерпываешь валенком,
как Божьим днём.
IV
На солнышке нежарком сойки греются
промеж сорок,
и от стволов, что топорами бреются,
идёт парок.
И – озорными, расписными, непригожими –
летят леса –
назло бредущему небритому прохожему –
на небеса...
V
Вот тут шепнёт тебе на ушко, сладкому,
и даль, и близь:
– Ты не смотри, что одеяло – складками, –
не вы <-->...
И опрокинешься. И валенками – в стремя,
и так заголосишь на всё село:
?Не мы беспечно проводили время,
А время нас, беспечных, провело...?*
_______________
* Бхартрихари "Вайрагья-шатака" (перевод В.Потаповой)
* * *
(Масленичная неделя)
Белоснежные скрижали
Под луной блестят во тьме…
Видно, много задолжали
Детки матушке-зиме.
И, хотя с утра по небу
Солнце катится блином –
Всё уходит на потребу
В сундуки с прозрачным дном.
Там во сне большая рыба
Плавниками шевелит
И с лобастого обрыва
Прыгать в пламя не велит…
* * *
(Tristia)
?…Достать чернил и плакать!..?
<>
? – Ино ишшо побредём…?
Зимой сей мир гораздо чётче виден:
Следы вчерашнего, грядущего расклад –
Солёный снег и горький шоколад,
В седой степи изнеженный Овидий…
Но вот буран, как ярый протопоп,
Забьёт все поры в сласть рахат-лукума!..
Сморгнёшь слезу – над блажью снежных стоп
Далёкий отклик слову Аввакума.
ПОСЛЕДНИЙ СНЕГОПАД
* * *
? А старуха пряла свою пряжу…?
Разбрехались нынче псы на подворьях.
Вот и как-то на душе неспокойно.
И топчу я рыхлый снег лукоморья.
И плюю под сапоги: мол, на кой нам
сдался этот на безрыбье рачиный,
пучеглазый и клешнястый Воронеж?..
Вот и ворон свистнул вслед: ?Дурачина! –
Простофиля: где ж таких щё схоронишь?..?
* * *
(Последний снегопад)
?Очи чёрные, скатерть белая…?
Когда мы вышли за шлагбаум,
снег шёл столбом,
набычась – мол, не на забаву,
и бился лбом
в щелястые балки предместья –
что женишок,
надравшийся в отмест невесте
на посошок.
Он рвал с души крахмальный ворот,
да всё молчком…
А за душой продажный город
лежал ничком.
И неприкрашенною ****ью
зима была,
и скатерть, вышитая гладью,
белым-бела…
* * *
? The rest is silence…?
Осыпался оклад
Рождественской иконы.
И наст клюют вороны,
Как будто ищут клад.
А нищенки бранят
Ворон тех за настырность,
За спиртом нашатырным
К причастью семеня
И помня, что душа –
Веснянка-невеличка,
Смышлёная синичка,
А дальше – ни шиша…
* * *
(?Туман будет – <…>?)
( 1 )
Кокон мутный, кокон матовый –
За ресничным частоколом.
Не на ус – на глаз наматывай –
По рискованным расколам.
По сквозным мгновенным трещинам,
Где на ощупь – только хлопья.
По пролётам, намерещенным
Спьяну заспанным холопьям.
Где заплатками, козырками
Только барские прострелы –
По голубоглазым зырканьям
Озорующих пострелов.
( 2 )
Утонул мышонок в молоке.
Не видали вы туманных вёсен
вот таких – глухой Шайтан-реке
уподобленных, где не слыхали вёсел
праздных плеск, дурного рыбаря
не маячил огонёк бездомный
никогда. Где никогда заря
не восходит в полой мгле бездонной.
Утонул мышонок в толщах мглы
млечных глыб в глухом ковше медвежьем,
где глухие скрадены углы,
несть числа пустым отверстым веждам,
где белёсой волглой пустотой
и земля, и небо истекает,
где живой смышлёной чернотой
пара едких бусинок сверкает…
01/03-04
ПАМЯТИ ТЕСТЯ
И надо б, как сказано, в горы бежать,
Коль скоро вода от полыни прогоркла.
Но наша округа – бескрайняя гладь,
На сутки пути ни холма, ни пригорка.
(Сергей Гандлевский)
?Степь да степь кругом...?
Новопреставленный... <Мы – не рабы!>
на фотокарточке – чистый стиляга,
вагоновожатый житейской арбы,
нет – не бездельник, и да – не деляга...
Новопреставленный Николай... –
<пусть зарывают в житейскую глину>
коль за душой ни дворца, ни кола –
впору подставить рабочую спину.
Впору пойдёт и зауженный гроб –
и укороченный <не укрощённый!..> –
в постные дни нам запомнился чтоб
не Воскресеньем, так смертью Прощённой.
Странных релюшек завалы в шкафах.
Клин журавлиный – и клич пионера.
Глины весенней весом саркофаг.
Тягостен рок на костях инженера.
Во поле крест – как забытый штатив,
солнечный блик в облаков круговерти...
Новопреставленного отпустив,
тихо бредём на петровские верфи.
Спи в этом мире спокойном, камрад...
Солнце положит на пустошь горчичник.
<Ныне и присно венчается раб
Божий рабе своей...>
Что может быть чище?..
Снег и проталины... дышит земля,
льёт ручейками сквозь флексии нёба -
в этих полынных бескрайних полях
с малого холмика ближе до неба.
4-7 марта 2010г.
_________________
Горчаков Николай Родионович (1947 - 2010) - инженер Воронежского ОКБА.
В 1986 г. непосредственно участвовал в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС.
Похоронен на Будёновском кладбище, которое расположено на левобережье реки Воронеж
неподалёку от с.Таврово, где во времена Петра I находились корабельные верфи...
* * *
Как мелкой-мелкой дробью,
как шелестом и шорохом –
над рассечённой бровью,
по начернённой порохом,
по выпуклой покатости
лба – зло и оробело
снежок крещенской святости
венцом венчает белым.
И как – пасхальной крепости
наполнены кагором –
чернеют наши крепости
над белым косогором.
23 янв. 04г.
* * *
Уменье произносить не задумываясь слово мы
Совсем не трудно, с возрастом – так просто само собой.
Когда окружающий мир представляет собой <из себя> холмы,
Проросшие лесом, домами, старыми лыжниками –
от этого веет судьбой.
Её дыханье, перхоть поздних снежинок, окурок в снегу –
Это вовсе не то, в чём стоит искать комфорт.
Промёрзшими потрохами растерять себя на бегу
Сквозь кусты, сквозь кость –
защищая последний форт.
* * *
(Март. Конец подлёдного лова)
– Париж?.. Париж – тоже провинциально.
– А что ж не провинциально, Фаина?..
– Библия…
(из частного разговора)
Март пишет бурым и голубоватым –
сказать по правде, скудная палитра.
Несвежий бинт, комки невнятной ваты,
окурки в банке, мутная поллитра…
Провинциал. Заштатных дней острожник.
Забыт Евфрат, и мга над Иорданом…
По пустырям угрюмый внедорожник
ныряет в ямы и храпит карданом.
Под колесом – земля, как мёрзлый воздух.
Забит завет, и непотребны визы…
Из-под колёс: вороны, бабы с возу,
ошмётья глин – и дым, как голубь, сизый.
Вокруг – снега, изъеденные чернью,
и черенки – обглоданы снегами,
и свет, не утренний и не вечерний…
И дальний звон. И хруст под сапогами.
Так обретя себя в пейзаже хмуром,
я говорю: – Я славлю, а не ною!..
Рыбак кромсает лёд железным буром,
и дальний брег сквозит голубизною…
* * *
(Народное гулянье на Пасху
в Воронежской губернии)
?Разливы рек её, подобные морям…?
От воды ещё тянет простуженным льдом.
Так о чём ещё, как не о русской природе?.. –
вот мой город на выселках, вот он – мой дом,
вот он я – да при всём при честном при народе…
Вот река – как бродяга со ржавью оков.
Вот корявые ветлы, плакучие ивы…
да лихие дымки выходных костерков
и широкой души озорные разливы…
Вон заречной церквушки горит фитилёк.
Вон вороны слетаются важно с амвона…
и ломающий зубы кристальный глоток
тёплой водки со льдом колокольного звона.
Вот расхристанной пустоши полный разор…
Вон за ней горизонт. А за ним – вот он, светлый,
вот он, ясный и трезвый, и любящий взор
на плакучие ивы, корявые ветлы…
4 апр. 2010
(Через плечо (<читая Гегеля>))
У меня с нашей кошкой по зиме есть дурное занятие:
Мы подолгу в окошко пялимся с ней с тем интересом,
Что доказывает старый тезис о том, что чистое восприятие
Не замещается голым действием, тем паче – прогрессом
Суммы этих <каких бы то ни было> действий.
Интерес к шустрым птичкам, шумно толкующим возле нашей кормушки,
Столь же мало вам скажет о разлитом в природе злодействе,
Сколь о теплящейся в душах ахимсе и сострадании к белым мушкам.
Пристальность взгляда не тождественна жёсткому холоду стали,
Но и заботливость любящего отца выводить из неё нет смысла.
Скорее тут вспомнишь о путниках, тех, что настолько в пустыне устали,
Что, растянувшись на галечном пляже, смотрят на море, на коромысла
Волн и подобных волнам разлатых чаек
Просто, не укоряя жизнь за её скоротечность,
Просто чтобы сказать: – Здесь, в печальной Тавриде... совсем не скучаем,
Глядя на вашу, на нашу – дурную её – бесконечность.
НА ПРИШЕСТВИЕ ЗИМЫ <В ГОРОД>
(Подражание древним (китайцам))
"Кого люблю - не дождуся..."
Утки не улетели. Всадник не прискакал.
Трубы задохлись в дымах. Но как ни крути –
Отсюда рукой подать до полной победы зеркал
И того, что случается, если в межзвёздный провал
Жизнь погружается сразу же после пяти.
Если обилье бумаги больше объёма свинца –
Это не дань миролюбью, а девичий комплекс обёртки
В виду содержимого. Бертольд вдул Гуттенбергу.
Но вот если после полудня черты лица
Не различимы не только посредством "отвёртки",
Но и Манхеттена – это, пардон, маца... Яйцами кверху...
Серая утка не в силах оставить примёрзший Пекин
(Хоть не дано ей, бедняге, развлечь тусклый слух богдыхана).
Но только если вода – и та уже бездыханна,
Может быть это хандра, но уж точно не сплин.
Вот то-то же всё и оно. Что, если серьёзно – то вдруг...
Но, если серьёзно – то память о том календарна.
А пока – река ещё ртутна. Звезда – янтарна...
И ветер качает над яслями отблеск фонарный.
А завтра – звёздный, зеркальный <полярный>
гусиный круг!..
* * *
?Над небом голубым…?
Застывшая музыка Левобережья –
притопы-прихлопы её удручают
и пуще безденежья и бездорожья
ложатся на сердце… И души не чают
ни звуков наивно-божественной лютни,
ни строгого в край несказанный исхода,
ни запаха крови… Такие вот люди.
Такая вот стройка. Такая погода…
* * *
(Перед Субботою)
Пошабашили работнички, разошлися по домам.
Им обрадовались жёнушки – то заметно по дымам
Над проваленными крышами их завьюженных халуп…
Только сторож с козьей ножкою, облачившися в тулуп,
Сам себе хозяин-барин и – сам себе своя изба –
Между жареным и пареным стережёт чужи гроба.
Знать, такая им судьба…
* * *
В деревне в оттепель не сладко:
раскисли вусмерть колеи.
И продуктовая палатка –
точь-в-точь как на краю земли
фактория… И алеуты
из местных пьющих мужиков
уже разбойники и плуты,
ещё не ведают замков…
* * *
Уж скорее бы что ль замело
да завьюжило –
До бровей бы меня занесло,
неуклюжего.
И стоял бы как тот истукан –
весь заснеженный…
Нет же!.. – всё как гранёный стакан:
весь заласканный
да изнеженный…
* * *
(Кладбищенский сторож)
Да ну, всё это сторожить –
не много смысла.
Снежок межи запорошит
и коромысла,
Затянет легким полотном
бугры да ямы.
И будешь петь всё об одном
до энтой самой...
До этой самой до весны –
до воскресенья –
в который раз припасены
лесные семьи,
И там, где снега пелена
истёрлась вроде,
темнеют эти племена
и эти роды.
И коль мотив давно не твой,
и ты – не Пушкин,
ты просто пой под этот вой
в тон колотушке.
Пусть принимает Он парад
зимы, которой
в который раз ты сам не брат,
а только сторож.
* * *
(Никола Зимний)
На Николу Зимнего
снеги важные легли –
из всего просимого
сами первыми пришли.
Накормили досыта,
угостили до пьяна:
тут бы спать без просыпа,
ан не выйдет ни хрена…
Выйдешь за околицу,
обопрёшься о сугроб –
вьюга смажет по лицу,
а буран залепит в лоб –
и пойдёшь посвистывать,
ворошить земную тишь…
Озорно да истово
остальное просвистишь.
* * *
Но как держали эти винтики…
(Винников)
Солнце – казачьим урядником.
Серой шинэлкою – тучка.
… а за соседским курятником
тявкает шалая сучка!.. –
Родину рвите на бинтики,
быдло небесной нагайки!.. –
те, кто наверчивал винтики…
те, кто откручивал гайки…
* * *
(Танцы со звёздами)
Вот так и было: прорва фар
И дрожь тысячеокой твари,
И меж колен бескровной Вари
Млел чужеземный растафар…
По проводам змеился ток.
Собака подавилась костью.
И мир лоснился, как каток,
Облитый горечью и злостью…
ЦЕРКОВЬ УСПЕНЬЯ В ЯНВАРЕ
?…– Флоренция в Москве…?
1
(Большая медведица)
Большая и дремучая медведица…
Снегами занесённая берлога,
в которой спится ей – и снами видится,
и водится, и ведается много…
ох, много… каруселями всё вертится –
циклонами, тайфунами, цунами –
да так, что до сих пор ещё не верится,
что всё это не с кем-нибудь, а с нами…
Огнями балаган играет, светится –
йэх!.. – искрами из глаз – да не до форса…
Большая и дремучая медведица
в пылинках серебра во мраке ворса.
2
(* * *)
Ходики в тёплом углу
тихие щёлкают семечки…
Мать обронила иглу,
штопая варежки Сеничке.
Вот она – остро сквозит,
переливается – ртутная…
Матушке строго грозит
пальчиком стрелка минутная:
Ну как ужалит игла
голую детскую пяточку –
тут не поможет смола,
здесь не положишь заплаточку.
Вон как радушна судьба –
валит околицы сдобные…
А под сугробом – гроба.
Тихо не спят преподобные…
3
(* * *)
К крещенью снега навалило и навьюжило,
да так, что церковка почти до куполов
в сугробах утонула, тонким кружевом
теряясь среди сахарных голов.
За мерклыми штрихами галок сетчатых
плоились её строгие кресты,
когда округ неё подолов клетчатых
мели дорогу шалые хвосты.
Замшелая… вот так оно сподобилось.
Так вышло за пределы берегов…
Оконницами сонными потупилась
к подножию осанистых стогов.
И как же тут – до хруста меж ключицами,
отбросив мокрую седую прядь –
не взвыть в снега волками и волчицами –
и шапку с головы не потерять?..
______________
Успенская (Адмиралтейская) церковь была построена в Воронеже в конце XVII в.
При Петре I использовалась для освящения кораблей создаваемого здесь военного
флота. Из-за близости к берегу реки и постоянных подтоплений здание церкви сильно
пострадало.
МОСКОВСКОМУ ГОСТЮ
(произвольная октава)
И. О.
* * *
(За мостом)
По агатовой столешнице,
что луной до блеска прибрана,
золотым колечком плещется
фар диковинная рыбина…
Вот когда б гадать на блюдечке! –
про заботы позабудучи…
Но – не время: в зыбкой люлечке
дремлет месяц, месяц будущий…
* * *
?У нас в Рязани – грибы с глазами…?
Тишь да глушь в сорочьей слободке!..
Дело то ли в тёщщиной водке,
что гуляли ещё на Казанской,
то ль в грибочках, по моде рязанской
шибко ушлых да больно глазастых…
Вот и тихо в углах образастых.
Только глухо под окнами дощщек
чёрно-белые перья полощет…
* * *
(Перед опушкой после снегопада)
Густая сетка веток опушённых –
сетчатка глаза, зрячие искринки –
и взгляд, которым смотрит лягушонок,
насилу выбравшийся из проклятой кринки…
и я – замёрзший – замерший соринкой,
на белом дне – нелепой запятою,
былинной осетровою икринкой,
запахтанной железною пятою…
* * *
(Ром-бабы)
? …А можно ром отдельно, а бабу отдельно?..?.
Сугробов ромовые бабы
чуть розовы под фонарями…
Пейзаж тшьарующий!.. когда бы
не ведать, сколько разной дряни
под этой сахарной глазурью…
Но мало-мало по-ненецки
прожив – смышлён ты на всю дурью
башку. И мудр неподецки…
* * *
(Ad Marginem (несколько маргинальное))
?…И бездны мрачной на краю…?
Kennst du das Land
(Wilh. Meist.)
?Милая моя! – взял бы я тебя…?
Вряд ли телам интересно, что ждёт на краю
их Ойкумены. Сквозь толпы на улицах Рима…
Тихо у нас, в нашем Богом забытом раю.
Тихо и глухо. И даже как будто незримо.
Мы здесь не ведаем праздников так, как у них…
В мир не пируем и свадеб в церквах не играем.
…рвётся душа. Ведь её ожидает Жених –
не на краю – за морозным и розовым краем…
* * *
(За излучиной)
Гул остался за излучиной –
как за утром бестолковица
нашей встречи злополучной…
Тут и впору успокоиться
и смотреть, как входят сумерки
под разгульными мостами
в город, где другие умники
всё меняются местами…
* * *
(вариация)
Все, кто праздновали – умерли
у сгоревшего ресивера…
На басах вступают сумерки.
И насвистывает сиверка.
Разметав иллюминацию,
будто службишку казённую –
заметает за двенадцатью
след былинною позёмкою…
* * *
(Голубой лёд)
? Спой мне песню, как синица…?
На скользкой дороге, где наледь лоснится
под фарами встречных,
спокойно так спится и песенка снится
о далях заречных.
А фур вереницы – как дней вереницы –
ползут по сусалам.
И души-девицы как птицы-синицы
клюют твоё сало…
Зима 09 – 10
* * *
(Бурелом)
? - Ты, Дунька, спи с Дашкой,
а ты, Дашка, спи с Дунькой...
Тьфу ты!.. да пере'спите вы кто
с кем хотите...?
I
Снег выпал... Обновляя валенки,
выходишь из избы:
снеговики расселись на завалинке –
и белый плат оплеч трубы,
что млеет кислою испариной
в морозной мгле,
как Дунюшка в объятьях барина
навеселе.
II
Идёшь с ведром к крещенской проруби
через заученный лесок.
Река блестит, как серебро на коробе,
отсель наискосок.
Денница отрешённо и туманно
глядит с верхов,
как сыплется безоблачная манна
за шиворот мехов.
III
Поглянешь сам в прищур очками зоркими
и обнаружишь: – глядь! –
а сам шайтан прошёл по балкам, а пригорками
прокрался тать:
порушено, поломано, повалено
всё – и лесок вверх дном!...
И норы чёрные зачерпываешь валенком,
как Божьим днём.
IV
На солнышке нежарком сойки греются
промеж сорок,
и от стволов, что топорами бреются,
идёт парок.
И – озорными, расписными, непригожими –
летят леса –
назло бредущему небритому прохожему –
на небеса...
V
Вот тут шепнёт тебе на ушко, сладкому,
и даль, и близь:
– Ты не смотри, что одеяло – складками, –
не вы <-->...
И опрокинешься. И валенками – в стремя,
и так заголосишь на всё село:
?Не мы беспечно проводили время,
А время нас, беспечных, провело...?*
_______________
* Бхартрихари "Вайрагья-шатака" (перевод В.Потаповой)
* * *
(Масленичная неделя)
Белоснежные скрижали
Под луной блестят во тьме…
Видно, много задолжали
Детки матушке-зиме.
И, хотя с утра по небу
Солнце катится блином –
Всё уходит на потребу
В сундуки с прозрачным дном.
Там во сне большая рыба
Плавниками шевелит
И с лобастого обрыва
Прыгать в пламя не велит…
* * *
(Tristia)
?…Достать чернил и плакать!..?
<>
? – Ино ишшо побредём…?
Зимой сей мир гораздо чётче виден:
Следы вчерашнего, грядущего расклад –
Солёный снег и горький шоколад,
В седой степи изнеженный Овидий…
Но вот буран, как ярый протопоп,
Забьёт все поры в сласть рахат-лукума!..
Сморгнёшь слезу – над блажью снежных стоп
Далёкий отклик слову Аввакума.
ПОСЛЕДНИЙ СНЕГОПАД
* * *
? А старуха пряла свою пряжу…?
Разбрехались нынче псы на подворьях.
Вот и как-то на душе неспокойно.
И топчу я рыхлый снег лукоморья.
И плюю под сапоги: мол, на кой нам
сдался этот на безрыбье рачиный,
пучеглазый и клешнястый Воронеж?..
Вот и ворон свистнул вслед: ?Дурачина! –
Простофиля: где ж таких щё схоронишь?..?
* * *
(Последний снегопад)
?Очи чёрные, скатерть белая…?
Когда мы вышли за шлагбаум,
снег шёл столбом,
набычась – мол, не на забаву,
и бился лбом
в щелястые балки предместья –
что женишок,
надравшийся в отмест невесте
на посошок.
Он рвал с души крахмальный ворот,
да всё молчком…
А за душой продажный город
лежал ничком.
И неприкрашенною ****ью
зима была,
и скатерть, вышитая гладью,
белым-бела…
* * *
? The rest is silence…?
Осыпался оклад
Рождественской иконы.
И наст клюют вороны,
Как будто ищут клад.
А нищенки бранят
Ворон тех за настырность,
За спиртом нашатырным
К причастью семеня
И помня, что душа –
Веснянка-невеличка,
Смышлёная синичка,
А дальше – ни шиша…
* * *
(?Туман будет – <…>?)
( 1 )
Кокон мутный, кокон матовый –
За ресничным частоколом.
Не на ус – на глаз наматывай –
По рискованным расколам.
По сквозным мгновенным трещинам,
Где на ощупь – только хлопья.
По пролётам, намерещенным
Спьяну заспанным холопьям.
Где заплатками, козырками
Только барские прострелы –
По голубоглазым зырканьям
Озорующих пострелов.
( 2 )
Утонул мышонок в молоке.
Не видали вы туманных вёсен
вот таких – глухой Шайтан-реке
уподобленных, где не слыхали вёсел
праздных плеск, дурного рыбаря
не маячил огонёк бездомный
никогда. Где никогда заря
не восходит в полой мгле бездонной.
Утонул мышонок в толщах мглы
млечных глыб в глухом ковше медвежьем,
где глухие скрадены углы,
несть числа пустым отверстым веждам,
где белёсой волглой пустотой
и земля, и небо истекает,
где живой смышлёной чернотой
пара едких бусинок сверкает…
01/03-04
ПАМЯТИ ТЕСТЯ
И надо б, как сказано, в горы бежать,
Коль скоро вода от полыни прогоркла.
Но наша округа – бескрайняя гладь,
На сутки пути ни холма, ни пригорка.
(Сергей Гандлевский)
?Степь да степь кругом...?
Новопреставленный... <Мы – не рабы!>
на фотокарточке – чистый стиляга,
вагоновожатый житейской арбы,
нет – не бездельник, и да – не деляга...
Новопреставленный Николай... –
<пусть зарывают в житейскую глину>
коль за душой ни дворца, ни кола –
впору подставить рабочую спину.
Впору пойдёт и зауженный гроб –
и укороченный <не укрощённый!..> –
в постные дни нам запомнился чтоб
не Воскресеньем, так смертью Прощённой.
Странных релюшек завалы в шкафах.
Клин журавлиный – и клич пионера.
Глины весенней весом саркофаг.
Тягостен рок на костях инженера.
Во поле крест – как забытый штатив,
солнечный блик в облаков круговерти...
Новопреставленного отпустив,
тихо бредём на петровские верфи.
Спи в этом мире спокойном, камрад...
Солнце положит на пустошь горчичник.
<Ныне и присно венчается раб
Божий рабе своей...>
Что может быть чище?..
Снег и проталины... дышит земля,
льёт ручейками сквозь флексии нёба -
в этих полынных бескрайних полях
с малого холмика ближе до неба.
4-7 марта 2010г.
_________________
Горчаков Николай Родионович (1947 - 2010) - инженер Воронежского ОКБА.
В 1986 г. непосредственно участвовал в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС.
Похоронен на Будёновском кладбище, которое расположено на левобережье реки Воронеж
неподалёку от с.Таврово, где во времена Петра I находились корабельные верфи...
* * *
Как мелкой-мелкой дробью,
как шелестом и шорохом –
над рассечённой бровью,
по начернённой порохом,
по выпуклой покатости
лба – зло и оробело
снежок крещенской святости
венцом венчает белым.
И как – пасхальной крепости
наполнены кагором –
чернеют наши крепости
над белым косогором.
23 янв. 04г.
* * *
Уменье произносить не задумываясь слово мы
Совсем не трудно, с возрастом – так просто само собой.
Когда окружающий мир представляет собой <из себя> холмы,
Проросшие лесом, домами, старыми лыжниками –
от этого веет судьбой.
Её дыханье, перхоть поздних снежинок, окурок в снегу –
Это вовсе не то, в чём стоит искать комфорт.
Промёрзшими потрохами растерять себя на бегу
Сквозь кусты, сквозь кость –
защищая последний форт.
* * *
(Март. Конец подлёдного лова)
– Париж?.. Париж – тоже провинциально.
– А что ж не провинциально, Фаина?..
– Библия…
(из частного разговора)
Март пишет бурым и голубоватым –
сказать по правде, скудная палитра.
Несвежий бинт, комки невнятной ваты,
окурки в банке, мутная поллитра…
Провинциал. Заштатных дней острожник.
Забыт Евфрат, и мга над Иорданом…
По пустырям угрюмый внедорожник
ныряет в ямы и храпит карданом.
Под колесом – земля, как мёрзлый воздух.
Забит завет, и непотребны визы…
Из-под колёс: вороны, бабы с возу,
ошмётья глин – и дым, как голубь, сизый.
Вокруг – снега, изъеденные чернью,
и черенки – обглоданы снегами,
и свет, не утренний и не вечерний…
И дальний звон. И хруст под сапогами.
Так обретя себя в пейзаже хмуром,
я говорю: – Я славлю, а не ною!..
Рыбак кромсает лёд железным буром,
и дальний брег сквозит голубизною…
* * *
(Народное гулянье на Пасху
в Воронежской губернии)
?Разливы рек её, подобные морям…?
От воды ещё тянет простуженным льдом.
Так о чём ещё, как не о русской природе?.. –
вот мой город на выселках, вот он – мой дом,
вот он я – да при всём при честном при народе…
Вот река – как бродяга со ржавью оков.
Вот корявые ветлы, плакучие ивы…
да лихие дымки выходных костерков
и широкой души озорные разливы…
Вон заречной церквушки горит фитилёк.
Вон вороны слетаются важно с амвона…
и ломающий зубы кристальный глоток
тёплой водки со льдом колокольного звона.
Вот расхристанной пустоши полный разор…
Вон за ней горизонт. А за ним – вот он, светлый,
вот он, ясный и трезвый, и любящий взор
на плакучие ивы, корявые ветлы…
4 апр. 2010
Метки:
