Ночь новогодняя, в век уходящая...
Стихи.ру
Когда читаешь вымыслы собрата,
Или сестры по нощному труду,
И строчки спелые, как сладкие гранаты,
Ты, надкусив, бросаешь на ходу
И кликаешь (по-русски – окликаешь),
Взметнув курсор небрежный над толпой,
Ты в этот миг меня напоминаешь,
Я только что промчался над тобой!
Я вслед тебе кричу, и ты мне следом
Летишь с сладчайшей горсточкой гранат.
Мы вечные скользящие соседи,
Две точки ру., две рифмы наугад…
* * *
Как киноварь русской истории,
Как краски живой игра,
Творила истории горние
Гусиная лапка пера.
Сограждане жили в сомнениях
И прочили скорый исход.
В слезах провожая гениев,
По праздникам на эшафот.
Умы сограждан не ведали,
Как минуть сего тупика,
А Пушкин уже отобедали
И пишут себе на века.
* * *
Рыбки в кораллах играют со смертью.
Глупые рыбки, гоните их сетью!
Так и снуют на смертельное ложе.
Может быть, смерть красоты невозможна?
Вот подплывает беспечная рыбка.
Бантиком губки, на губках улыбка
Спинку потёрла чешуйкой коралла…
Что-то захлопнулось, рыбка пропала!
В жизни, когда красота исчезает,
Все сожалеют, переживают…
И замолкают. В уловке улыбка,
Если появится новая рыбка.
Пружинка
Сколько здоровья ходит вокруг,
Жизни пружинит стая.
Девушка, здравствуйте, как вас зовут?
Не отвечайте, я знаю.
Ваши ответы мне не нужны
Пусть помолчат слова.
Я провалился сквозь Ваше ?Вы?,
И кружится голова.
В лице молодом различаю я
Иссохших столетий ил.
Помню, как мать целовала меня,
И как отец уходил…
Девушка, милая, Вам не понять
Слов моих наверняка.
Просто я мир захотел обнять,
Празднуя дней века!
.
Гроза в Коктебеле
Как всплеск акварели Волошина,
Стёртой в пигмент метелью
С неба слетало крошево
В расщелины Коктебеля.
Плавью сиреневой краски
Грома раскаты мазистые,
Макс, волшебник гривастый,
Кистью взмахнул и выстроил.
В чайку впорхнул из мисочки
Двуокись титана белую,
А в море по абрису с кисточки
Глауконит можжевеловый…
Ах, акварель, ах, лялечка,
Краски остывшей лужица!
В небе душа скитается,
Над телом, как птица, кружится.
Волошин, дружище вековый,
Не пролетайте мимо.
Вам посылаю сквозь времени млеко
Фото моей любимой!
Солнечный зайчик
В металлических стружках и пенистой похоти пива
Мы с годами черствеем и старимся не по годам.
Мы хороним друзей, как свои засыпаем могилы,
Возвращая Земле поредевшее слово Адам.
Оглянись, человече, ведь годы твои – проходимцы.
Они мерно скользят в кровотоках невидимых ран.
Но как прежде, Земля под тобою в ночи голубится
И летит, рассекая границы, к далёким мирам.
Неужели тебе не противны батисты и плюши,
И не жалко глядеть на года, как на дым сигарет,
Ты припомни, как в детстве душа барабанила в уши:
Просыпайся скорей, опоздаешь на солнечный свет!
Замолкает в ночи костровой, сон порожнее курит,
И колышется небо росинкой на сгибе листа.
Неужели нам нужно напиться какой-нибудь дури,
Чтобы в капельке неба увидеть иные места?
А на утро, когда голова отболит и отплачется,
И в гранёные формы вернётся простая вода,
Закружится в прокуренной комнате солнечный зайчик,
И закружатся вслед медальоны шкафов – зеркала!
Болотная присказка
Бежит житейская волна
Из глубины житейской силы,
Выносит к берегу она
Всё то, что сила износила.
Обрывки дум и чертежи,
Где капля крови Архимеда
В песок упала, положив
На плаху голову победы!
Что ж, чести доблестный черёд
Не раз ходил в изгоях века.
Но всякий раз он наперёд
Умел окликнуть человека.
Умел припасть к нему на грудь
И выпросить, как подаянье,
Высокой меры сладкий зуд,
Иль смерти тайное дыханье.
Бежит житейская волна,
Выносит ветхие мундиры,
Из мёртвой парадигмы дна
И сочетает их над миром
В ума восторженную трель,
Иль силы дерзкую прохладу.
И снова тысячи людей,
Похожих на безумцев стадо,
Смыкают вздох в стоглавый вой
На площади Болотной. С речью
К ним обращается герой,
Чтоб головы сочесть для сечи…
Спешит с волною дней порог
Из глубины житейской силы
И каждому кусочек ила
Выносит молча.
Под залог...
Перевал
Дороги горный серпантин
Под нами подымался в небо,
В окошко вглядывалась небыль
И пряталась среди вершин.
Трудился старенький кардан,
Протекторы стирали мили.
Мы разговоры заводили,
Чтоб скоротать Земли овал.
Но вот в расщелину горы
Сверкнуло море. В миг осели
Слов поднимавшие метели
Дорожные говоруны.
Мы в Коктебеле!
У минарета
Как глоток освежающей мёртвой воды
После долгого жирного плова,
Я услышал призывные песни муллы,
И забытое русское слово
Шевельнулось гортанно, и брызнули с глаз
На суданские спелые розы
Солонее Атлантики в тысячу раз
Правоверные русские слёзы!
* * *
М.И. Цветаева. 1940 год.
Одна из последних фотографий…
Сколь наши домыслы причастны
К свешённой гибели земной?
Вот правым глазом, взором ясным
Марина воскрешает строй
Беспечной королевы звука.
Она вдали, она над всеми!
Так смотрит девочка из тени
На крепкую мужскую руку.
А левый глаз – беды соринка,
Груз вековый прожитых лет.
Увы, не расточит слезинки
Фотографический портрет.
Уж тень Елабуги припала
К руке злодейской, и злодей,
Взалкал и следует за Ней,
Он приготовил смерти жало.
Два разных глаза, два крыла…
Подуло к полночи прохладой.
Она очнулась и ушла.
Елабуга, будь ты неладна!
Я мог её остановить,
Отнять верёвку, выждать время,
Забыв о том, что русский гений
Свободен быть или не быть.
* * *
Птицы бруснику клевали,
Радовались, как дети.
Люди о том узнали,
На птиц поставили сети.
Замерла птичья стая,
Выжав остаток сил.
Мёртвые перья листая,
Ветер у Бога спросил:
Кто защитит слабых,
Если закон плох?
Будем молиться, чадо,-
Тихо ответил Бог.
Слово на смерть патриарха
В дали почтовой стая птах
Вдруг перестала веселиться.
Сегодня умер патриарх…
Первопрестольная водица
Сутуло падала окрест.
Вдовицей матушка Россия
Стекала по ночной Москве
Ко гробу аввы Алексiя.
Сегодня умер патриарх.
Мысль утопает в чёрный бархат.
Земное небо, стая птах
И ангелы над патриархом.
* * *
Ты погоди еще чуть-чуть,
Не тронь рукавником железным
То нежное, что безмятежно
Едва лишь направляет путь.
Пусть много будущего зла
Ты видишь в одеяньях кротких,
Дыхание пределов плотских –
Вино для терпкого ума.
И помни, обнажая нож:
Поранишь сук – себя уронишь.
В премудром деле волка тронешь –
С овцы добра не соберёшь!
* * *
Не пытайтесь меня встревожить,
Мол, немногое – это немало!
В полуполное не переложишь,
То, что полупустым стало.
Было время. Листая лица,
Слышу вновь многолетий хоры.
Как хрустели, ломаясь, спицы,
И возниц развевались лоры!
Но настало иное время,
В нём иное заложено право.
Жить на бис – непосильное бремя.
Бес погубит, скандируя ?Браво!?.
Не пытайтесь прошлое множить.
Всё единожды, как мать.
Так стена обрушиться может,
Если нижний камень изъять.
Призыв
Давайте поверим в чудо,
Из смерти истяжим рок!
Кто эти чёрные судьи,
Что заседают впрок?
Отыщем спасенья протоку,
Новой судьбы череду.
Змейкой степной, одинокой
Круг разогнём в дугу.
Расправим бумажные крылья!
Из ветхой залы судей
Сквозь атомы перекрытий
Последуем ангелу дней.
В дорогу!
И будь, что будет.
Нас уже не устеречь,
Пусть околесица судит
И рубит земное с плеч!
В дорогу, друзья, в дорогу,
Бойтесь исчезнуть вдруг!
Отыщем спасенья протоку,
Дней расплетая круг.
* * *
Когда читаешь вымыслы собрата,
Или сестры по нощному труду,
И строчки спелые, как сладкие гранаты,
Ты, надкусив, бросаешь на ходу
И кликаешь (по-русски – окликаешь),
Взметнув курсор небрежный над толпой,
Ты в этот миг меня напоминаешь,
Я только что промчался над тобой!
Я вслед тебе кричу, и ты мне следом
Летишь с сладчайшей горсточкой гранат.
Мы вечные скользящие соседи,
Две точки ру., две рифмы наугад…
* * *
Как киноварь русской истории,
Как краски живой игра,
Творила истории горние
Гусиная лапка пера.
Сограждане жили в сомнениях
И прочили скорый исход.
В слезах провожая гениев,
По праздникам на эшафот.
Умы сограждан не ведали,
Как минуть сего тупика,
А Пушкин уже отобедали
И пишут себе на века.
* * *
Рыбки в кораллах играют со смертью.
Глупые рыбки, гоните их сетью!
Так и снуют на смертельное ложе.
Может быть, смерть красоты невозможна?
Вот подплывает беспечная рыбка.
Бантиком губки, на губках улыбка
Спинку потёрла чешуйкой коралла…
Что-то захлопнулось, рыбка пропала!
В жизни, когда красота исчезает,
Все сожалеют, переживают…
И замолкают. В уловке улыбка,
Если появится новая рыбка.
Пружинка
Сколько здоровья ходит вокруг,
Жизни пружинит стая.
Девушка, здравствуйте, как вас зовут?
Не отвечайте, я знаю.
Ваши ответы мне не нужны
Пусть помолчат слова.
Я провалился сквозь Ваше ?Вы?,
И кружится голова.
В лице молодом различаю я
Иссохших столетий ил.
Помню, как мать целовала меня,
И как отец уходил…
Девушка, милая, Вам не понять
Слов моих наверняка.
Просто я мир захотел обнять,
Празднуя дней века!
.
Гроза в Коктебеле
Как всплеск акварели Волошина,
Стёртой в пигмент метелью
С неба слетало крошево
В расщелины Коктебеля.
Плавью сиреневой краски
Грома раскаты мазистые,
Макс, волшебник гривастый,
Кистью взмахнул и выстроил.
В чайку впорхнул из мисочки
Двуокись титана белую,
А в море по абрису с кисточки
Глауконит можжевеловый…
Ах, акварель, ах, лялечка,
Краски остывшей лужица!
В небе душа скитается,
Над телом, как птица, кружится.
Волошин, дружище вековый,
Не пролетайте мимо.
Вам посылаю сквозь времени млеко
Фото моей любимой!
Солнечный зайчик
В металлических стружках и пенистой похоти пива
Мы с годами черствеем и старимся не по годам.
Мы хороним друзей, как свои засыпаем могилы,
Возвращая Земле поредевшее слово Адам.
Оглянись, человече, ведь годы твои – проходимцы.
Они мерно скользят в кровотоках невидимых ран.
Но как прежде, Земля под тобою в ночи голубится
И летит, рассекая границы, к далёким мирам.
Неужели тебе не противны батисты и плюши,
И не жалко глядеть на года, как на дым сигарет,
Ты припомни, как в детстве душа барабанила в уши:
Просыпайся скорей, опоздаешь на солнечный свет!
Замолкает в ночи костровой, сон порожнее курит,
И колышется небо росинкой на сгибе листа.
Неужели нам нужно напиться какой-нибудь дури,
Чтобы в капельке неба увидеть иные места?
А на утро, когда голова отболит и отплачется,
И в гранёные формы вернётся простая вода,
Закружится в прокуренной комнате солнечный зайчик,
И закружатся вслед медальоны шкафов – зеркала!
Болотная присказка
Бежит житейская волна
Из глубины житейской силы,
Выносит к берегу она
Всё то, что сила износила.
Обрывки дум и чертежи,
Где капля крови Архимеда
В песок упала, положив
На плаху голову победы!
Что ж, чести доблестный черёд
Не раз ходил в изгоях века.
Но всякий раз он наперёд
Умел окликнуть человека.
Умел припасть к нему на грудь
И выпросить, как подаянье,
Высокой меры сладкий зуд,
Иль смерти тайное дыханье.
Бежит житейская волна,
Выносит ветхие мундиры,
Из мёртвой парадигмы дна
И сочетает их над миром
В ума восторженную трель,
Иль силы дерзкую прохладу.
И снова тысячи людей,
Похожих на безумцев стадо,
Смыкают вздох в стоглавый вой
На площади Болотной. С речью
К ним обращается герой,
Чтоб головы сочесть для сечи…
Спешит с волною дней порог
Из глубины житейской силы
И каждому кусочек ила
Выносит молча.
Под залог...
Перевал
Дороги горный серпантин
Под нами подымался в небо,
В окошко вглядывалась небыль
И пряталась среди вершин.
Трудился старенький кардан,
Протекторы стирали мили.
Мы разговоры заводили,
Чтоб скоротать Земли овал.
Но вот в расщелину горы
Сверкнуло море. В миг осели
Слов поднимавшие метели
Дорожные говоруны.
Мы в Коктебеле!
У минарета
Как глоток освежающей мёртвой воды
После долгого жирного плова,
Я услышал призывные песни муллы,
И забытое русское слово
Шевельнулось гортанно, и брызнули с глаз
На суданские спелые розы
Солонее Атлантики в тысячу раз
Правоверные русские слёзы!
* * *
М.И. Цветаева. 1940 год.
Одна из последних фотографий…
Сколь наши домыслы причастны
К свешённой гибели земной?
Вот правым глазом, взором ясным
Марина воскрешает строй
Беспечной королевы звука.
Она вдали, она над всеми!
Так смотрит девочка из тени
На крепкую мужскую руку.
А левый глаз – беды соринка,
Груз вековый прожитых лет.
Увы, не расточит слезинки
Фотографический портрет.
Уж тень Елабуги припала
К руке злодейской, и злодей,
Взалкал и следует за Ней,
Он приготовил смерти жало.
Два разных глаза, два крыла…
Подуло к полночи прохладой.
Она очнулась и ушла.
Елабуга, будь ты неладна!
Я мог её остановить,
Отнять верёвку, выждать время,
Забыв о том, что русский гений
Свободен быть или не быть.
* * *
Птицы бруснику клевали,
Радовались, как дети.
Люди о том узнали,
На птиц поставили сети.
Замерла птичья стая,
Выжав остаток сил.
Мёртвые перья листая,
Ветер у Бога спросил:
Кто защитит слабых,
Если закон плох?
Будем молиться, чадо,-
Тихо ответил Бог.
Слово на смерть патриарха
В дали почтовой стая птах
Вдруг перестала веселиться.
Сегодня умер патриарх…
Первопрестольная водица
Сутуло падала окрест.
Вдовицей матушка Россия
Стекала по ночной Москве
Ко гробу аввы Алексiя.
Сегодня умер патриарх.
Мысль утопает в чёрный бархат.
Земное небо, стая птах
И ангелы над патриархом.
* * *
Ты погоди еще чуть-чуть,
Не тронь рукавником железным
То нежное, что безмятежно
Едва лишь направляет путь.
Пусть много будущего зла
Ты видишь в одеяньях кротких,
Дыхание пределов плотских –
Вино для терпкого ума.
И помни, обнажая нож:
Поранишь сук – себя уронишь.
В премудром деле волка тронешь –
С овцы добра не соберёшь!
* * *
Не пытайтесь меня встревожить,
Мол, немногое – это немало!
В полуполное не переложишь,
То, что полупустым стало.
Было время. Листая лица,
Слышу вновь многолетий хоры.
Как хрустели, ломаясь, спицы,
И возниц развевались лоры!
Но настало иное время,
В нём иное заложено право.
Жить на бис – непосильное бремя.
Бес погубит, скандируя ?Браво!?.
Не пытайтесь прошлое множить.
Всё единожды, как мать.
Так стена обрушиться может,
Если нижний камень изъять.
Призыв
Давайте поверим в чудо,
Из смерти истяжим рок!
Кто эти чёрные судьи,
Что заседают впрок?
Отыщем спасенья протоку,
Новой судьбы череду.
Змейкой степной, одинокой
Круг разогнём в дугу.
Расправим бумажные крылья!
Из ветхой залы судей
Сквозь атомы перекрытий
Последуем ангелу дней.
В дорогу!
И будь, что будет.
Нас уже не устеречь,
Пусть околесица судит
И рубит земное с плеч!
В дорогу, друзья, в дорогу,
Бойтесь исчезнуть вдруг!
Отыщем спасенья протоку,
Дней расплетая круг.
* * *
Метки:
