Адвокат и самоубийца
Адвокат и самоубийца
Человек, решивший умереть и уже знающий как, подумал,что стоит немного отсрочить сие действие,что не будет лишним выпить и перекусить перед этим.Дабы поставить последнюю жирную точку,предавшись мыслительным процессам о себе самом на этом коротком отрезке жизни.А также исполнить последнее желание ,конечно же свое.И пока ничего этому не противоречило.Душевный конфликт предшествующий данному решению не располагал к написанию предсмертной записки.Ведь все уже было сказано,ничего уже не изменишь. Её слова прозвучали очень обидно и были по сути неприемлемы. Он спишет это на гнев. Аварию спишут на погоду, гонку на бирже, войну в Ираке, притеснение ислама в Чечне, всеобщую депрессию с нестабильностью и потерей идеалов на приближающийся Аппокалипсис.
Её слова разбили его как глиняный кувшин, державший в своём лоне остатки морального облика и застоявшегося менталитета. Её слова вдруг затронули спящую змею и дёрнули рецепторы, отвечающие за смысл жизни. Её слова били плетью по его надежде сделать иное пространство и били по восстановлению уже разрушенного здания, может не самого лучшего, но это было его здание. Её отчаянное выражение в лице всего женского ударило по дремлющему либидо на его эго, унижая и подавляя с каждым словом. Корабль терпел бедствие. То, отчего он на долгое время уже мог отказаться, то что скрывалось в его сознании, но претворяло свои замыслы, то что было изначально не его и ввиду некоторых стечений, называемых обстоятельствами, скроило свои узоры. Узоры были примитивными. И долго он не смог бы ими управлять. Узоры превращались в паутину. Паутина была безупречна. Он глох. Она была красива. Он был по-прежнему одинок.
Потом суета. Он впал во все тяжкие. Так прожил год. Прожил без неё. Прожил не вспоминая, легко и беспечно. Творил ночами, изводя девственную белизну тетради, черпая вдохновенье в малом, листая дни и ночи как во сне.
И вдруг её слова убили в нём спокойствие и умиротворённость. Да так, что жить не хотелось. Пустота и никчёмность собственной жизни губительным напитком вливалась в полость не состоявшегося отца семейства, в душу мужчины, в сердце человека, впавшее в короткое забвение, в пятки убегающего кролика.
Он стоял и содрогался от надвигающихся волн далеко не безразличия к тому, что она говорит. Что это значит? Значит ли это чувство? Значит ли это знак? Имеет ли это под собой почву? Если и нет, то каков компонент пресловутых удобрений?
Что-то надорвалось и уже неслось в направлении безвыходности, и эти самораскручивания в свою очередь увеличивали возбуждение и крушили все формы равновесия. Её слова гладили его неровности разнообразием тона и богатством обертонов, вплоть до издания первобытных криков.
Он поник, обращая внимание лишь на превокальные ропоты свои и шёпот сердца. В пурпуре налитого кровью бешенства, застыл. Желудок играл свою симфонию. Почему так больно слышать её слова? Почему он довёл её до этих слов? Почему?
Она ушла, отрезав последние ниточки понимания. Почему он избрал её для собственного уничтожения? Может бог знает, почему?
Он двигался как фантом. Жить не хотелось от её слов. Может она разбудила его? Может всё дело в его личном самоустранении из плоскости жизни. И её слова были часть невостребованности его внутреннего мира. Иллюзия была меткой, хотя и далеко не обманчивой.
Он решил покончить с этим раз и навсегда. Орудием выбрал канцелярский нож. Подъехав к дому, решил, что на последок не прочь выпить и закусить. Кто осудит его малодушие, кто поспорит за и против? Ему было наплевать. Её слова эхом прокатывались по нему, как каток многотонный, выравнивая выпуклости его безрассудства.
Выбрал он далеко не самый худший ресторан. Заказал коньяк и кофе. И сидя под пальмами, созерцал свою невостребованность и повторение в колесе жизни. Мы не будем в это вдаваться.
Официант услужливо спросил:
- Всего ли хватает?
На что тот жёстко ограничил потребность услужить, гарсону, находясь уже в парах алкоголя и невыразимой тоски.
Но…
Человек, решивший покончить жизнь самоубийством продлевал миг смерти, стирая намеренно ступени самопознания и полноты одухотворённости, возлюбя уже сцены крови и ухода от возникающей ситуации. Пока с соседнего столика мужчина с вилкой в руке не потребовал разговора.
- Бог мой! Ни в какие рамки это не лезет. Прерывать поток моих целесообразных мыслей! Гад.
- Милый! Гляди в свою тарелку! Оставь меня в покое!
Официант мыкался в растерянности, то ставя тарелки, то унося их.
- Если он сядет рядом со мной, я разобью ваш аквариум. – прокричал человек решивший умереть. Он был в растерянности. Хотелось вскочить,надавать по морде хоть кому нибудь, но что-то останавливало. Он не имел права вторгаться в чужую жизнь ради собственного спасения, нарушать чью-то гармонию жизни своим неврозом, не мог, потому что не мог. . А задыхался, оборачиваясь портупеей жизненных обстоятельств и слов некой женщины, которую избрал он своей судьёй. Но то, что она сказала, было обидно до глубины его души. Может стоило признаться, в том, что это сущая правда, и что он на самом деле такой слабовольный кретин. А сосед по столику тем временем, что то тёр склонившемуся над ним официанту, махал руками, как утопающий и показывал рукой в его сторону.
Всё добро соседа переместилось на его стол в один миг. Потом и его задница оказалась рядом.
- Это неслыханно! Огромное помещение ресторана не позволяет уединиться и насладиться одиночеством.
- Официант! Уберите немедленно этого засранца! У меня пропал аппетит и всё такое. – говорил захлёбываясь юный приверженец Отто Вененгера, тыча вилкой в соседа.
- Послушайте, молодой человек! У вас какие-то проблемы, я могу помочь! Давайте поговорим!
- Идите к чёрту!
- Вы что пьёте? Коньяк? Официант, дайте коньяк!
- Ужас какой-то! Вы что, голубой? Привязались тут.
- Нет, я не голубой. Я адвокат! Моя фамилия Насыров!
- Да хоть Рудольф Штайнер. Мне какое дело! Чешите за свой стол.
Но сосед упорно протягивал полную рюмку в нос одиночке. И просто вымогал хорошую оплеуху.Всю нелепость данной ситуации добавляла возникшая у будущего гостя царства аида,страшная икота.И он жадно глотал воду,зачерпнув из аквариума.
- Я выиграл только что одно крупное дело. Давайте выпьем! Милейший!
- Вы вынуждаете меня грубить! Убирайтесь с глаз моих долой! Официант! Счёт! – юный поклонник суицида попытался встать, но наглый адвокат обеими руками просто придавил того к креслу.
- Ну, вы! Прошу без рук! Как вас там?
- Насыров я, Насыров! Успокойтесь. Дышите глубже. Выпейте еще воды.Но тут над ними повис официант,шипя недовольно в нос,прикрывая приэтом серебрянным подносом рыбий дом.
Человек, хвативший сегодня по самое нехочу, просто схватился за голову и сник.
- Я знаю! Это всё из-за них, женщин! Вот у мен был такой случай…
- Послушайте, адвокат, вы когда-нибудь молчите?
И они одновременно осушили бокалы. Молодой человек чертил вилкой на салфетке какие-то фигуры и вздыхал, а Насыров продолжал нести всякую нелепицу.
- Я совсем недавно закончил вуз. Дело было заранее безвыигрышным. Но я сумел убедить всех в обратном. Ещё недавно я жил в деревне, сейчас в вашем городе. Город мне нравится. Я здесь встретил любимую женщину, но мы расстались.
- Я больше не пойду в этот ресторан. – сказа человек, ещё недавно думавший о смерти и сам удивился сказанному.Затем сделав,глоток из фужера выпленул на стол гуппяшку.Бедная рыбка чертыхалась между пасудой,временно приковав к себе внимание обоих,пока не достигла края стола…Насыров проводил ее взглядом и
продолжил свою свою трескотню еще более активней:
- Так вот. Этот предприниматель выиграл процесс благодаря мне. Он откусил огромный кусок пирога и поделился со мной. Теперь у меня были деньги и статус. Теперь я мог купить цветной телевизор.
- Что?
- Да нет. Телевизор нужен был не мне, а той женщине с двумя детьми, которую я полюбил. Понимаете, все праздники без культурных программ телевидения никак. Да и дети скучают. И я решил купить большой японский ящик на день её рождения. У меня были деньги. А куда их девать?
Налили. Выпили. Закусили. И Насыров, макая свой галстук в лангете, продолжал:
- Вот ведь какая штука! – потом как-то загрустил и повернулся к окну. Там за шторами приближалась ночь и шла своя жизнь как-то мимоходом.
- И что потом? – спросил воскресший соискатель смерти.
- Потом! Потом я загрузил его в ?ГАЗель? и повёз к ней. Я не стал звонить и предупреждать. Хотел сделать сюрприз.
- Ну и как?
- Я развернул его на улице. Огромный ?SONY?, перевязал розовой лентой, засунул в зубы букет роз и начал восхождение на пятый этаж. Дверь мне открыл волосатый голый мужчина с полотенцем на плече:
- Вам кого?
- Мне? А Нина дома? – букет уже валялся в ногах.
- Нина! Ты дома?
И Нина вышла к дверям, такая вся натуральная, что адвоката Насырова начало бить мелкой дрожью.
- Ты?
- Я!
- В чём дело, люди? Я что-то пропустил? – нарушил возникшую паузу волосатый мужчина с невозмутимой на тот момент эрекцией. Адвокат перевёл взгляд с его члена на лицо любимой.
- Я хотел сделать подарок Вам.
- Ну так?! Ты немного не вовремя.
Затем Насыров засеменил вниз по ступеням вместе с огромным телевизором с розовым бантом. Остановился возле окна. Открыл его. Бросил с гневом японское чудо в темноту. Пустил слезу. Нину тоже охватила печаль. Мужчина стоял, почёсывая грудь, продолжая не догонять сложившуюся ситуацию.
А на улице, тем временем, происходили тоже малообъяснимые вещи. Некто Сучков пригнал белый БМВ под окна покупателя и свистел в два пальца. Покупатель с удовольствием наблюдал воздушные пропорции немецкой технологии, подняв жалюзи, когда откуда ни возьмись на крышу упал огромный телевизор с розовым бантом, проломив её до самого салона. Можно только представить дальнейшее разворачивание событий. Покупатель уронил жалюзи, продавец потерял дар речи, а из подъезда выходил зарёванный Насыров. Вот такая любовь!
- Я до сих пор отойти не могу,- сказал вспотевший адвокат.
- Ну ты даёшь, а дальше что?
- Расплатился. И опять на мели, хотя встретил другую.
- У неё уже наверное есть телевизор? – стуча по столу вилкой кричал молодой человек. И они рассмеялись. Потом на улице пели, обнявшись, про стюардессу по имени Жанна. Вот такие дела. А жить хотелось назло всем остальным.
Человек, решивший умереть и уже знающий как, подумал,что стоит немного отсрочить сие действие,что не будет лишним выпить и перекусить перед этим.Дабы поставить последнюю жирную точку,предавшись мыслительным процессам о себе самом на этом коротком отрезке жизни.А также исполнить последнее желание ,конечно же свое.И пока ничего этому не противоречило.Душевный конфликт предшествующий данному решению не располагал к написанию предсмертной записки.Ведь все уже было сказано,ничего уже не изменишь. Её слова прозвучали очень обидно и были по сути неприемлемы. Он спишет это на гнев. Аварию спишут на погоду, гонку на бирже, войну в Ираке, притеснение ислама в Чечне, всеобщую депрессию с нестабильностью и потерей идеалов на приближающийся Аппокалипсис.
Её слова разбили его как глиняный кувшин, державший в своём лоне остатки морального облика и застоявшегося менталитета. Её слова вдруг затронули спящую змею и дёрнули рецепторы, отвечающие за смысл жизни. Её слова били плетью по его надежде сделать иное пространство и били по восстановлению уже разрушенного здания, может не самого лучшего, но это было его здание. Её отчаянное выражение в лице всего женского ударило по дремлющему либидо на его эго, унижая и подавляя с каждым словом. Корабль терпел бедствие. То, отчего он на долгое время уже мог отказаться, то что скрывалось в его сознании, но претворяло свои замыслы, то что было изначально не его и ввиду некоторых стечений, называемых обстоятельствами, скроило свои узоры. Узоры были примитивными. И долго он не смог бы ими управлять. Узоры превращались в паутину. Паутина была безупречна. Он глох. Она была красива. Он был по-прежнему одинок.
Потом суета. Он впал во все тяжкие. Так прожил год. Прожил без неё. Прожил не вспоминая, легко и беспечно. Творил ночами, изводя девственную белизну тетради, черпая вдохновенье в малом, листая дни и ночи как во сне.
И вдруг её слова убили в нём спокойствие и умиротворённость. Да так, что жить не хотелось. Пустота и никчёмность собственной жизни губительным напитком вливалась в полость не состоявшегося отца семейства, в душу мужчины, в сердце человека, впавшее в короткое забвение, в пятки убегающего кролика.
Он стоял и содрогался от надвигающихся волн далеко не безразличия к тому, что она говорит. Что это значит? Значит ли это чувство? Значит ли это знак? Имеет ли это под собой почву? Если и нет, то каков компонент пресловутых удобрений?
Что-то надорвалось и уже неслось в направлении безвыходности, и эти самораскручивания в свою очередь увеличивали возбуждение и крушили все формы равновесия. Её слова гладили его неровности разнообразием тона и богатством обертонов, вплоть до издания первобытных криков.
Он поник, обращая внимание лишь на превокальные ропоты свои и шёпот сердца. В пурпуре налитого кровью бешенства, застыл. Желудок играл свою симфонию. Почему так больно слышать её слова? Почему он довёл её до этих слов? Почему?
Она ушла, отрезав последние ниточки понимания. Почему он избрал её для собственного уничтожения? Может бог знает, почему?
Он двигался как фантом. Жить не хотелось от её слов. Может она разбудила его? Может всё дело в его личном самоустранении из плоскости жизни. И её слова были часть невостребованности его внутреннего мира. Иллюзия была меткой, хотя и далеко не обманчивой.
Он решил покончить с этим раз и навсегда. Орудием выбрал канцелярский нож. Подъехав к дому, решил, что на последок не прочь выпить и закусить. Кто осудит его малодушие, кто поспорит за и против? Ему было наплевать. Её слова эхом прокатывались по нему, как каток многотонный, выравнивая выпуклости его безрассудства.
Выбрал он далеко не самый худший ресторан. Заказал коньяк и кофе. И сидя под пальмами, созерцал свою невостребованность и повторение в колесе жизни. Мы не будем в это вдаваться.
Официант услужливо спросил:
- Всего ли хватает?
На что тот жёстко ограничил потребность услужить, гарсону, находясь уже в парах алкоголя и невыразимой тоски.
Но…
Человек, решивший покончить жизнь самоубийством продлевал миг смерти, стирая намеренно ступени самопознания и полноты одухотворённости, возлюбя уже сцены крови и ухода от возникающей ситуации. Пока с соседнего столика мужчина с вилкой в руке не потребовал разговора.
- Бог мой! Ни в какие рамки это не лезет. Прерывать поток моих целесообразных мыслей! Гад.
- Милый! Гляди в свою тарелку! Оставь меня в покое!
Официант мыкался в растерянности, то ставя тарелки, то унося их.
- Если он сядет рядом со мной, я разобью ваш аквариум. – прокричал человек решивший умереть. Он был в растерянности. Хотелось вскочить,надавать по морде хоть кому нибудь, но что-то останавливало. Он не имел права вторгаться в чужую жизнь ради собственного спасения, нарушать чью-то гармонию жизни своим неврозом, не мог, потому что не мог. . А задыхался, оборачиваясь портупеей жизненных обстоятельств и слов некой женщины, которую избрал он своей судьёй. Но то, что она сказала, было обидно до глубины его души. Может стоило признаться, в том, что это сущая правда, и что он на самом деле такой слабовольный кретин. А сосед по столику тем временем, что то тёр склонившемуся над ним официанту, махал руками, как утопающий и показывал рукой в его сторону.
Всё добро соседа переместилось на его стол в один миг. Потом и его задница оказалась рядом.
- Это неслыханно! Огромное помещение ресторана не позволяет уединиться и насладиться одиночеством.
- Официант! Уберите немедленно этого засранца! У меня пропал аппетит и всё такое. – говорил захлёбываясь юный приверженец Отто Вененгера, тыча вилкой в соседа.
- Послушайте, молодой человек! У вас какие-то проблемы, я могу помочь! Давайте поговорим!
- Идите к чёрту!
- Вы что пьёте? Коньяк? Официант, дайте коньяк!
- Ужас какой-то! Вы что, голубой? Привязались тут.
- Нет, я не голубой. Я адвокат! Моя фамилия Насыров!
- Да хоть Рудольф Штайнер. Мне какое дело! Чешите за свой стол.
Но сосед упорно протягивал полную рюмку в нос одиночке. И просто вымогал хорошую оплеуху.Всю нелепость данной ситуации добавляла возникшая у будущего гостя царства аида,страшная икота.И он жадно глотал воду,зачерпнув из аквариума.
- Я выиграл только что одно крупное дело. Давайте выпьем! Милейший!
- Вы вынуждаете меня грубить! Убирайтесь с глаз моих долой! Официант! Счёт! – юный поклонник суицида попытался встать, но наглый адвокат обеими руками просто придавил того к креслу.
- Ну, вы! Прошу без рук! Как вас там?
- Насыров я, Насыров! Успокойтесь. Дышите глубже. Выпейте еще воды.Но тут над ними повис официант,шипя недовольно в нос,прикрывая приэтом серебрянным подносом рыбий дом.
Человек, хвативший сегодня по самое нехочу, просто схватился за голову и сник.
- Я знаю! Это всё из-за них, женщин! Вот у мен был такой случай…
- Послушайте, адвокат, вы когда-нибудь молчите?
И они одновременно осушили бокалы. Молодой человек чертил вилкой на салфетке какие-то фигуры и вздыхал, а Насыров продолжал нести всякую нелепицу.
- Я совсем недавно закончил вуз. Дело было заранее безвыигрышным. Но я сумел убедить всех в обратном. Ещё недавно я жил в деревне, сейчас в вашем городе. Город мне нравится. Я здесь встретил любимую женщину, но мы расстались.
- Я больше не пойду в этот ресторан. – сказа человек, ещё недавно думавший о смерти и сам удивился сказанному.Затем сделав,глоток из фужера выпленул на стол гуппяшку.Бедная рыбка чертыхалась между пасудой,временно приковав к себе внимание обоих,пока не достигла края стола…Насыров проводил ее взглядом и
продолжил свою свою трескотню еще более активней:
- Так вот. Этот предприниматель выиграл процесс благодаря мне. Он откусил огромный кусок пирога и поделился со мной. Теперь у меня были деньги и статус. Теперь я мог купить цветной телевизор.
- Что?
- Да нет. Телевизор нужен был не мне, а той женщине с двумя детьми, которую я полюбил. Понимаете, все праздники без культурных программ телевидения никак. Да и дети скучают. И я решил купить большой японский ящик на день её рождения. У меня были деньги. А куда их девать?
Налили. Выпили. Закусили. И Насыров, макая свой галстук в лангете, продолжал:
- Вот ведь какая штука! – потом как-то загрустил и повернулся к окну. Там за шторами приближалась ночь и шла своя жизнь как-то мимоходом.
- И что потом? – спросил воскресший соискатель смерти.
- Потом! Потом я загрузил его в ?ГАЗель? и повёз к ней. Я не стал звонить и предупреждать. Хотел сделать сюрприз.
- Ну и как?
- Я развернул его на улице. Огромный ?SONY?, перевязал розовой лентой, засунул в зубы букет роз и начал восхождение на пятый этаж. Дверь мне открыл волосатый голый мужчина с полотенцем на плече:
- Вам кого?
- Мне? А Нина дома? – букет уже валялся в ногах.
- Нина! Ты дома?
И Нина вышла к дверям, такая вся натуральная, что адвоката Насырова начало бить мелкой дрожью.
- Ты?
- Я!
- В чём дело, люди? Я что-то пропустил? – нарушил возникшую паузу волосатый мужчина с невозмутимой на тот момент эрекцией. Адвокат перевёл взгляд с его члена на лицо любимой.
- Я хотел сделать подарок Вам.
- Ну так?! Ты немного не вовремя.
Затем Насыров засеменил вниз по ступеням вместе с огромным телевизором с розовым бантом. Остановился возле окна. Открыл его. Бросил с гневом японское чудо в темноту. Пустил слезу. Нину тоже охватила печаль. Мужчина стоял, почёсывая грудь, продолжая не догонять сложившуюся ситуацию.
А на улице, тем временем, происходили тоже малообъяснимые вещи. Некто Сучков пригнал белый БМВ под окна покупателя и свистел в два пальца. Покупатель с удовольствием наблюдал воздушные пропорции немецкой технологии, подняв жалюзи, когда откуда ни возьмись на крышу упал огромный телевизор с розовым бантом, проломив её до самого салона. Можно только представить дальнейшее разворачивание событий. Покупатель уронил жалюзи, продавец потерял дар речи, а из подъезда выходил зарёванный Насыров. Вот такая любовь!
- Я до сих пор отойти не могу,- сказал вспотевший адвокат.
- Ну ты даёшь, а дальше что?
- Расплатился. И опять на мели, хотя встретил другую.
- У неё уже наверное есть телевизор? – стуча по столу вилкой кричал молодой человек. И они рассмеялись. Потом на улице пели, обнявшись, про стюардессу по имени Жанна. Вот такие дела. А жить хотелось назло всем остальным.
Метки:
