Подборка стихотворений шестая
(данная подборка посылалась в журнал "Дружба народов")
* * *
Гулко вдыхает бодрящий озон
после грозы неуёмность морская.
Мысль устремляется за горизонт,
по Лобачевскому даль расширяя.
А в голове нарождается звон,
словно посланец замирного края.
Это не песня звенит над волной,
это – разбрызганный лепет ребёнка.
Жадно вгрызаться в простор голубой
мне посчастливилось с детских пелёнок.
Как мне созвучен бродяга любой!
Голос у моря сочувственно-робок.
Слиться с кипучим разгулом воды
юного ливня под рокот прибоя
мне довелось. Я расслышал лады
вёсельных взмахов новейшего Ноя.
Тают Гренландии мощные льды,
торс Антарктиды страдает от зноя.
Вот почему мыслевсплеск молодой
смело цветёт вдоль обрыва сознанья.
Мне предначертано тёмной судьбой
азбуку выпеть несрочного знанья.
Эльма огни в непокой штормовой
не остановят благие мечтанья.
Ветра разладом натужно дыши,
чутко внимай ураганному вою.
Не затеряется в звёздной глуши
дар, опылённый земной красотою.
Право растратное русской души
за горизонт откатилось с волною.
Реквием числам
О трагической гибели чисел
поведём ледяной разговор.
Если разум пространственно мыслил,
отчего повсеместный разор?
То налогами пошлыми душат,
то квартплату поднимет жульё...
Уплывали невинные души
в непонятно какое жильё.
Разве солнцем вскормлённая зелень
исцелит кровожадные сны?
Чтоб органные выси запели,
я очистил родник тишины.
Наблюдая разбойные грозы,
я грамматику чисел зубрил.
Не случайно больные вопросы
тормошат оперение крыл.
Для поэта правдивость ответов –
это сердца тревожная звень.
Я выписывал буковки света
и славянства узрел голубень.
На берёзах серёжки повисли,
семенами полна борозда...
Но трагической гибели чисел
не забыть нам уже никогда!
* * *
Поехать к любимой – труднейшее дело!
Не так это просто, как видится вам.
С пустыми руками наведаться смело,
когда был звонок, что она захотела
экзотики сочной к привычным стихам?!
Бегу на базар и – глаза разбежались,
а цены – грешно пожелать и врагу.
С получки я трачусь, как все горожане,
на фрукты(торговцы из Азербайджана)...
Но чтобы наесться – купить не могу.
Прелестница любит хурму, мандарины,
особенно – персики и виноград.
И жизни не хватит, чтоб счесть половину
мудрёных запросов... Рискую с повинной
нагрянуть и робким упрёкам не рад.
Сегодня она обойдётся без санкций,
вдруг вспомнив, что я, как мальчишка, влюблён,
и снова отдаст дорогие пространства...
Но шов отношений готов разбежаться,
и ветер потери подымет трезвон.
Теперь мы на небе, хоть дышим неровно,
и нашей защитой является дом:
хмельной поцелуй, разговор телефонный,
серьёзная книга... Живём сквозь препоны –
как добрые люди – единственным днём!..
* * *
Немыслимо без песни,
коль солнечным согрет.
Взмывает в поднебесье
взволнованный рассвет.
Мажорное лученье
нисходит свысока.
Воздушные теченья
ласкают облака.
Вздыхает земь живая
и просится плясать.
На зелени сверкает
бессмертная роса.
Хор певчих птах разбужен
разумным неспроста.
В распахнутые души
взирает красота.
Прекрасное врачует
смурную дребедень,
и песенное чудо
рождает новый день.
Русская песня
Солнышко пригрело, и стаял снег.
Выйду в поле русское по весне.
Воздуха глотну полной грудью я,
а вокруг чернеет земля моя.
В небеса впадает веков река,
и плывут огромные облака.
Прошлогодний колос помну в руке.
Никого ни рядом, ни вдалеке.
Ой-да, запою песню грустную,
так что зазвенят горы мускулов.
Вспомню силу пращуров, вражий срам
и расправлю плечи навстречу дням.
Подпоёт душа, как бывало ввек,
чем живёт трудящийся человек.
Скоро буду сеять пшеницу-рожь,
ведь без хлеба-бати не проживёшь.
А над головой журавли крылят,
их прилёту я бесконечно рад.
Но лететь за думами в безвесть дна
не могу – так слово взяла жена.
Как прогнать тревожное по весне?
Поле русское не ответит мне.
И, послав приветы седым ветрам,
ворочусь домой – по своим делам.
* * *
Кто сорвался "дикарём" на море
и нырнул под яркий пляжный зонт,
тот полюбит искорку во взоре,
крики чаек, зыбкий горизонт.
Пусть развеет мысли резвый ветер –
здесь реально стать самим собой.
Мне дороже всех чудес на свете
ласковый раскованный прибой.
Волны бьют о берег понемножку,
чтобы ты расслышал их навек.
Вот плывёт по солнечной дорожке
королева местных дискотек.
Только дома ждёт меня девица,
что приемлет странника любым.
Надо бы серьёзно охладиться
от миражных вызовов судьбы.
Разбежишься, да как бахнешь в воду,
до буйков победно догребёшь.
Дышишь среди волн свободным йодом,
а по телу пробегает дрожь.
На песок завалишься загарный,
позабыв про грохот городской.
Волны бродят по морю попарно,
и вовсю мурлыкает прибой.
Но "курьерский" унесёт на север,
и расскажет разум в январе,
как дикарь обрёл в природу веру,
брызгаясь в солёном серебре.
Вечером, паря в квартирной дымке,
под морозный заоконный звон,
кутаясь в тепло родной улыбки,
вспомнишь: Айвазовский "Среди волн".
* * *
Кого же слушать в жуткой тишине?
Куда бежать беспутно-бестолково?
Все мысли, адресованные мне,
я превратил в безадресное слово.
Писал – что видел в проданной стране,
блокнот мой – словно умная полова.
Но как вдыхаю воздух нездоровый,
то думаю и о своей вине
того, что сталось в Беловежской пуще...
И люди вымирали от удушья,
и ликовал повсюду волчий след.
Славянская Вселенная рыдала.
Мерцала лампа-проблеск вполнакала,
а я в блокнот писал правдивый бред.
08.12.1997 г.
Глаза голубые
Рядом много бедовых девчонок,
но душа улетает к одной.
Я куплю в распродажу зайчонка
потому, что он самый родной.
Как увижу её голубые
озорные, с искринкой, глаза, –
сердце бьётся навстречу любимой,
только трудно словами сказать.
Я на жизненный бред не обижен,
благодарен безмерно судьбе.
Но когда голубые не вижу,
мы с зайчонком грустим о тебе.
Как увижу её голубые
озорные, с искринкой, глаза, –
сердце бьётся навстречу любимой,
только трудно словами сказать.
Но однажды в душевном порыве,
зажигая на небе зарю,
я спою про глаза голубые
и зайчонка тебе подарю.
Как увижу её голубые
озорные, с искринкой, глаза, –
сердце бьётся навстречу любимой,
только трудно словами сказать.
* * *
Светом наполняется пространство
в тридевятом искривлённом царстве,
где прописан заурядный мат.
Тротуары траурного утра,
обрывая речь прохожих мудро,
прошлое усердно ворошат.
Помнишь ли душевную созвучность,
воспарившую над грозной тучей?
Дрожжевые слаженные дни!
Вздрагивали трепетные плечи,
поцелуй творился бесконечный
и казалось: в мире мы одни.
Ты звалась возлюбленной поэта
и в поэме солнечно воспета
наравне с пронзительным дождём.
Каждая строка тобой дышала!
Не страшили ранняя опала
и разрушенный врагами дом.
Потрясённый виденным; тоскуя,
я зарылся в мякоть поцелуя
и воскрес, восторга не тая.
Но для счастья частной жизни мало:
сквозь тугие памяти завалы
русскость пробивается моя.
Для певца в историю вживанье,
как любви рассветное признанье,
не уйдёт в фантомные миры.
Светом наполняется пространство
в тридевятом думающем царстве,
где неспешной близости дары.
* * *
Гулко вдыхает бодрящий озон
после грозы неуёмность морская.
Мысль устремляется за горизонт,
по Лобачевскому даль расширяя.
А в голове нарождается звон,
словно посланец замирного края.
Это не песня звенит над волной,
это – разбрызганный лепет ребёнка.
Жадно вгрызаться в простор голубой
мне посчастливилось с детских пелёнок.
Как мне созвучен бродяга любой!
Голос у моря сочувственно-робок.
Слиться с кипучим разгулом воды
юного ливня под рокот прибоя
мне довелось. Я расслышал лады
вёсельных взмахов новейшего Ноя.
Тают Гренландии мощные льды,
торс Антарктиды страдает от зноя.
Вот почему мыслевсплеск молодой
смело цветёт вдоль обрыва сознанья.
Мне предначертано тёмной судьбой
азбуку выпеть несрочного знанья.
Эльма огни в непокой штормовой
не остановят благие мечтанья.
Ветра разладом натужно дыши,
чутко внимай ураганному вою.
Не затеряется в звёздной глуши
дар, опылённый земной красотою.
Право растратное русской души
за горизонт откатилось с волною.
Реквием числам
О трагической гибели чисел
поведём ледяной разговор.
Если разум пространственно мыслил,
отчего повсеместный разор?
То налогами пошлыми душат,
то квартплату поднимет жульё...
Уплывали невинные души
в непонятно какое жильё.
Разве солнцем вскормлённая зелень
исцелит кровожадные сны?
Чтоб органные выси запели,
я очистил родник тишины.
Наблюдая разбойные грозы,
я грамматику чисел зубрил.
Не случайно больные вопросы
тормошат оперение крыл.
Для поэта правдивость ответов –
это сердца тревожная звень.
Я выписывал буковки света
и славянства узрел голубень.
На берёзах серёжки повисли,
семенами полна борозда...
Но трагической гибели чисел
не забыть нам уже никогда!
* * *
Поехать к любимой – труднейшее дело!
Не так это просто, как видится вам.
С пустыми руками наведаться смело,
когда был звонок, что она захотела
экзотики сочной к привычным стихам?!
Бегу на базар и – глаза разбежались,
а цены – грешно пожелать и врагу.
С получки я трачусь, как все горожане,
на фрукты(торговцы из Азербайджана)...
Но чтобы наесться – купить не могу.
Прелестница любит хурму, мандарины,
особенно – персики и виноград.
И жизни не хватит, чтоб счесть половину
мудрёных запросов... Рискую с повинной
нагрянуть и робким упрёкам не рад.
Сегодня она обойдётся без санкций,
вдруг вспомнив, что я, как мальчишка, влюблён,
и снова отдаст дорогие пространства...
Но шов отношений готов разбежаться,
и ветер потери подымет трезвон.
Теперь мы на небе, хоть дышим неровно,
и нашей защитой является дом:
хмельной поцелуй, разговор телефонный,
серьёзная книга... Живём сквозь препоны –
как добрые люди – единственным днём!..
* * *
Немыслимо без песни,
коль солнечным согрет.
Взмывает в поднебесье
взволнованный рассвет.
Мажорное лученье
нисходит свысока.
Воздушные теченья
ласкают облака.
Вздыхает земь живая
и просится плясать.
На зелени сверкает
бессмертная роса.
Хор певчих птах разбужен
разумным неспроста.
В распахнутые души
взирает красота.
Прекрасное врачует
смурную дребедень,
и песенное чудо
рождает новый день.
Русская песня
Солнышко пригрело, и стаял снег.
Выйду в поле русское по весне.
Воздуха глотну полной грудью я,
а вокруг чернеет земля моя.
В небеса впадает веков река,
и плывут огромные облака.
Прошлогодний колос помну в руке.
Никого ни рядом, ни вдалеке.
Ой-да, запою песню грустную,
так что зазвенят горы мускулов.
Вспомню силу пращуров, вражий срам
и расправлю плечи навстречу дням.
Подпоёт душа, как бывало ввек,
чем живёт трудящийся человек.
Скоро буду сеять пшеницу-рожь,
ведь без хлеба-бати не проживёшь.
А над головой журавли крылят,
их прилёту я бесконечно рад.
Но лететь за думами в безвесть дна
не могу – так слово взяла жена.
Как прогнать тревожное по весне?
Поле русское не ответит мне.
И, послав приветы седым ветрам,
ворочусь домой – по своим делам.
* * *
Кто сорвался "дикарём" на море
и нырнул под яркий пляжный зонт,
тот полюбит искорку во взоре,
крики чаек, зыбкий горизонт.
Пусть развеет мысли резвый ветер –
здесь реально стать самим собой.
Мне дороже всех чудес на свете
ласковый раскованный прибой.
Волны бьют о берег понемножку,
чтобы ты расслышал их навек.
Вот плывёт по солнечной дорожке
королева местных дискотек.
Только дома ждёт меня девица,
что приемлет странника любым.
Надо бы серьёзно охладиться
от миражных вызовов судьбы.
Разбежишься, да как бахнешь в воду,
до буйков победно догребёшь.
Дышишь среди волн свободным йодом,
а по телу пробегает дрожь.
На песок завалишься загарный,
позабыв про грохот городской.
Волны бродят по морю попарно,
и вовсю мурлыкает прибой.
Но "курьерский" унесёт на север,
и расскажет разум в январе,
как дикарь обрёл в природу веру,
брызгаясь в солёном серебре.
Вечером, паря в квартирной дымке,
под морозный заоконный звон,
кутаясь в тепло родной улыбки,
вспомнишь: Айвазовский "Среди волн".
* * *
Кого же слушать в жуткой тишине?
Куда бежать беспутно-бестолково?
Все мысли, адресованные мне,
я превратил в безадресное слово.
Писал – что видел в проданной стране,
блокнот мой – словно умная полова.
Но как вдыхаю воздух нездоровый,
то думаю и о своей вине
того, что сталось в Беловежской пуще...
И люди вымирали от удушья,
и ликовал повсюду волчий след.
Славянская Вселенная рыдала.
Мерцала лампа-проблеск вполнакала,
а я в блокнот писал правдивый бред.
08.12.1997 г.
Глаза голубые
Рядом много бедовых девчонок,
но душа улетает к одной.
Я куплю в распродажу зайчонка
потому, что он самый родной.
Как увижу её голубые
озорные, с искринкой, глаза, –
сердце бьётся навстречу любимой,
только трудно словами сказать.
Я на жизненный бред не обижен,
благодарен безмерно судьбе.
Но когда голубые не вижу,
мы с зайчонком грустим о тебе.
Как увижу её голубые
озорные, с искринкой, глаза, –
сердце бьётся навстречу любимой,
только трудно словами сказать.
Но однажды в душевном порыве,
зажигая на небе зарю,
я спою про глаза голубые
и зайчонка тебе подарю.
Как увижу её голубые
озорные, с искринкой, глаза, –
сердце бьётся навстречу любимой,
только трудно словами сказать.
* * *
Светом наполняется пространство
в тридевятом искривлённом царстве,
где прописан заурядный мат.
Тротуары траурного утра,
обрывая речь прохожих мудро,
прошлое усердно ворошат.
Помнишь ли душевную созвучность,
воспарившую над грозной тучей?
Дрожжевые слаженные дни!
Вздрагивали трепетные плечи,
поцелуй творился бесконечный
и казалось: в мире мы одни.
Ты звалась возлюбленной поэта
и в поэме солнечно воспета
наравне с пронзительным дождём.
Каждая строка тобой дышала!
Не страшили ранняя опала
и разрушенный врагами дом.
Потрясённый виденным; тоскуя,
я зарылся в мякоть поцелуя
и воскрес, восторга не тая.
Но для счастья частной жизни мало:
сквозь тугие памяти завалы
русскость пробивается моя.
Для певца в историю вживанье,
как любви рассветное признанье,
не уйдёт в фантомные миры.
Светом наполняется пространство
в тридевятом думающем царстве,
где неспешной близости дары.
Метки:
