Дикие цветы, 2016-2018
Издано в виде книжки, есть остатки тиража.
Терпи, полынь пройдёт,?начнутся цикламены
М. Щербаков
I – Синие ягоды
Под легким психотропным веществом
лежать в гробу с любимым существом
В. Пелевин
Подарки из аута
В.К.
Засыпай, покажу тебе место одно:
моховые цветы в колыбели укромной,
тихо-тихо лесное просторное дно,
вековые колонны делянки кедровой.
Ты проснешься с подарком, те кедры узнав,
под подушкой – с посылкой земли неизвестной,
целой шишкою, всплывшей из странного сна,
ароматной ещё, смоляной, полновесной.
И на тумбочке ключ оставляю тебе
от тяжёлого шлюза в шмелином нагаре:
та страна, где кудрявое небо в трубе,
под твоими пусть тоже пружинит ногами.
И совсем уже древнего не утаю –
ту парящую, чёрную ту горловину
с земляными волнами тебе отдаю
и упругих лучей отдаю половину.
апрель 2016
Священный олень
В.К.
Если знаешь чего – не дрожи за меня,
чьё нутро не такое спокон рубцевало.
Это светлое темя пружинкой огня
перелётное солнышко поцеловало.
И рисунок упрятал, небрежен и зыбок,
нечто свежее, пресное, ненаживное:
ты смеёшься и в камеру кажешь язык,
и подводит рука, и под ложечкой ноет.
Изобилья в дому и высот ремесла –
всё повынесет спинка шмеля золотая.
Только вера приходит без спроса сама,
и не выйдет её приманить и заставить!
Как подошва луча покидала чело,
как – за воздух держись – под глазами плохело –
эту память в лесу посреди ничего
я смакую с ножа, как ребро копальхема,
как певучую дружбу за эту и ту
мы влекли рукоять, и древесная манна
порошила в лицо, и рубашка в поту
загорелые плечи твои обнимала
до августа 2016
Где твой дом
Где твой дом, имярек, что всего тебе жальче?
За безумьем каким ты его потерял?
Не в бетонной же в этой коробке кошачьей
за решёткою с видом на плешь пустыря?
За горой и рекой, за исходом летальным,
за завесой дождя, за безмерным трудом,
под чудовищным дубом над берегом дальним
расположен твой дом.
За него тебе света зимой не хватило,
опознал и казнил хирургический клест.
За него ты тонул и толкался от ила,
и держал в голове гироскопы колёс.
Для него, будто вешки во времени точном,
на коленях в кювету шепча: спасены –
ты с любовью сажаешь ростки по лоточкам
вырастать из зимы.
Ты достоин его – ведь за пазухой затхлой,
как глоток новизны, как побег из оков –
из мышиной рубашки планетой пузатой
голубая душа всем видна без очков!
А пока консервация, голо в саду там
и над спящими розами лапник елов,
ты украдкою выполнишь, что задумал,
ты получишь его
март 2017
Колыбельная (Синие ягоды)
Меж горельника пней, меж костей на мелях
не зови – не вернусь, понимаешь и злишься.
Но уже и теперь, обнимая меня,
ты обнимешь обугленный остов лишь.
Я нажалуюсь лишь, как меня усмирял
этот всосанный морсом и впитанный мозгом
весь промозглый апрель, продувая меня,
как скелет корабля на песке беломорском.
И везде меня тыкали злые зверьки,
проверяли колючками тонкого тока.
Я хочу протянуться во все позвонки,
я хочу так уснуть, чтоб не трогали только.
Так уснуть, чтобы пульс нитяной еле жив,
хоть всё небо обдолбано колоколами,
на грудину огромные руки сложив.
Чтоб несли меня в лодку и бережно клали,
и медовую клеили в руку свечу,
и под голову всунули хлеб толстобокий.
И течение с ветром играло вничью,
и змеился ручей, ледяной и глубокий.
И легко, будто не было бешеных лет,
в тонком теле, по-честному, наяву
я по воздуху, травам и музыке флейт,
не качаясь, плыву.
Принимай мою цепь там, где галечный брод,
на замке стрекоза – не спугни эту гостью.
Будем в детстве в овраге запихивать в рот
пресноватые синие ягоды горстью.
апрель 2017
***
Скоро будет тепло, ничего, потерпи.
Развернутся полгода, флажками алея
по краям, и отчаянье спустит с цепи,
и накатит вода твоего избавленья.
Только видишь – зазря под душистой травой
ты заламывал руки и прыгал, камлая.
Как узнал – не поверил, что вечно с тобой
рядом, прямо за ширмой прекрасного мая
пригвождённый мороз, антарктический ад
в рукавицах извозчиков санного стикса.
Каждый стебель ветлы – рахитичен и ал –
испарением, инеем колосится.
И гигантскою мухой, обжорой в меду,
каждый день забывая о чёртовой доле,
озираясь, на шалом подтопленном льду
ты, безумец, умыться ползёшь в коридоре.
Кормят чем – так тяни всё недоброе в рот,
угощайся на скатерти некогда белой.
Бога нет – так и стой без хребта во весь рост
и живи без начинки в душе самобеглой!
Что осталось внутри – вот вся вера твоя.
Танцевать, по копейке себя разрушая,
воду пить из стены, рукоятку давя,
да ломать нейролептик на два полушарья.
до 13 февраля 2018
ПК
Н.Б.
Это маятник, запертый в теле,
движет мир, от напруги лилов.
И пружины гудят на пределе
в сокровенной утробе его.
В целом свете ненастно, пока
не продышится дизель горячий.
Ты разведчик планеты ПК,
разделённого поля смотрящий.
За кулисой, за пресною жизнью
подглядевши, лицо отшатни:
толще шеи его сухожилья,
выше роста его шестерни.
Напиши, что глазёнки глядят
в поворотах неместного ветра.
И печеньем тебя наградят,
и отчёт заберут из конверта.
Если тужатся гири, качаясь,
и мгновенья бегут вперескок –
за моим неподделанным счастьем
твой волшебный следит перископ.
На глазах окулярных колец
к абсолюту, конечному благу
на крыло становился гонец,
треугольную пряча бумагу.
до 10 ноября 2018
II – Грайфензее
Это звёзды. Звёзды равны. Смотри
синий флаг космических поселенцев
LXE
Грайфензее
Где вода, вода – перехлёб и рык,
и пунктир лозы сквозь песочну заметь,
я на дикой гальке рисую рыб
и кладу в прибое глядеть глазами.
Здесь до дыр промыты давным-давно
полосканье ив и омелы гнёзда.
Вот еще одна, добежав до ног,
на колени встанет и захлебнётся.
И в волнах урчит на цепи юла –
белобокий буй. Плоскодонки утлы,
и вода кривая едва-едва
сквозь губу в закатные дует угли.
январь 2018
***
Цюрих
Промелькнул бело-синим и прогромыхал,
и просыпался искрой трамвайного тока
на перрон твой брусчатый с пробоями мха
и фонарик ручной в высоте бадминтона.
К чёрным стриженым туям, к живому забору,
в сухожилий плющовых настенный артрит –
твой стремительный вечер с закатом за гору,
твоя мокрая ночь с голосами внутри.
Под полой аварийные маки тая,
растопырит квартальные острые локти,
а потом чёрный город поймает тебя,
в рукаве растворит, без остатка поглотит.
Пропадешь, голощёких камней не царапнув,
не спугнув у притона фонарных теней.
В эту ночь – пригубишь её глаз безотрадных
и узнаешь, как горько, как холодно в ней.
до 14 февраля 2018
***
Устер – Ааталь
День за сводами вишен невидим и лаком,
в гаражах моя тень, дорогая стена
у ограды, где поезд в неполотых злаках
выбивает ковёр, и летят семена.
Полосатой ноги преломилась коленка,
и проснулся рожок и пищал похвалы.
Напряженная дикая одноколейка
от меня убежала, разрезав холмы.
Видел в облаке – лес и за облаком – голо,
и закат кровяные пускал пузыри.
Досягает волна головного вагона,
и качается поле, как море, замри.
июль 2018
Деревья
Листья сгребать под навес,
год прозревать взаперти.
Хмурый покой сырых древес,
вся тишина больницы Тир.
Синюю пулю жизни для
съешь и молчи о том,
радость моя, дай огня,
дай мне воды глоток.
К трещинам их коры,
к брошенным их плодам
все, что моё – укрыл
жёлтым крылом платан.
После толпы жара дня
твой на глаза платок,
радость моя, дай огня,
дай мне воды глоток.
Всей синевы их юдоль,
тесных корней их семья –
горькую ветвь вложи в ладонь,
краешком поздним сияй,
золото чтоб, куда ни глянь,
чтобы потом – хоть потоп,
радость моя, дай огня,
дай мне воды глоток.
до октября 2018
***
Литва, май 2016
Меж колёс – проселок седой и длинный,
голубые травы штаны секут.
Дым шмелёвых пастбищ в груди ветлиной,
тёплый дождь на крыше по тростнику.
Привались к ветле и смотри и стой
на чужую жизнь, на ограду рая:
как идёт хозяйка за малой мздой,
светлый дом просторный не запирая.
Как по чёрной речке, лоснится весь,
толстый гусь приехал, из рук цыганя.
А в мешке, задвинутом под навес,
там отход дубового торцеванья,
рассыпной подарок древесно-жёлтый,
золотник целебный – хорош, да мал.
И брусочек маленький и тяжёлый
ты забрал себе, положил в карман.
Посторонний гость в голубой стране,
что жила – любила кого хотела,
чья забота пылью на старине
и звездой росы на игле хайтека
украшает мир, как в петле – награда,
строгий Бог за главное наградил.
И у камня нового – аккуратно,
и у камня тёртого на груди,
вечный дуб храня, что буран не сломит,
старый сад, где приняли к очагу –
та любовь лежит неотъятым слоем,
обжигает руку сухой чугун.
май 2016, дельта Немана
июль 2018, Цюрих
***
Н.Б.
Как флюгер, стрелку целя костяную,
попутал, что возносим, что клянём –
чья та ладонь, что к дару протянули?
Кто лучик тот, которым я клеймён?
Не вынес, от отчизны отколов,
ни ломтя пирога, ни песни бравой.
Один совсем – но светел оттого,
что ждёшь меня за млечной переправой.
И на пределе, в сердце лет палёных,
мы порознь – но посмотрим, чья взяла.
Ведь между нами – три часа полётных
и мягкая немецкая зима.
Дари, что подарить не сможет сон,
что ломаный язык не скажет бедный.
К тебе – морозной светится росой,
мигая в ночь, летит кораблик белый.
до мая 2018
III – День выборов
**** я кровавить для вас документы!
В. Пелевин
Дикие цветы
Это чёрного года беда и бедлам.
Это беличий жёрнов на пи пополам.
И угрём перекрёсток,?безжизненн и пуст,
это здесь затаил перебивчатый пульс.
Мне дышать позволяли, от срама укрыв,
между затхлых фонариков тонущих рыб –
водолазный вокруг головы пузырёк
и моя правота – всем другим поперёк.
Будто снег на вершинах за морем сиам.
Будто в рыло заплечному – нон сервиам.
Будто воздух меж книгами – горек и ветх.
Будто выход из комнаты – внутрь и вверх.
Будто к дулу шагнуть и на мёрзлое лечь,
где на улице праздника мёртвая речь,
и потёками гимна с кронштейна столба
обкончала сугроб жестяная труба.
Пусть говняного шабаша проклятый мёд
ошалелое сердце наружу хлебнёт.
И на лестнице, под ноги снулому дню,
я схвачусь за карман и ключи уроню.
И на поручне мокрый расцепится хват.
И рванёт наизнанку отринутый хлад,
переменится всё, и в тиши и втемне
настоящая родина выпадет мне.
Я увижу, планшет за спиной стопоря,
европейского лета света и поля,
и летящие надписи для никого
на вагонах прозрачных её рукавов.
Эти буквы горящие правых цитат,
это чудо безумное в диких цветах,
этот алый бездонный во мне окоём –
это все просияет и станет моё.
Я увижу мельканье её занятых
инструментов прилежных и рук золотых,
и аэс, и трилистное ветра весло,
и пчела исполняет своё ремесло.
И беречь от чужих эту малую часть,
колыбельную вить и корзину качать,
деревянный кружить тепловоз на полу
там, на правильной родине, будет кому.
И я стану землёй её с венами вод.
И я стану водой её – над, а не под,
ископаемой бабочкой в глаз янтарю
я себя в оболочке её затворю.
А пока – повисает синкопой в груди
безголовый росток, обезволен и дик, –
возле кожуха мойки, с халатом на гвоздь,
я хватаю запястье, что вот обошлось
до мая 2016
Jingle bells
Я сюда не ездец! ни ногой! ни ногой!
Я покинуть хочу этот град ядовит!
Чтоб огарком тянулся чучмек-дальнобой
и в жестянке давил,
где, как рыбы в вязанке, блестят и теснят
друга друг пучеглазые тяжеловозы,
чтобы фура влачилась едва пятьдесят
полнолуния возле,
и светило щербатое вахту несло
и лизало дороги соленый ожог.
На панели приборной смеялся незло
брюхоногий божок,
малый бронзовый котик приветно качал
под покатым стеклом пятернёй на пружинке,
в нашу келью морозную на день, на час
заглянув по ошибке.
Чтобы побоку праздника дымных полос
не считать и отметин на кованом лбу.
Чтоб горело вдали без меня и рвалось,
чтоб побыть одному.
Чтобы кинуть к чертям этот заячий цирк,
и бранить на чем свет, и не знать окороту.
Чтоб всю ночь бубенцы чтоб всю ночь бубенцы
бубенцы всю дорогу
до марта 2017
***
А.О. на день выборов
Хочешь знать, как вернёшься ты?
Не исправят тяжёлых слов
ни рогатых шаров сады,
ни высокое ремесло.
Ты поймёшь – не теперь, не вмиг –
мир зелёный тебе не мил,
посредине цветущих лет –
что не впрок тебе белый хлеб.
Не надейся, что век не зол,
что послышался этот зов,
что рассеется без следа –
это будет болеть всегда.
Привечай земляной перрон,
тепловозных дымов тимьян.
Несъедобный ржаной пирог,
приготовленный для тебя.
Терракотный щербатый пай –
весь он твой, босиком ступай
на репьи, на змеиный шлях,
на ладони держи светляк.
Паутина в венке цикут,
суки с пеной по языку –
из рогатки по ним стрелять
и одной против них стоять.
до марта 2017
***
Где пограничный сумеречный дух
едва перебирает донный прах,
в аду кромешном, конченом аду –
ты даже прав, когда никто не прав.
В остатке влажном мятного утра,
в кафтане землекопа удалом,
с зелёной лейкой и садовой финкой –
ты украшал свой маленький квадрат,
чтоб твой непредставимый эталон
вовне качался бабочкой эфирной.
Но в явь, на свет, на выхлоп, сед и стыл,
сплеча убив будильник заводной,
влачился ты, арбуз кромсал и сыр,
в кругу за здравье чокался водой.
За немочь всех лабораторных тризн,
за утлых лиц убогий консулат –
ты запертым окажешься внутри,
от ненависти чтоб сойти с ума.
Промеж могил, сирени бурых клёцк,
где ужас твой и вся его семья,
пинай и прыгай, не скрывая слёз:
поганая, поганая земля!
У клумбы – дрожь пырейного пера.
На красном камне благородный мох.
В овальных рамках – люди остаются.
Ты даже прав, когда никто не прав,
твоё в ладони горькое клеймо,
твой маятник на шее абсолюта.
до февраля 2018
Терпи, полынь пройдёт,?начнутся цикламены
М. Щербаков
I – Синие ягоды
Под легким психотропным веществом
лежать в гробу с любимым существом
В. Пелевин
Подарки из аута
В.К.
Засыпай, покажу тебе место одно:
моховые цветы в колыбели укромной,
тихо-тихо лесное просторное дно,
вековые колонны делянки кедровой.
Ты проснешься с подарком, те кедры узнав,
под подушкой – с посылкой земли неизвестной,
целой шишкою, всплывшей из странного сна,
ароматной ещё, смоляной, полновесной.
И на тумбочке ключ оставляю тебе
от тяжёлого шлюза в шмелином нагаре:
та страна, где кудрявое небо в трубе,
под твоими пусть тоже пружинит ногами.
И совсем уже древнего не утаю –
ту парящую, чёрную ту горловину
с земляными волнами тебе отдаю
и упругих лучей отдаю половину.
апрель 2016
Священный олень
В.К.
Если знаешь чего – не дрожи за меня,
чьё нутро не такое спокон рубцевало.
Это светлое темя пружинкой огня
перелётное солнышко поцеловало.
И рисунок упрятал, небрежен и зыбок,
нечто свежее, пресное, ненаживное:
ты смеёшься и в камеру кажешь язык,
и подводит рука, и под ложечкой ноет.
Изобилья в дому и высот ремесла –
всё повынесет спинка шмеля золотая.
Только вера приходит без спроса сама,
и не выйдет её приманить и заставить!
Как подошва луча покидала чело,
как – за воздух держись – под глазами плохело –
эту память в лесу посреди ничего
я смакую с ножа, как ребро копальхема,
как певучую дружбу за эту и ту
мы влекли рукоять, и древесная манна
порошила в лицо, и рубашка в поту
загорелые плечи твои обнимала
до августа 2016
Где твой дом
Где твой дом, имярек, что всего тебе жальче?
За безумьем каким ты его потерял?
Не в бетонной же в этой коробке кошачьей
за решёткою с видом на плешь пустыря?
За горой и рекой, за исходом летальным,
за завесой дождя, за безмерным трудом,
под чудовищным дубом над берегом дальним
расположен твой дом.
За него тебе света зимой не хватило,
опознал и казнил хирургический клест.
За него ты тонул и толкался от ила,
и держал в голове гироскопы колёс.
Для него, будто вешки во времени точном,
на коленях в кювету шепча: спасены –
ты с любовью сажаешь ростки по лоточкам
вырастать из зимы.
Ты достоин его – ведь за пазухой затхлой,
как глоток новизны, как побег из оков –
из мышиной рубашки планетой пузатой
голубая душа всем видна без очков!
А пока консервация, голо в саду там
и над спящими розами лапник елов,
ты украдкою выполнишь, что задумал,
ты получишь его
март 2017
Колыбельная (Синие ягоды)
Меж горельника пней, меж костей на мелях
не зови – не вернусь, понимаешь и злишься.
Но уже и теперь, обнимая меня,
ты обнимешь обугленный остов лишь.
Я нажалуюсь лишь, как меня усмирял
этот всосанный морсом и впитанный мозгом
весь промозглый апрель, продувая меня,
как скелет корабля на песке беломорском.
И везде меня тыкали злые зверьки,
проверяли колючками тонкого тока.
Я хочу протянуться во все позвонки,
я хочу так уснуть, чтоб не трогали только.
Так уснуть, чтобы пульс нитяной еле жив,
хоть всё небо обдолбано колоколами,
на грудину огромные руки сложив.
Чтоб несли меня в лодку и бережно клали,
и медовую клеили в руку свечу,
и под голову всунули хлеб толстобокий.
И течение с ветром играло вничью,
и змеился ручей, ледяной и глубокий.
И легко, будто не было бешеных лет,
в тонком теле, по-честному, наяву
я по воздуху, травам и музыке флейт,
не качаясь, плыву.
Принимай мою цепь там, где галечный брод,
на замке стрекоза – не спугни эту гостью.
Будем в детстве в овраге запихивать в рот
пресноватые синие ягоды горстью.
апрель 2017
***
Скоро будет тепло, ничего, потерпи.
Развернутся полгода, флажками алея
по краям, и отчаянье спустит с цепи,
и накатит вода твоего избавленья.
Только видишь – зазря под душистой травой
ты заламывал руки и прыгал, камлая.
Как узнал – не поверил, что вечно с тобой
рядом, прямо за ширмой прекрасного мая
пригвождённый мороз, антарктический ад
в рукавицах извозчиков санного стикса.
Каждый стебель ветлы – рахитичен и ал –
испарением, инеем колосится.
И гигантскою мухой, обжорой в меду,
каждый день забывая о чёртовой доле,
озираясь, на шалом подтопленном льду
ты, безумец, умыться ползёшь в коридоре.
Кормят чем – так тяни всё недоброе в рот,
угощайся на скатерти некогда белой.
Бога нет – так и стой без хребта во весь рост
и живи без начинки в душе самобеглой!
Что осталось внутри – вот вся вера твоя.
Танцевать, по копейке себя разрушая,
воду пить из стены, рукоятку давя,
да ломать нейролептик на два полушарья.
до 13 февраля 2018
ПК
Н.Б.
Это маятник, запертый в теле,
движет мир, от напруги лилов.
И пружины гудят на пределе
в сокровенной утробе его.
В целом свете ненастно, пока
не продышится дизель горячий.
Ты разведчик планеты ПК,
разделённого поля смотрящий.
За кулисой, за пресною жизнью
подглядевши, лицо отшатни:
толще шеи его сухожилья,
выше роста его шестерни.
Напиши, что глазёнки глядят
в поворотах неместного ветра.
И печеньем тебя наградят,
и отчёт заберут из конверта.
Если тужатся гири, качаясь,
и мгновенья бегут вперескок –
за моим неподделанным счастьем
твой волшебный следит перископ.
На глазах окулярных колец
к абсолюту, конечному благу
на крыло становился гонец,
треугольную пряча бумагу.
до 10 ноября 2018
II – Грайфензее
Это звёзды. Звёзды равны. Смотри
синий флаг космических поселенцев
LXE
Грайфензее
Где вода, вода – перехлёб и рык,
и пунктир лозы сквозь песочну заметь,
я на дикой гальке рисую рыб
и кладу в прибое глядеть глазами.
Здесь до дыр промыты давным-давно
полосканье ив и омелы гнёзда.
Вот еще одна, добежав до ног,
на колени встанет и захлебнётся.
И в волнах урчит на цепи юла –
белобокий буй. Плоскодонки утлы,
и вода кривая едва-едва
сквозь губу в закатные дует угли.
январь 2018
***
Цюрих
Промелькнул бело-синим и прогромыхал,
и просыпался искрой трамвайного тока
на перрон твой брусчатый с пробоями мха
и фонарик ручной в высоте бадминтона.
К чёрным стриженым туям, к живому забору,
в сухожилий плющовых настенный артрит –
твой стремительный вечер с закатом за гору,
твоя мокрая ночь с голосами внутри.
Под полой аварийные маки тая,
растопырит квартальные острые локти,
а потом чёрный город поймает тебя,
в рукаве растворит, без остатка поглотит.
Пропадешь, голощёких камней не царапнув,
не спугнув у притона фонарных теней.
В эту ночь – пригубишь её глаз безотрадных
и узнаешь, как горько, как холодно в ней.
до 14 февраля 2018
***
Устер – Ааталь
День за сводами вишен невидим и лаком,
в гаражах моя тень, дорогая стена
у ограды, где поезд в неполотых злаках
выбивает ковёр, и летят семена.
Полосатой ноги преломилась коленка,
и проснулся рожок и пищал похвалы.
Напряженная дикая одноколейка
от меня убежала, разрезав холмы.
Видел в облаке – лес и за облаком – голо,
и закат кровяные пускал пузыри.
Досягает волна головного вагона,
и качается поле, как море, замри.
июль 2018
Деревья
Листья сгребать под навес,
год прозревать взаперти.
Хмурый покой сырых древес,
вся тишина больницы Тир.
Синюю пулю жизни для
съешь и молчи о том,
радость моя, дай огня,
дай мне воды глоток.
К трещинам их коры,
к брошенным их плодам
все, что моё – укрыл
жёлтым крылом платан.
После толпы жара дня
твой на глаза платок,
радость моя, дай огня,
дай мне воды глоток.
Всей синевы их юдоль,
тесных корней их семья –
горькую ветвь вложи в ладонь,
краешком поздним сияй,
золото чтоб, куда ни глянь,
чтобы потом – хоть потоп,
радость моя, дай огня,
дай мне воды глоток.
до октября 2018
***
Литва, май 2016
Меж колёс – проселок седой и длинный,
голубые травы штаны секут.
Дым шмелёвых пастбищ в груди ветлиной,
тёплый дождь на крыше по тростнику.
Привались к ветле и смотри и стой
на чужую жизнь, на ограду рая:
как идёт хозяйка за малой мздой,
светлый дом просторный не запирая.
Как по чёрной речке, лоснится весь,
толстый гусь приехал, из рук цыганя.
А в мешке, задвинутом под навес,
там отход дубового торцеванья,
рассыпной подарок древесно-жёлтый,
золотник целебный – хорош, да мал.
И брусочек маленький и тяжёлый
ты забрал себе, положил в карман.
Посторонний гость в голубой стране,
что жила – любила кого хотела,
чья забота пылью на старине
и звездой росы на игле хайтека
украшает мир, как в петле – награда,
строгий Бог за главное наградил.
И у камня нового – аккуратно,
и у камня тёртого на груди,
вечный дуб храня, что буран не сломит,
старый сад, где приняли к очагу –
та любовь лежит неотъятым слоем,
обжигает руку сухой чугун.
май 2016, дельта Немана
июль 2018, Цюрих
***
Н.Б.
Как флюгер, стрелку целя костяную,
попутал, что возносим, что клянём –
чья та ладонь, что к дару протянули?
Кто лучик тот, которым я клеймён?
Не вынес, от отчизны отколов,
ни ломтя пирога, ни песни бравой.
Один совсем – но светел оттого,
что ждёшь меня за млечной переправой.
И на пределе, в сердце лет палёных,
мы порознь – но посмотрим, чья взяла.
Ведь между нами – три часа полётных
и мягкая немецкая зима.
Дари, что подарить не сможет сон,
что ломаный язык не скажет бедный.
К тебе – морозной светится росой,
мигая в ночь, летит кораблик белый.
до мая 2018
III – День выборов
**** я кровавить для вас документы!
В. Пелевин
Дикие цветы
Это чёрного года беда и бедлам.
Это беличий жёрнов на пи пополам.
И угрём перекрёсток,?безжизненн и пуст,
это здесь затаил перебивчатый пульс.
Мне дышать позволяли, от срама укрыв,
между затхлых фонариков тонущих рыб –
водолазный вокруг головы пузырёк
и моя правота – всем другим поперёк.
Будто снег на вершинах за морем сиам.
Будто в рыло заплечному – нон сервиам.
Будто воздух меж книгами – горек и ветх.
Будто выход из комнаты – внутрь и вверх.
Будто к дулу шагнуть и на мёрзлое лечь,
где на улице праздника мёртвая речь,
и потёками гимна с кронштейна столба
обкончала сугроб жестяная труба.
Пусть говняного шабаша проклятый мёд
ошалелое сердце наружу хлебнёт.
И на лестнице, под ноги снулому дню,
я схвачусь за карман и ключи уроню.
И на поручне мокрый расцепится хват.
И рванёт наизнанку отринутый хлад,
переменится всё, и в тиши и втемне
настоящая родина выпадет мне.
Я увижу, планшет за спиной стопоря,
европейского лета света и поля,
и летящие надписи для никого
на вагонах прозрачных её рукавов.
Эти буквы горящие правых цитат,
это чудо безумное в диких цветах,
этот алый бездонный во мне окоём –
это все просияет и станет моё.
Я увижу мельканье её занятых
инструментов прилежных и рук золотых,
и аэс, и трилистное ветра весло,
и пчела исполняет своё ремесло.
И беречь от чужих эту малую часть,
колыбельную вить и корзину качать,
деревянный кружить тепловоз на полу
там, на правильной родине, будет кому.
И я стану землёй её с венами вод.
И я стану водой её – над, а не под,
ископаемой бабочкой в глаз янтарю
я себя в оболочке её затворю.
А пока – повисает синкопой в груди
безголовый росток, обезволен и дик, –
возле кожуха мойки, с халатом на гвоздь,
я хватаю запястье, что вот обошлось
до мая 2016
Jingle bells
Я сюда не ездец! ни ногой! ни ногой!
Я покинуть хочу этот град ядовит!
Чтоб огарком тянулся чучмек-дальнобой
и в жестянке давил,
где, как рыбы в вязанке, блестят и теснят
друга друг пучеглазые тяжеловозы,
чтобы фура влачилась едва пятьдесят
полнолуния возле,
и светило щербатое вахту несло
и лизало дороги соленый ожог.
На панели приборной смеялся незло
брюхоногий божок,
малый бронзовый котик приветно качал
под покатым стеклом пятернёй на пружинке,
в нашу келью морозную на день, на час
заглянув по ошибке.
Чтобы побоку праздника дымных полос
не считать и отметин на кованом лбу.
Чтоб горело вдали без меня и рвалось,
чтоб побыть одному.
Чтобы кинуть к чертям этот заячий цирк,
и бранить на чем свет, и не знать окороту.
Чтоб всю ночь бубенцы чтоб всю ночь бубенцы
бубенцы всю дорогу
до марта 2017
***
А.О. на день выборов
Хочешь знать, как вернёшься ты?
Не исправят тяжёлых слов
ни рогатых шаров сады,
ни высокое ремесло.
Ты поймёшь – не теперь, не вмиг –
мир зелёный тебе не мил,
посредине цветущих лет –
что не впрок тебе белый хлеб.
Не надейся, что век не зол,
что послышался этот зов,
что рассеется без следа –
это будет болеть всегда.
Привечай земляной перрон,
тепловозных дымов тимьян.
Несъедобный ржаной пирог,
приготовленный для тебя.
Терракотный щербатый пай –
весь он твой, босиком ступай
на репьи, на змеиный шлях,
на ладони держи светляк.
Паутина в венке цикут,
суки с пеной по языку –
из рогатки по ним стрелять
и одной против них стоять.
до марта 2017
***
Где пограничный сумеречный дух
едва перебирает донный прах,
в аду кромешном, конченом аду –
ты даже прав, когда никто не прав.
В остатке влажном мятного утра,
в кафтане землекопа удалом,
с зелёной лейкой и садовой финкой –
ты украшал свой маленький квадрат,
чтоб твой непредставимый эталон
вовне качался бабочкой эфирной.
Но в явь, на свет, на выхлоп, сед и стыл,
сплеча убив будильник заводной,
влачился ты, арбуз кромсал и сыр,
в кругу за здравье чокался водой.
За немочь всех лабораторных тризн,
за утлых лиц убогий консулат –
ты запертым окажешься внутри,
от ненависти чтоб сойти с ума.
Промеж могил, сирени бурых клёцк,
где ужас твой и вся его семья,
пинай и прыгай, не скрывая слёз:
поганая, поганая земля!
У клумбы – дрожь пырейного пера.
На красном камне благородный мох.
В овальных рамках – люди остаются.
Ты даже прав, когда никто не прав,
твоё в ладони горькое клеймо,
твой маятник на шее абсолюта.
до февраля 2018
Метки:
